В итоге, выползаю из аэропорта настолько помятый и измученный, каким даже в Аргентине не был после того, как меня неведомой херней опоили в Вижье.
Ну здравствуй, родная земля… Ласковая ты, пиздец просто.
Из аэропорта, плевав на все, беру такси и еду к себе в Домодедово. Ценник конский, а онлайн-банки у меня заблокированы пока что, чтоб разблокировать, надо лично тащиться в банк, потому трачу нал.
В машине засыпаю, ощущая себя дико выжатым.
Отлично отдохнул, да. Отвлекся, развлекся… Феерически.
Чуть не убили, проебал очень важную для меня женщину, остался без бабла.
Во всей этой ситуации был только один плюс, который сначала казался жирным, а вот сейчас как-то уже и не особо греет.
Я, похоже, полностью отпустил Масю.
По крайней мере, меня не кроет дикой яростью и неконтролируемой ревностью при мысли, что она счастлива не со мной. Не хочется опять нажираться и забываться, и вообще… Спокойно думаю про то, что, когда все здесь решу и разберусь полностью, можно будет сгонять в Канаду к ребятам. В конце концов, у меня там родня. Мелкий, голопузый крестник. Должен же его кто-то воспитать правильным парнем?
Но это все в далекой перспективе, смутно пока.
А на первый план выходит другая задача: найти Эвиту. Моего белокурого ангелочка с дьявольскими огнями в глазах. И плотно поинтересоваться, а какого, собственно, хера?
Да, это — задача номер раз.
И я ее решу.
Вот только чуть-чуть выдохну и физиономию в порядок приведу. А то у меня от аргентинского гостеприимства улыбка слегка щербатая.
Домой приезжаю через два часа, заползаю на свой пятый, без сил валюсь на кровать, едва успев стащить обувь.
Так я не выматывался со времен бурной юности, наверно, когда один молодой, но считающий себя охереть каким умным и удачливым засранцем, журналист, сам вызвался в командировку в дружелюбную южную страну… Он был полон амбиций и дико удивлялся, а какого это хера никто из более опытных коллег не захотел урвать себе кусочек славы?
Ну что сказать… Слава как-то тоже не попалась на пути молодого и, как выяснилось позже, на редкость тупого мальчика. Зато — приключений… Вагонище. Но чего об этом?
Главное, что из нахального засранца вылупился вполне себе спокойный мужчина, сумевший весь свой нехилый опыт обернуть себе во благо. В основном, конечно же.
Оброс связями, работами, друзьями… Закрутился, заигрался, желая хапнуть побольше впечатлений. Жизни.
Когда по краю проходишь, оно потом так остро ощущается…
Насчет связей, кстати… Пожалуй, уже знаю, кого дерну в первую очередь… Не по хардкору чтоб…
С этими мыслями я и засыпаю.
И снится мне тропическая зелень Аргентины, голубое до пронзительного небо, море, которого я так и не увидел… И женщина, высокая, хрупкая, тонкая… У нее пухлые, зацелованные мной губы и сине-голубые глаза цвета моря.
Она улыбается, моя женщина, и тянет ко мне тонкие пальцы, вплетает их в волосы, смотрит в лицо.
И взгляд у нее неожиданно серьезный. А в глубине глаз цвета моря — печаль и ожидание неизбежного расставания…
Во сне я не собираюсь ее отпускать! Держу, с удовольствием ощущая белую нежную кожу под ладонями, тяну на себя, опрокидывая нас на светлый песок, пачкаясь в нем и смеясь от этого.
Солнце тропической Аргентины обливает своими лучами, и светлые волосы моей женщины пушатся нимбом.
— Я тебя люблю, — неожиданно легко произношу я слова, которые никогда никому не говорил, — люблю, дурочка. Почему ты убежала?
— Сам дурак, — смеется она, а в глазах — печаль. И понимание, что скоро будет финал всему. Мне хочется стереть из ее глаз это все, а потому не даю договорить, тяну на себя и целую.
