11
Только на пути в столовую — да-да, у Сашкиных родителей была столовая в доме — я вспомнила, что его маму зовут Лидия Васильевна, а отца — Алексей Михайлович.
Вовремя я это вспомнила. Было бы неловко переспрашивать у них самих или у Сашки.
Лебедев между тем усадил меня на один из стульев, сел на соседний и подвинул его так, чтобы приобнять меня и практически положить мою голову себе на плечо.
— Расслабься, — шепнул Сашка мне на ухо, и я, вздохнув, обмякла в его руках. Положила ладонь ему на грудь и вдруг поняла, что мне так безумно уютно.
Лебедев чмокнул мои пальцы и обратился к Лидии Васильевне, взирающей на нас с молчаливым умилением:
— Накормишь?
— Ах, да! Катенька ведь уже ушла! Сейчас, Саш, я всё принесу! — Она вскочила и убежала в соседнее помещение — кухню. Загремела там сразу чем-то. А мы остались наедине с Алексеем Михайловичем.
Я вновь наткнулась на его изучающий взгляд и теснее прижалась к Сашке.
— И как же это мой безалаберный сын уговорил тебя выйти за него замуж, Стася? — спросил Лебедев-старший насмешливо. — Шантажировал, что ли?
— Батя! — возмутился Сашка и хотел что-то ответить, но я и сама знала, что нужно отвечать.
— Нет, Алексей Михайлович. Я люблю его.
Я старалась говорить чётко, твёрдым голосом, и глядя в глаза будущему родственнику. В конце концов, не такое уж это враньё… Я действительно люблю Сашку. Как друга.
— Надо же… — насмешка из взгляда и голоса Лебедева-старшего всё не исчезала. — Такая умная, рассудительная девушка. И знающая моего сына уже… лет девять, да? И вдруг — люблю.
— Да, — я пожала плечами и погладила Сашку по напрягшейся груди, чувствуя, как за тонкой тканью рубашки бьётся сердце. — Я умная и рассудительная. И я люблю вашего сына.
— Батя, — Лебедев всё же не выдержал, — если ты будешь продолжать в том же духе, мы со Стасей уйдём и больше здесь не появимся. Я не позволю тебе оскорблять мою женщину.
Сашка обхватил меня теперь уже двумя руками и практически перетянул к себе на колени. И глядел на собственного отца, гневно сверкая глазами.
— Вот теперь верю, — фыркнул Алексей Михайлович. — А то знаю я тебя, авантюриста. Наплёл что-нибудь девушке…
— Папа! — почти зарычал Сашка.
— Я уже двадцать пять лет «папа». Понял я, понял. О, а вот и Лида с вашим ужином.
Я возликовала. Еда! Меня покормят! Ради еды я, пожалуй, была в ту секунду готова на всё.
Лидия Васильевна поставила перед нами две тарелки с каким-то нечтом, напоминающим лазанью, потом принесла с кухни прохладный лимонад в кувшине.
— Ещё что-нибудь хочешь, Стась? — спросила она, глядя на меня с тем же умилением.
— Нет, спасибо, — ответила я, стараясь не закапать слюной скатерть. — Вполне достаточно. — Отодвинулась от Лебедева и принялась за еду.
Но не успела я съесть даже пару кусочков, как Лидия Васильевна вдруг сказала:
— Как же это замечательно. Ведь я мечтала, что ты станешь нашей невесткой, с тех пор, как впервые тебя увидела, Стась!
Лазанья — или что это было — резко застряла у меня в горле. Я кашлянула, проглотила и удивлённо переспросила:
— Да?
— Да! — жизнерадостно продолжила Лидия Васильевна. — Конечно! Ты такая милая, вежливая, спокойная… То, что нужно Саше! Так что я очень рада за вас обоих. Надеюсь, и внуков вы нам скоро подарите!
Лазанья второй раз застряла у меня в горле, только теперь пришлось отпиваться лимонадом. Сашка деликатно похлопал меня ладонью по спине, ободряюще улыбнулся моим вытаращенным глазам и заметил:
— Не волнуйся, мам. Всему своё время.
Дипломатично…
— Кстати, о времени, — подал голос Алексей Михайлович. — Когда у вас там регистрация брака-то?
Мы назвали число.
— Кошмар! — всплеснула руками Лидия Васильевна. — Так скоро! Саш, и обычный загс, не дворец бракосочетания! И о чём ты только думал?!
— Не о чём, а о ком, — ответил Лебедев невозмутимо, ковыряя вилкой свою лазанью. — О Стасе. Она не любит все эти торжества. И я прошу тебя, мам, не усердствуй. Иначе день свадьбы для неё будет не праздником, а мучением. Я бы не хотел, чтобы наша со Стасей семейная жизнь началась с мучений.
Будь я настоящей невестой, я бы умилилась.
Ох! Но я ведь должна делать вид, что настоящая…
— Спасибо, — сказала я тихо, трогая Сашку за рукав рубашки, и хотела чмокнуть друга в щёку, но он неожиданно повернулся и перехватил мои губы своими. Сжал в ладонях лицо, не давая отодвинуться и углубляя поцелуй.
Мне стало жарко. И оттого, что поцелуй оказался настоящим, и оттого, что целовались мы на виду у Сашкиных родителей. Поэтому, когда Лебедев наконец выпустил мои губы — но саму выпускать не спешил, вновь прижав к себе — мне показалось, что я от смущения сейчас расплавлю пол и провалюсь куда-нибудь в фундамент.
— А покраснела-то как, — фыркнул Алексей Михайлович. — Что же ты, Саш, так невесту свою смущаешь.
