Его. И моих.
Его — уверенных, обжигающих мою шею.
Моих — взволнованных и готовящих меня к тому, чтобы сорваться, сбежать, ускользнуть, снова спрятаться или…
— Никит… — выдохнула испуганно я.
— Не трусись, страусеныш, — ласково успокоил он и тут же напугал, опустившись костяшками пальцев с моей щеки к пульсирующей жилке на шее. — Я просто тебя подготавливаю…
Когда Никита провел костяшками пальцев у края моего декольте, готовый сорваться вопрос замер на моих приоткрытых губах и растворился растерянной дымкой вместе с глубоким выдохом где-то там, за лучами летнего солнца. От неожиданности я качнулась на каблуках, став еще ближе к Никите. Нет, так нельзя, так неправильно, мы ведь на самом деле друг другу…
В реальности все не так!
Но уже через пару секунд следом за мной дрогнула и пошатнулась моя реальность. А для Никиты перестали существовать какие-либо ограничения и края.
Глава 14
— Ты ведь не можешь подойти к нему так… — прошептал Никита и, прижав ладонь к открытому участку моей груди, нырнул большим пальцем в ложбинку. — Платье легкое, и оно откровенно выдает, что в верхней части под ним нет ничего, кроме твоей кожи. Гладкой, нежной, но слишком прохладной для такого душного вечера. Слишком спокойной.
Вечер действительно был душным, я чувствовала, что мне не хватает воздуха, и я почти задыхаюсь от ласковых прикосновений мужчины. Наверное, поэтому и не могла найти в себе силы, чтобы вырваться и если не уйти, то хотя бы сделать шаг в сторону. И произнести не могла ничего, только судорожно глотала ртом воздух и вздрагивала от духоты, наваливающейся ватной истомой.
— Ты хочешь ему сказать что-то важное. Но если он увидит тебя такой… — в шепот Никиты закралась легкая хрипотца, которая заставляла вслушиваться, ловить каждое слово и предвкушать. — Все равно, что ты скажешь. Ты можешь просто молчать. Он все увидит. И все поймет…
Голос Никиты стал тише отголоска ветра, забившегося в высокие кроны деревьев и свисающего оттуда, чтобы подсмотреть, утолить древнее любопытство. И нетерпеливо подуть мне в лицо, вынуждая сказать хоть что-то. А не дождавшись, переключиться на Никиту, взъерошить его короткие черные волосы, пройтись вдоль открытого ворота, покружить вокруг кадыка и донести до меня не только привычные ароматы августа, но и цитрусово-сандаловые нотки дорогого одеколона, и запах уверенной силы. Мужской силы, которая не нуждалась в том, чтобы утверждаться за счет более слабых, например, женщины. А наоборот, раскрывала для нее теплые лапы.
— Он поймет… — палец Никиты опустился ниже и продолжил выводить на моей коже опаляющие узоры, а вторая рука скользнула по моим длинным прядям. — Поймет, что совсем тебя не волнует.
Неожиданно руки мужчины меня отпустили. Оставили в покое, не успев приучить к тому, что мелко дрожать в летний вечер — это нормально, если дрожь как две плети из жара и холода, бросающих тело то в кипяток, то в сугроб озноба. И если рядом такой мужчина, что внезапно вспыхнувший в небе фейерверк кажется его отражением.
Огненное разноцветие отвлекло и я не заметила, когда руки Никиты снова ко мне вернулись. Лишь ощутив их на груди, почувствовав, как они обхватили ее, сминая тонкую ткань платья, чуть сжали, словно проверяя, надежно ли она разместится в пытливых горячих чашах, я поняла, что упустила момент, чтобы отодвинуться или уйти.
— Я хочу показать тебе, как выглядит женщина, когда хочет мужчину, — пальцы Никиты потерли мои соски и чуть потянули за них, вырвав у меня изумленных вздох. — Ты поймешь разницу. Ты увидишь сама и, возможно, поймешь даже больше, чем я надеюсь…
Я хотела спросить. Хотела что-то сказать. Хотела поспорить, уточнить, задать массу вопросов. Несмотря на затуманенный разум, мне нужна была ясность.
