И пока я мощусь, подбираюсь к этой торчащей, заветной палочке, я вся исхожусь в предвкушении мгновения и пронзания. Уловив ее, я с ходу сажусь глубоко и стону от пронизывающей боли и вожделения. Не могу разобраться в ощущениях, которые так остры, по животному проникновенны, от того что я чувствую в себе, западаю и дергаюсь самозабвенно. И от боли, страстного вожделения, ощущений толчков, попаданий я вдруг дико взрываюсь и, не сдерживаясь, кричу, разряжаясь.
Это какое-то наваждение, страсть, наркомания половых ощущений. И хотя у меня все болит и горит я по-прежнему только и думаю о совокуплении. Лариска отрывает меня от него и ругает. А я, не понимаю слов ее, не принимаю в свой адрес укоров ее интонаций, только блаженно прильнула к нему и дрожу, в ожидании моих следующих совокуплений.
Но Лариска выталкивает и гонит меня, на дрожащих ногах, в ванную, где мне предстоит обработка от повреждений. Она сразу же, по-хозяйски и вовсе беззастенчиво принимается за обработку страдалицы. Я сижу, с разведенными в стороны ногами, а она копошится в преддверии и моем лоне. Мне и больно, и жжется, мне горячо, ощущать прикасания, но мне все равно на душе очень легко и светло. Я ведь женщина и это только начало!
— Ну, успокаивайся! Успокаивайся, уже! Матка в тонусе, уже пять часов. Ты, что? Так нельзя!
Это она, так придирчиво. Осматривает и прощупывает меня, как дипломированная сестра, как заправская акушерка. Сказывается специализация, на акушерское отделение и гинекологию.
— Успокаивайся! Все! Ты купаться хочешь? На пляже попкой крутить, да перед мальчиками выпендриваться. Так то! Надо успокоиться и дня три все делать спокойненько.
— Что?
— Нет, дорогая. Посидишь дома, походишь без трусиков. Надо, чтобы все успокоилось, зажило и стало бы на свое место. Ты хочешь, схлопотать гадость какую-то? Только начала и уже на прием к гинекологу?
— Что?
— Ну, я о том же. Не надо там ничего мостить и не вздумай. Ни подмываний, ни, тем более трогать. Ни, ни! Пусть все само, как природе угодно. Я сама тебя обработаю.
— Нет, сегодня не надо. Завтра посмотришь. Она ничего! Красивенькая девочка. Только заросла вся, это надо поправить. Мы с тобой ей прическу сделаем. Нет, не сейчас, на днях.
— Я? Что у меня? Как? Да все так же. Только у меня все не получилось спокойно, в первый раз меня сразу же запи-пиели. Их было несколько.
— Как? Да, вот так! И ничего, видишь, не бедствую.
— Когда? Во сколько лет?
— Да, с четырнадцати. Летом, после седьмого класса. Где? Да, на развалке, а где же еще.
— Ну, конечно! Попало от брата! Он же не понял, что мне больно, не хорошо и добавил, как следует. Я к нему пожалиться, а он, знаешь, так отдубасил. Сначала меня, а потом их. До сих пор, как хочу на груповушку, так все оглядываюсь на него. Нет ли где рядом.
— Что? Да, было дело. И в школе и в походе. Меня же, как только отошла, так просто понесло. Как я не залетела?
Все это она говорит и аккуратно возиться с моей распечатанной писькой. А она все еще зудит, тянет. Хотя и не так резко и больно. Я все жду, когда же она закончит, наконец. Так, как пока она возится, я все время настороженно прислушиваюсь к его шагам, шуму в соседней комнате. Представляю его. Красивого, сильного. Мне так хочется просто видеть его, и она, как сестра, это чувствует.
— У нашего мальчика. — Я с удовольствием, сразу же отмечаю это, нашего. — У него увольняшка до восемнадцати ноль, ноль, а потом он на практику уходит.
— Это он к нам попал, можно сказать, с корабля, на бал. Его отпустили за вещами, собраться, а тут мы. Во всей красе. — Смеется.
— Ничего, качественные получились сборы. Или я не права? Как ты считаешь, любимая?
А я от волнения молчу. Что мне сказать, я не знаю. Отчего-то грустно сразу, может от того, что он скоро уйдет, или того, что я все еще на перепутье. И его и ее я люблю, да, что там? Епи-пись с каждым из них. Вот и все! Зло говорю себе. А потом поправляюсь. Да, нет! Вместе. Все делаю с ними и вместе. От этого определения у меня снова заныло внизу.
Вот же! Она вышла и я не расслышу, но почему-то ревную ее к разговору с ним и общению. Мне все кажется, что она с ним была близка, как я. Что она это скрывает. Еще бы! Это же такое, такое? Не могу сама с собой согласиться. Знаю, что такое осуждают в обществе, что такое может быть, между сестрой и братом. Я хочу думать как все, но мне что-то мешает. Ага! Наконец понимаю я. Я же с ними, вернее сказать оказываюсь физически между ними. И в меня попадает все то, что адресовано ими друг дружке. Значит, не было! Не было ничего между ними такого, как у меня! А может, наоборот, было и это для них еще одно увлечение, извращение страсти и похоти? Да, нет! Гадаю, я. Не похоже. Все по согласию, все с любовью. К брату, сестре. Причем здесь похоть и извращения? Просто они очень, очень близки. Очень сблизились. Им мешают рамки телесные. Он мужчина, она женщина, а в душе они единое целое.
Вспыхнула, вспомнив, что она не уходила, а все время была между нами в первый раз. Вспыхнула от того, что она все могла, да она все, конечно же, видела и слышала. У меня от всего этого уже не один час винегрет в голове. Начиная с ночи и все это время. По не опытности, по недостатку жизненных сведений я в растерянности. Но чувства! Разве им не доверишься? Так и решаюсь. Доверюсь себе и своим чувствам. Будь, что будет! Но мне хорошо! Мне предстоит жить по другому и мне хочется этого, жить свободно, как то по- взрослому. От возможности близости такой, от них, обоих, любимых!
От них я заряжаюсь по жизни надолго. Мне этих ощущений потом долго не будет хватать. Я их искала в любимых, но все это было уже не так ярко, не так, как тогда, в этом городе моря, кораблей и любимых.
Брат ее ушел, как у них говорят, в море, на практику, мы оставались сами. Потом я оправилась быстро. Все время кутили с Лариской. Потом узнали, что Витютик остался и лежит в медсанчасти. Он умудрился подвернуть ногу в тот вечер. Несколько раз приезжали проведать, и как-то так получилось, что мы потянулась друг к другу. Может, тому поспособствовала Лариска, которая надолго зафунциклировала и стала избегать меня, а может она так поступала специально. Я все никак не понимала тогда, отношения ее ко мне и брату. Это потом я узнала, что это специально. Не хотела она мне отдавать своего любимого брата. Не годилась я ей в родственники, не выходила в ее глазах, из меня, настоящая порода офицерши. А потом? Потом все вдруг быстро завертелось, и я сама не успела понять, как Витютя, втрескался в меня, по уши и мне казалось, что и я тоже. Он гордился потом, а я ему и не говорила, что взял он меня девочкой. Так он подумал от того, что когда я затянула его в постель, все еще хромого и отдалась ему страстно и нетерпеливо, то его непомерное чудо, взъерошило у меня все внутри и что-то до крови растянуло. Лариска все знала и смолчала.
