― Вот как? Я уверен, что это не имеет никакого отношения к монетам, которыми ты набиваешь карманы Совета короля.
Великий клирик отставляет бокал.
― Простите, ― хрипло говорю я, уставшая от этих политических маневров. ― Шампанское …мое горло… мне нужно немного воды.
По моей коже ползают мурашки, пока я пробираюсь сквозь толпу к столику с закусками, где я наливаю воду из кувшина в стакан и пью ее небольшими глоточками.
В десяти шагах от меня Бастен незаметно отделяется от остальных охранников и подходит к дальнему краю стола. Он внимательно следит за стадионом, словно сканируя толпу на предмет потенциальной угрозы.
― Ты бледная, ― говорит он низким голосом, не глядя в мою сторону. ― У тебя дрожат руки.
― Я в порядке. Тебе не следует разговаривать со мной на людях.
― Великий клирик тоже не должен с тобой разговаривать после того, что сделали его жрецы. Особенно после того, как он посмотрел на тебя в этом платье, когда ты вошла.
Его бархатистая ярость струится по моей коже, заставляя дрожать.
― Тебя не касается, как мужчины смотрят на меня. ― Мой взгляд устремлен куда угодно, только не на него.
Его голова дергается в мою сторону, но он борется с инстинктом встретиться со мной взглядом и хватается обеими руками за перила.
― Ты права. Не с обручальным кольцом Валверэя на твоем пальце.
Я не могу отрицать, что в ответ на это мой желудок сжимается. Это не моя вина, что я ношу кольцо Райана, а не его. У Бастена были все шансы сделать меня своей женщиной, но он воспользовался мной, а потом бросил у дверей дома моего врага, прекрасно зная, как сильно я ненавижу идею брака с Райаном.
Его ложь до сих пор свежа в моей памяти, как нетронутая роса.
В Саленсе я буду называть тебя своей женой…
Слезы подступают к моим глазам, и я опрокидываю стакан с водой. Мне требуется вся моя сила, чтобы не смотреть на него, когда я шиплю:
― Не только кольцо Валверэя. Я ношу платья Валверэя. Сплю на простынях Валверэя. Может, я была не права, когда так сурово судила Райана до встречи с ним. Он дает все, что мне нужно.
Краем глаза я вижу, как у Бастена сжимается мускул на челюсти. Тишина между нами полна невысказанных слов. Он колеблется, прежде чем находит в себе мужество нарушить ее.
― Все?
В тембре его голоса звучит боль и незащищённость, как будто его сердце замерло после этих слов. Мое собственное сердце стучит, и мне приходится сдерживать себя, чтобы не заверить его, что, конечно же, я не спала с Райаном; я все еще принадлежу Бастену, даже после всего произошедшего.
Но он не заслуживает моих успокаивающих слов.
Я бормочу:
― Это тоже не твое дело.
― Разве? Ты умоляла меня привязать тебя к кровати прошлой ночью.
Между нами вспыхивает огонь. Гнев. Обида. Ревность. Желание. Напряжение ощутимо настолько, что практически сжигает кислород между нами. Кажется, что в любую секунду тканевые салфетки воспламенятся.
Мы сошли с ума? Мы не должны вести этот разговор здесь. Если кто-то нас подслушает, нас обоих могут бросить в темницу. Или, что еще хуже, заставят сражаться друг с другом на этом проклятом судебном процессе, который они называют Турниром самых стойких.
Он так сильно сжимает руками перила, что его костяшки белеют. Затем поворачивает голову на дюйм, чтобы поймать мой взгляд. Огонь в его темных глазах обжигает и я боюсь, что он вот-вот обмакнет меня в кувшин с медом и начнет слизывать его у всех на глазах.
Я сжимаю руку в кулак, чтобы не дать ему пощечину, но не могу сдержаться и поворачиваюсь к нему лицом, щеки пылают от негодования.
― Как ты смеешь…
Но прежде чем я успеваю закончить мысль, его внимание переключается на арену за моей спиной, и в его теле происходят изменения. Его лицо, загорелое от долгих дней, проведенных в лесу, бледнеет, словно от него отлила вся кровь.
Его рука на эфесе меча дрожит.
Дрожит.