Но пальцы Никиты, посчитав, что ласки достаточно, сжали мои соски. Когда же я ахнула и невольно дернулась, он сделал еще один маленький шаг ко мне и потерся бедрами, показывая, что прежняя духота не в счет и что тогда еще можно было вволю дышать. Тогда — да. А теперь…
Я снова отчетливо ощутила жесткую ткань его джинсов. Одновременно с плавными движениями бедер мужчины она поглаживала меня, дразнила, а в какой-то момент Никита прижался сильнее, как-то глубже, почти впиваясь в меня своим телом, и я почувствовала себя полностью беззащитной, словно на мне не было не только платья, но даже трусиков.
Трение стало более интенсивным, острым, с надавливанием на чувствительные участки кожи, где стало влажно и горячо. Я заерзала, наверное, пытаясь отстраниться, но одна рука Никиты опустилась с моей груди на живот и надавила, прижав еще ближе к телу мужчины и заставив прогнуться в спине.
— Вот так, одновременно со мной… — послышался одобрительный шепот, который и пугал, и успокаивал в то же время. — У тебя хорошо получается. Дикие танцы мы не осилим, а вот медленные… Давай зажжем их…
Мысли и ощущения путались. Не имело значения, что это Никита, что он — всего лишь мой друг. Что он — друг, которого я не хочу потерять. Что он — друг, без которого я не смогу. Сейчас я не могла отстраниться, не могла быть без его шепота, пальцев, без его дыхания, которое ласкало кожу на моей шее, превращая ее в оголенные провода. Если бы он убрал сейчас руки, я бы вернула их. Да, бесстыдно, да, не должно быть, но… Сладко, и уже происходит.
Все равно уже со всем разбираться. После… пусть будет после… Какая разница, как долго он будет ко мне прикасаться, если я уже позволила его рукам нырнуть в вырез платья и сжать мою грудь вот так, когда кожа к коже, когда пальцы как горячая вода, под струями которыми хочется закрыть глаза и блаженствовать.
И забыть о том, что нас разделяет. Столько лет дружбы. Мои чувства к другому мужчине. Все казалось смутным и не таким важным в эту минуту, как пальцы Никиты, обхватившие мои соски, и его мучительный выдох:
— Хочу взять их в рот… Хочу погладить их языком и всосать…
На этот раз мысли исчезли совсем, оставив одни ощущения.
В какой-то момент мне стало казаться, что я чувствую на теле не только джинсы мужчины, но и его нежные пальцы. Которые пробовали, поглаживали меня по ложбинке ягодиц, а потом опустились по ней чуть ниже и замерли. Но заметив мое напряжение, не вошли, а потянули мои трусики вверх.
— Не сбивайся, — требовательно напутствовал шепот, в то время как бедра мужчины вновь показали, как надо двигаться, а пальцы перестали быть чем-то предполагаемым.
Я отчетливо ощутила их — указательный и большой. Они тянули и отпускали резинку моих трусиков танго, вынуждая тереться, скользить и безмолвно требовать большего.
И они же вызвали минутную остановку дыхания, отодвинув влажную ткань трусиков и прикоснувшись к набухшей плоти. Погладив ее, чуть раздвинули и уверенно нашли точку, которая пульсировала, жаждая прикосновений. И которой было плевать, что я чумею от откровенного танца с мужчиной, что я задыхаюсь, горю от стыда и желания, что меня изнутри разрывают на мелкие части страхи- противоречия и что все это происходит на улице, где нас могут увидеть, и что всего в нескольких метрах от нас, танцующих под музыку тихих стонов, — Филипп.
Это имя мелькнуло со скоростью света и растворилось, забылось под натиском пальцев, сжавших сосок и надавивших на клитор. Я всхлипнула, бессильно взглянула на небо, озарившееся новой радостной вспышкой, и испуганно откинула голову на грудь Никиты.
— Чувствуй ритм моего сердца, — приказал он, и я услышала громкий бой барабанов. Одновременно с ними ускорился темп, пальцы Никиты сжали мой клитор.
— Хочу на него подуть, — почти простонал он, — хочу покатать его на языке… Мне кажется, он не менее сладкий, чем твои губы…
Мое сердце по скорости опередило сердце Никиты и замерло в напряжении, когда он оставил в покое грудь.
— Дальше лучше не заходить… — мужчина убрал с моего лба влажные пряди, чуть подул на мои прикрытые веки, остужая меня. — А то загоришься желанием, лишишься сна, а потом… Что потом, страусеныш? Молчишь?.. Раз четких планов на эту ночь у нас с тобой нет, мы сильно увлекаться не будем. Да, страусеныш? Только немного взлетим…