Губы Эвиты на вкус соленые, как море, и сладкие, как нектар тропических цветов…
И почему-то верится, что это все будет наяву. Стоит лишь чуть-чуть поднапрячься…
* * *
— Бурин, выколупывайся уже из своей берлоги! Хоть воздуха свежего хлебнешь, — я смотрю на себя в зеркало, прикидывая, нормально ли так ходить по улице, с синяками на всю рожу, или нет? Есть вероятность, что загребут в первый же встреченный патруль, слишком рожа страшная. Уголовная какая-то. Отдохнул, блять… Бурин что-то злобное бормочет в трубку, но я настырный, как конский клещ, и он это знает. Если уж звоню и вытаскиваю наружу, то вытащится, никуда не денется, — давай, возле метро жду, там помнишь, пельменная? Да плевать мне, что ты пельмени не жрешь! Думаешь, я тебя кормить буду? Размечтался. Все, жду.
Отрубаюсь, не слушая прощального горестного вопля, скалюсь проверочно в зеркало, думая, бриться, или уже все, можно не мучиться, улучшая показатели.
Решаю, что душа вполне хватит.
Через полчаса уже сижу за столом в невзрачной пельменной и, в ожидании Бурина, наворачиваю огромную тарелищу вареников с картошкой и грибами. Они тут — самые лучшие в столице, это проверено миллион раз.
Ну и заодно мысленно выстраиваю в башке структуру разговора. Придется попрыгать, бляха муха.
Бурин — личность мерзкая, даже на мой не особо притязательный вкус. Бывший опер, он после одного дела как-то жестко свихнулся и двинулся на почве писательства. Проще говоря, бросил свою работу и заделался писателем криминальных романов с фантастическим уклоном. Или фантастических романов с криминальным уклоном… Не знаю, я его бредни не читал, может, потому и психику имею нормальную до сих пор. Хотя, одному белокурому ангелочку практически удалось мне ее нехило так шатнуть.
Бурин начал выкладываться на одном из сайтов самиздата, и там неожиданно его бредятина поперла, да так, что бабки прежнюю работу, да с надбавками и льготами, вообще ни в какое сравнение не шли с тем, что он сейчас имеет.
Мы с ним периодически общаемся, но не сказать, что часто, хотя знаем друг друга страшно подумать, сколько лет. Росли вместе, в одном дворе. И дрались без конца. А потом вместе гуляли и дрались уже с соседними дворами. Все как у всех.
Сейчас вообще раз в полгода созваниваемся, потому что некогда, потому что у меня куча работы всегда, а у Бурина — очередной роман или очередной экзистенциальный кризис. Если по-русски, запой.
Правда, он отрицает свою зависимость и жестко бьет по роже, когда я над этим ржу, и даже иногда попадает, потому что кмс по боксу просто так не пропьешь, но факт остается фактом — придурок он полный и окончательный, конечно.
Но полезный, потому что связей больше, чем у меня, причем, таких, на всех уровнях. То есть, и на легальных, и на нелегальных.
Потому и дернул я его сегодня, едва проспался после перелета.
Бурин появляется, уже когда я тарелку вареников практически приканчиваю.
Бухается напротив меня, смотрит на разукрашенную рожу, переводит взгляд на сбитые костяшки, кривится:
— Отдохнул, смотрю, душевно.
Я усмехаюсь:
— И тебе привет. Будешь чего-нибудь?
— Чего звал? — не ведется на прелюдию Бурин, сразу приступая к основному акту.
— Надо выяснить про одного человека… — делаю паузу, — женщину. Девушку.
Бурин еще больше кривит и без того кривую физиономию:
— Ты, Конь, вообще берега потерял со своим блядством. Какого хрена я буду тебе про твоих шлюх справки наводить? Сам не справляешься?
— Фильтруй, а? — миролюбиво отвечаю я, в принципе, вполне готовый к такой реакции. Бурин любит, чтоб его поупрашивали. Попрыгали возле него. Ну, мне не западло. К тому же, должок за ним, придурком. Хотя это будет последним аргументом. — У меня проблема, ты можешь помочь.
— Да какие у тебя, хипстера сраного, могут быть проблемы? — откидывается на спинку стула Бурин, выщелкивая сигарету из пачки, прикуривает, щурится на меня сквозь дым. А я ржу, до того у него сейчас рожа невыносимо ментовская. Прямо следак на допросе опасного преступника. Глеб Жеглов на выпасе, бля. — Очередная баба не повелась на твой язык и отказалась кататься на твоем самокате?
— Практически, — смиренно прогибаюсь я, — помоги данные получить, а?
