Он защищает меня. Каждый его жест, каждое слово кричит об этом. Но он делает это так, словно боится, что защита станет чем-то большим. Словно боится переступить эту черту, за которой он больше не сможет её вернуть.
Он для меня не просто защитник. Уже давно нет. Он — моя опора. Мой чёртов каменный бастион. Когда я рядом с ним, мне кажется, что со мной ничего не случится. Что этот мир, со всеми его страхами, жестокостью, грязью, не сможет меня сломать. Потому что он никогда этого не допустит.
Но одновременно с этим он и моя боль.
Чем ближе я становлюсь к нему, чем больше я узнаю его, тем сильнее я понимаю, что он разрушается. Я вижу это каждый раз, когда его глаза на миг пустеют, когда его лицо становится таким холодным, что я чувствую, будто он отрезает себя от всего мира. От меня. Я хочу пробить эту стену. Хочу дотянуться до него, но он каждый раз отстраняется, будто боится, что я узнаю слишком много.
Я вспоминаю, как он учил меня ставить удар. Как его руки легли на мои плечи, чтобы выровнять их. Как его голос звучал прямо у моего уха: «Не бойся. Ударь так, будто от этого зависит твоя жизнь». И я ударила. Тогда мне показалось, что я делаю это не для защиты. Я делала это ради него. Ради того, чтобы он поверил, что я могу быть сильной. Что я могу быть достойной его.
Но чем больше я стараюсь стать сильной, тем больше я понимаю, насколько я слаба перед ним. Я не могу контролировать то, что чувствую. Я смотрю на него, и в груди сжимается всё. Мне больно видеть, как он отталкивает меня. Больно видеть, как он мучается.
Он всё для меня. Он не просто мой учитель, не просто мой защитник. Он — мой воздух. Моя стена, моё укрытие, мой единственный шанс быть собой. И чем больше я это понимаю, тем сильнее я привязываюсь к нему. Тем сильнее меня тянет к нему.
Но он никогда этого не признает.
Он отталкивает меня снова и снова. Я вижу его борьбу. Вижу, как он каждый раз борется с самим собой, когда я рядом. И от этого я хочу ещё сильнее быть с ним.
Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Это не просто любовь. Это что-то большее. Одержимость? Возможно. Но если это одержимость, то я не хочу от неё избавляться.
Я всегда знала, что Тамир не тот, кем хочет казаться. За его силой, грубостью, этой жёсткой бронёй, которую он носит как доспехи, скрывается что-то другое. Что-то хрупкое, болезненное. Я вижу это в его глазах. Они всегда такие холодные, такие отчуждённые, будто он никогда никого не подпускает к себе. Но в редкие моменты, когда он думает, что никто на него не смотрит, эта холодность исчезает, оставляя только боль. Глубокую, почти кричащую боль.
Однажды я увидела его таким, каким он старается быть только наедине с собой.
Я замерла в дверях, боясь нарушить эту тишину. Его лицо было таким открытым, беззащитным. Он, наверное, даже не понял, что я вошла, потому что был где-то далеко. И этот взгляд... Он был пустым, но в то же время таким кричащим, полным вопросов, боли, разрывающей тоски и какой-то страшной черноты. Это был человек, который видел слишком многое, пережил слишком многое. Внутри у меня всё сжалось. Я захотела подойти к нему, обнять, сказать, что он не один. Что я здесь, рядом, и что бы ни терзало его, он может поделиться этим со мной.
Но я не могла. Он бы меня оттолкнул. Я это знала. Тамир всегда держит людей на расстоянии. Это его защита. Его способ выживать. Его способ выжить в мире, который, похоже, слишком много раз его ломал.
И всё же, наблюдая за ним, я чувствовала, как в груди разрастается боль. Он был так близко — всего в нескольких шагах, но казалось, что между нами стена. Невидимая, высокая, непробиваемая. Он выстроил её сам, кирпич за кирпичом, чтобы никто не мог к нему приблизиться.
Я знаю, что он хочет защитить меня. Он думает, что я не замечаю этого, но я вижу. Каждый его жест, каждое слово говорят о том, что он боится, что я могу пострадать. Тамир слишком старается быть для меня чем-то вроде брони, щита. Но я также вижу, как он старается держать меня подальше от себя.
Словно он боится, что я слишком близко. Словно думает, что, если я перейду эту черту, что-то непоправимо изменится. Что-то сломается.
