— Архитектурная инженерия звучит круто, — говорю я с набитым ртом. — Чем ты хочешь заниматься? Строить дома?
— Да, возможно. — Он с ухмылкой пожимает плечами, и его глаза расширяются от волнения. — Но большие дома. Голливудские особняки для знаменитостей или гигантские летние дома на побережье Хэмптона для богатых банкиров, политиков и всех, кто там живет. Величественное, просторное искусство, в котором можно жить.
Моя улыбка совпадает с его, я подпитываюсь его энергией и воодушевлением. Видно, что он практически гудит от возбуждения. От своих планов, своих мечт. Он говорит о строительстве домов также, как я о написании песен. Как не просто о будущей карьере. А о будущей жизни. Будто он не может дождаться, чтобы начать.
— Когда я стану знаменитой — когда действительно смогу позволить себе твое величественное, просторное искусство — ты построишь мне дом? — Я подталкиваю его ботинком, затем засовываю в рот еще порцию оладий.
— Я построю тебе дом в любом случае, — говорит он, встречаясь со мной глазами. Его улыбка смягчается. — Что-нибудь особенное, со студией звукозаписи, чтобы ты создавала там музыку, и шкафом для твоих скейтбордов, и бассейном, чтобы тебе не приходилось ходить на пляж. С оборудованной по последнему слову техники кухней для приготовления изысканных оладий с шоколадной крошкой. С большими окнами, через которые помещения будет заливать естественный свет. Возможно, даже оборудую одну из комнат шестом, чтобы ты могла практиковаться, если захочешь.
Последнее предложение звучит игриво, и я закатываю глаза, дрожа от смеха.
— Я спроектирую каждый дюйм только для тебя, Сав, — говорит он низким и серьезным голосом. — Только для тебя.
Мои щеки вспыхивают румянцем, когда он так смотрит на меня, и я прикусываю нижнюю губу. Его взгляд ласкает мое лицо, его нежная улыбка так манит, что я почти могу снова представить ощущение его губ. Мое сердце колотится, пальцы дрожат. Я даже не знаю, почему так расчувствовалась, но, вероятно, мысль о доме, построенном специально для меня, о моем собственном настоящем доме, значит больше, чем я позволяю себе осознавать. И, возможно, то, что он до сих пор так хорошо меня знает, шокирует наилучшим образом.
Я сглатываю, облизываю губы и хриплым, дрожащим шепотом выдавливаю из себя:
— А ты будешь жить со мной по соседству?
Он молчит, впиваясь в меня взглядом своих карих глаз, его губы слегка подергиваются. Ясно видно, как пульсирует жилка на его шее. Он медленно постукивает пальцем по столу.
— Возможно. Или, может быть, я буду жить в том доме с тобой.
Сердце сжимается так сильно, что мои губы приоткрываются в тихом вздохе. Боже. До настоящего момента я и не знала, что хочу этого.
Наш зрительный контакт разрывает возвращение официантки, когда она кладет на стол чек и наполняет наши стаканы водой.
— Могу я принести вам что-нибудь еще, ребята?
— Нет, спасибо, — отвечает Леви, улыбаясь ей.
Я возвращаюсь к своей еде, но краем глаза слежу, как она уходит от нас, затем делаю глубокий вдох и меняю тему.
— Что же, полагаю, тебе пора возвращаться к своим друзьям.
Я произношу слова, обращаясь к своей тарелке, наделяя их легкостью, которую не чувствую. Вилкой разрезаю оладьи, и жду его ответа, но тут его туфля толкает мой ботинок под столом. Я поднимаю глаза и встречаюсь с его взглядом. Леви улыбается. Дурацкой, кривой ухмылкой, от которой уголки моих губ невольно приподнимаются.
— Мне не нужно к ним возвращаться.
Это все, что он говорит, но эти слова снова наполняют меня головокружительным возбуждением, которого я не испытывала уже давно. Года три, полагаю. С той самой ночи у окна его спальни, когда он спросил, может ли поцеловать меня. Я подавляю желание пуститься в пляс и захихикать, как идиотка, и вместо этого сдерживаю улыбку и киваю.
— Супер.
***
После завтрака я звоню Джоне.
На телефоне несколько пропущенных звонков от него, и сегодня утром я написала ему, что со мной все в порядке, и я позвоню позже. Когда он отвечает, его голос звучит хрипло, будто я только что его разбудила.
— Что?