Я видела, как Бастен с улыбкой на губах сражался с четырьмя волканскими налетчиками.
А теперь он дрожит?
― Бастен? ― Мой голос тихий и встревоженный. ― Что случилось…
Мои слова замирают, когда я провожаю его взгляд до арены. Сначала я не понимаю, на что смотрю. Мы находимся далеко от происходящего, и я не обладаю острым зрением Бастена.
Одинокая фигура пересекает арену. Человек необычайно мал. На самом деле, слишком мал, чтобы быть настоящим бойцом. Это карлик? У меня желудок сжимается от мысли, что у Валверэев настолько дурной вкус, и они выставили на ринг такого человека.
Но тут с бойца падает непомерно большой шлем, и, когда он спотыкается, в его движениях видна детская неуклюжесть.
Я перестаю дышать.
Вот что заставило Бастена вздрогнуть.
Боги в аду ― это ребенок.
***
И не просто ребенок. Прежде чем мальчик снова надевает шлем, я замечаю на его правой щеке след от ожога.
Это тот самый замерзающий уличный мальчишка с улицы возле «Гамбита Попелина». Тот самый, к которому я отправила кошку, чтобы согреть его.
― Я знаю этого мальчика, ― выдыхаю я. ― Я видела его шрам от ожога раньше…
― Не шрам. ― Челюсть Бастена застывает. ― Клеймо. Буква J. Он один из мальчиков Джоки.
Я поворачиваю голову к Бастену и провожу глазами по глубоким морщинам на его лице, потому что на людях я не смею касаться его больше, чем взглядом.
Джоки был человеком, который вырастил Бастена как уличного бойца, который бил и морил его голодом, который заставлял его сражаться с другими мальчишками ради денег.
Неудивительно, что первой реакцией Бастена была дрожь: сколько ему было лет, когда его заставили вступить в первый бой? Он был возраста этого ребенка? Младше?
Даже с расстояния видно, что ребенок плачет и вытирает глаза.
Бедный мальчик напуган.
Когда барабаны стихают, диктор поднимается по лестнице на сцену и говорит через рупор, чтобы усилить свой голос.
― Дамы и господа, сегодня мы воссоздаем тот сказочный день в жизни юного бессмертного Вудикса, когда он…
― Этого не может быть. ― У меня голова идет кругом. ― Райан не стал бы отправлять ребенка на гладиаторские бои, не так ли?
Семья моего жениха может быть разной ― лжецами, обманщиками, ворами, ― но я не могу поверить, что под голубым небом бессмертного Вэйла Валверэи могут так поступить.
Бастен мрачно бормочет:
― Райан? Нет.
Мои губы раздвигаются от понимания.
― Берольт.
Молчание Бастена подтверждает мою догадку.
Раздается грохот механизмов и открывается люк в подвал арены, образуя большую прямоугольную дыру в двадцати шагах от мальчика. У меня сводит желудок. Что будет дальше? Это бесчестно выводить ребенка против взрослого бойца.
Десятитысячная толпа стадиона пульсирует от волнения, ропот недовольства распространяется как лесной пожар. Не я одна возмущена этим преступлением. Раздаются гневные крики, когда безопасность ребенка оказывается на волоске. В ложу Бессмертных летит стеклянная бутылка, которая разбивается о перила.
Бастен выхватывает меч.
― Райан! ― Я замечаю своего будущего мужа в десяти шагах от себя и бросаюсь к нему, а Бастен следует за мной.
Мои пальцы впиваются в черный шелк рукава Райана.
― Райан, что это, черт возьми, такое?
Райан делает медленный глоток шампанского.
― Это следующий бой, дорогая.
Он говорит так непринужденно, словно сообщает мне о погоде. Моя кровь холодеет. Неужели он действительно настолько бессердечен? Или это блеф? Райан всю жизнь скрывал свои истинные чувства, и я еще не научилась читать его.
Диктор продолжает:
― …в битве нашего бога со смертоносным золотым когтем, которого сегодня представляет один из злобных тигров Кравады!
С грохотом из провала поднимается клетка. В тесном пространстве вышагивает тощий тигр. Рев толпы заставляет тигра низко присесть, прижав уши, ошеломленного и напуганного не меньше мальчика.