Иногда я спрашиваю себя, почему он так боится быть рядом со мной. Ведь он уже рядом, даже если сам этого не осознаёт. Каждый день, каждая наша встреча — это шаг ближе друг к другу. Но он упорно отталкивает меня, словно я могу разбудить в нём что-то, что он давно пытается похоронить.
Этот момент у окна я не могу забыть. Его руки были сжаты в кулаки, как будто он хотел бороться, но даже не знал, с чем. Он дышал глубоко, медленно, как будто пытался успокоить себя. А потом я увидела, как его пальцы дрогнули, как он разжал кулак и посмотрел на свои руки. Он смотрел на них так, будто ненавидел их. Будто эти руки сделали что-то, за что он никогда себе не простит.
В тот момент мне стало страшно. Я не знала, что с ним произошло, но в моей голове мелькнула мысль: он ненавидит себя. Настолько, что не может даже просто сидеть спокойно. Ненависть внутри него такая сильная, что она буквально разрывает его на части.
Я застыла, но он не пошевелился, не произнёс ни слова. Только его плечи были напряжены, как будто на них лежал груз, который он не мог сдвинуть.
— Ты в порядке? — наконец выдавила я. Голос сорвался, и мне показалось, что он прозвучал слишком мягко. Слишком… беспомощно.
Он медленно поднял голову, но не обернулся. Секунда молчания — долгая, гнетущая. А потом:
— Всё нормально. Иди.
Это «иди» ударило по мне так, будто он запустил в меня кинжалом. Холодное, безразличное. Но я не ушла. Не смогла.
— Ты не выглядишь нормально, — сказала я, делая шаг вперёд.
— Диана… — он произнёс моё имя медленно, почти выдохнул, и я почувствовала, как внутри всё дрогнуло. — Я сказал, иди.
— Почему ты всегда так? — я не выдержала, сорвалась. Голос дрожал, но я не могла больше этого терпеть. — Почему ты всегда отталкиваешь меня? Я вижу, что тебе плохо, Тамир. Ты думаешь, я не замечаю?
Он резко обернулся. Его глаза — такие тёмные, такие глубокие, полные чего-то, что я не могла понять до конца. Это не просто злость. Это был целый шторм из эмоций, который он отчаянно пытался скрыть.
— Ты ничего не понимаешь, — бросил он грубо. — Я не отталкиваю тебя. Я просто… Просто оставь меня в покое.
— Не могу, — я подошла ближе, чувствуя, как у меня начинают гореть глаза. — Не могу, понимаешь? Я не могу просто смотреть, как ты страдаешь.
— Это не твоё дело, — резко ответил он, но в его голосе была трещина. Маленькая, почти незаметная, но я её услышала.
— А если я хочу, чтобы это было моим делом? — спросила я, глядя на него.
Он встал, слишком быстро, слишком резко. Его движение было угрожающим, но я не испугалась. Он двинулся ко мне как хищник, готовый кинуться, но я знала — он никогда этого не сделает.
— Ты не понимаешь, что творишь, ты ничего не понимаешь…— прорычал он.
— Тогда объясни, — я не отступала. — Объясни мне, Тамир. Ты всё время отталкиваешь меня, но я знаю, что ты… Я знаю, что тебе не всё равно.
— Ты ничего не знаешь! — его голос был резким, громким, почти злым, но я видела, что это защита. Всё, что он говорил, он говорил, чтобы держать меня подальше. — Ты думаешь, ты можешь мне помочь? Ты думаешь, что понимаешь, через что я прошёл?
— Я не знаю, через что ты прошёл, — я вздохнула, чувствуя, как в горле горит от сдерживаемых слёз. — Но я хочу знать. Ты не обязан быть один, Тамир.
— Я должен, — он сжал кулаки, его плечи снова напряглись. — Это не жизнь, Диана. Это просто существование. Ты не понимаешь, с кем ты пытаешься связаться. Я — проблема. Я — дерьмо, которое ты не заслуживаешь.
Я шагнула ближе, уже почти вплотную. Он замер, его дыхание стало рваным, но он не отступил.
— Я сама решаю, что я заслуживаю, — сказала я тихо, но в моём голосе было больше уверенности, чем я сама ожидала. — И я хочу быть рядом с тобой.
— Ты не знаешь, чего хочешь, — он прошептал это, почти хрипло. Я видела, как он борется с собой. Его кулаки, его взгляд, его дыхание — всё говорило о том, что он хочет…хочет того что и я.