— Ого. Ты хорошенько оторвался прошлой ночью?
Я говорю весело, но он не отвечает на заданный вопрос. Вместо этого оживляется и начинает тараторить со скоростью мили в минуту. Изнеможение в его тоне исчезло, сменившись панической тревогой.
— Савви, ты в порядке? Мне чертовски жаль. Торрен говорит, что Шон чувствует себя дерьмово, но я все равно надрал ему задницу. Как ты себя чувствуешь? Черт, Сав. Мы можем найти другого клавишника на сегодняшний вечер. Клянусь, мы…
— Ого, помедленнее, Джона, — прерываю я его тираду, отбарабаненную на одном дыхании. — Я в порядке. Все хорошо. Леви отвез меня домой и ввел в курс дела.
— Шон вне игры. Ему запрещено появляться. Я обзвонил некоторых друзей. У меня есть кое-кто, кто может заменить его сего…
— Чувак, остынь. Мы не успеем найти нового клавишника до сегодняшнего концерта. Это безумие. Это все испортит.
Я перевожу взгляд на Леви. Он внимательно наблюдает за мной, явно прислушиваясь. Я строю ему раздраженное лицо и жестом прошу оставить меня одну. Он хмурится, но делает, как я прошу. Понизив голос, продолжаю говорить в трубку:
— Слушай, Джо, ты же знаешь, что без Шона у нас не будет Торрена. Если мы хотим отыграть эти концерты на побережье, они должны быть с нами. Тор не останется с нами, если мы выгоним Шона.
— Чушь собачья, Савви. Мы можем найти кого-то еще. Попробуем сработаться.
Я вздыхаю и закрываю глаза. Джона прав, но в то же время и не прав.
Конечно, мы можем найти кого-то еще, но только если не против отказаться от нашего шанса на тур. Можем избавиться от Шона, если не против избавиться от Торрена. Торрен не останется, если мы выгоним его брата. Придется заменить половину группы, и тогда нам ни за что не наверстать упущенное время.
Бл*ть, как же хреново.
В сознании проявляется больше сцен. Ощущение его рук, с какой силой он прикасался ко мне. Кажется, мне было больно. И я даже плакала. Точно знаю, что испугалась.
Я вдыхаю через нос, и мои плечи сникают.
Почему вечно доходит до этого дерьма? Мои планы и жизнь всегда переворачивает с ног на голову мужик, не способный держать при себе свои гребаные руки.
Сначала Терри со своими мерзкими комментариями и угрозами, считавший, что только потому, что он может продавать мою маму за наркотики, он может сделать то же самое и со мной. Потом мистер Оглсби, наблюдающий, как я принимаю душ и сплю. Однажды я проснулась посреди ночи от того, что он стоял над моей кроватью. После этого я перестала спать.
Оскар был худшим. Он не был подлым или скрытным. Его желания были очевидны. Ему было плевать, кто это увидит, потому что он знал, что ему может сойти с рук все что угодно. Он прикасался ко мне — сжимал мою грудь или попу, или клал руку высоко на бедро — и если я отталкивала его, он отказывал мне в еде или пособии. Однако, когда он начал шантажировать меня Мэйбл, я поняла, что должна уйти. Я бы не вынесла, если бы он наказал ее только потому, что я не хотела сдаваться его ухаживаниям. Если бы он начал морить ее голодом, как пытался провернуть это со мной, я, возможно, действительно сдалась бы.
Боже, а теперь еще этот бардак с Шоном.
Майами должен был стать моим спасением. Теперь мне придется все держать под контролем.
Как же мне надоело быть уязвимой. Как же я устала от того, что на меня смотрят как на добычу. Хоть раз в жизни, я бы хотела, чтобы что-то хорошее оставалось хорошим. Я заслужила это, ведь так? Не все должно даваться с таким трудом.
— Я поговорю с ним, — наконец, говорю я. — Вечером мы сыграем, а после я поговорю с ним. Потом решим, как действовать дальше.
Джона хмыкает на другом конце линии, но ничего не говорит, так что я меняю тему.
— В любом случае, я звонила не поэтому. Какой у тебя размер обуви?
***
Леви ужасно катается на роликах.
К счастью, папочка Джона настоял, чтобы он надел шлем; иначе его голова сейчас выглядела бы такой же разбитой, как ладони. Прибавьте к этому синяк от Бобби, и Леви выглядит так, будто с пользой провел весенние каникулы в Майами.
