Мужчина кивнул.
— Расскажи про свою семью.
— Отец — полковник милиции, в отставке. Мать я не знал, она рано ушла из семьи. Умерла в 1995, я так и не смог ее найти. Она была ресторанной певицей. Уехала с каким-то якобы продюсером… Я и его не нашел. Даже не знаю, как ее жизнь сложилась.
— От чего она умерла? — тихо спросила я.
— Рак легких. Курила много.
— При этом ты куришь, — прокомментировала я.
— У меня работа гораздо опаснее, чем курение, — с ухмылкой ответил Илья.
— А папа жив?
— И весьма бодр. Живет на даче, грядки какие-то, яблони…
— Ты говорил, что есть брат?
— Он уехал с семьей в Нижний Новгород, работает опером. Майора в прошлом месяце дали. Трое детей.
— А тебе детей не хочется? — затаив дыхание, спросила я.
— Иногда, кажется, что хочется. Сына, — почувствовалась какая-то мечтательность в голосе. — Но потом как подумаю, что буду видеть ребенка полчаса в сутки.… Желание уменьшается.
— Но ведь работа такая. Искать виновных, преступников, помогать пострадавшим. Понятно, что график нестабильный. И меня, бывает, неожиданно на дежурства вызывают, а если потом буду работать в государственной больнице, то там и объем работы больше, и экстренные операции… И что теперь, не выходить замуж?
Илья серьезно посмотрел на меня, но ничего не ответил.
— Какое у тебя образование?
— Высшее юридическое.
— Почему ты не стал адвокатом?
— По ту сторону? Ни за что. Мой выбор профессии во многом предрешил отец. Как и выбор брата.
— Почему ты решила стать врачом? Боль, страдания, мучения, — перечислил мужчина свои ассоциации с медициной.
— Спасение, помощь, облегчение, — поправила его я. — На самом деле спонтанно. В 11 классе я проснулась одним прекрасным утром, и поняла: я хочу быть медиком. Оставалось мало времени на подготовку, и я сдала химию на низкий балл. Никогда ее не понимала. Я даже сейчас скорее зазубрила ее, чем поняла. В медколледже, на практике, после того, как мне позволили поставить капельницу, я осознала — это мое. А после практики по хирургии я неделю сама не своя ходила. Сразу поняла, что это именно моя область. — Я помолчала. — У тебя есть друзья, кроме Вити?
— Есть, в основном коллеги. Был еще один сослуживец, но он полгода назад переехал в Питер.
— У меня так же, все подруги — либо одногруппницы, либо медсестры из клиники.
— Особенности профессии, — скупо прокомментировал мои слова Илья.
На пару минут воцарилась тишина.
— Илья, — осмелилась я. — Ты же знаешь, что ты мне нравишься…
Мужчина долго рассматривал меня, и, наконец, закрыл глаза.
Я подавила вздох, закатив глаза. Он явно что-то хотел мне сказать, но подумав, не стал. Однако это уже какой-то шаг вперед. Я начала осторожно подниматься с кровати, так как мужчина начал засыпать, но он задержал меня, сжав ладонь.
— Не уходи.
Кивнув, я легла обратно, ощущая, как мужчина притягивает меня к себе, пряча лицо в моих волосах.
Было приятно чувствовать его ровное дыхание, и думать о том, что он смог уснуть только когда я оказалась рядом.
Глава 20
Илья проспал весь день.
За это время я сварила борщ по рецепту мамы. Пока готовила, успела ей позвонить, узнать все новости из жизни летнего лагеря. Всегда, когда я решалась на борщ, я советовалась с мамой: я помнила рецепт, просто это стало традицией. Все мужчины (наши родственники, друзья родителей, мои одногруппники и коллеги) всегда хвалили суп именно в таком исполнении, и я надеялась поднять общий настрой Ильи таким банальным способами (отдых, еда, покой). Это не поможет перестать ему думать об убийстве друга, о раскрытии дела… Но хотя бы (если он сможет заставить себя поесть) физически будет чувствовать себя лучше. И это сработало: он выспался, поел, и даже пару раз вяло улыбнулся мне, пока я болтала, пытаясь отвлечь его от тяжелых мыслей.
— Я вчера работал по Виктору, — мужчина выдохнул, произнеся эти сложные слова вслух. — Помнишь, ты говорила, что убийца обронил фразу «Пробуйте потом сказать, что я не бог»?
— Помню, так и сказал. Страшная фраза.
— Я вчера перечитывал стенограммы телефонной прослушки всех подозреваемых по делам заказных убийств за прошлые года. И там было такое обращение — «небог», — мужчина взял лист бумаги и ручку.
Он написал «Гобен _ ко».
— Прочитай наоборот, только без «ко».
Я кивнула, нахмурившись. «Небог»… По коже побежали мурашки. Какое жуткое прозвище. Представила, как он тешил себя этой глупой шуткой, мол, убил не только заказанного клиента, но еще и мента, и попробуйте потом сказать, что я — не бог.
— Это был он? У Лиханского? — в голове тут же появились масляные глаза.
— Думаю, да. Это его кличка — «небог». А ты голос не узнала?
— Так я его сильно и не слышала. Во время задержания он всего пару слов сказал, а когда звонил… По телефону же всегда голос чуть-чуть другой. Нет, не узнала, — я на пару секунд замолчала. — Это ужасно. Почему именно я попадаю в эти ужасные ситуации!?
— Ситуация, наоборот, улучшилась. Мы знаем, с кем имеем дело, опера работают, Петренко еще пару экспертиз назначил, твоя подруга скоро сможет полноценно со следствием сотрудничать, опознает по фотороботу Гобенко.
— Боже… Теперь еще страшнее.
Теперь у страха было лицо.
— Я выставлю еще кого-нибудь из парней в подъезде.
— Лучше сам останься дома, — тихо ответила я, опустив глаза.
— И чем мы займемся? — мне показалось, что в голосе появился нотка усмешки.
Я ничего не ответила, говорить не хотелось. Новость про «небога» и нахлынувшие воспоминания о том дне темной, грязной водой заполонили мой мозг. Конечно, эти два дня я видела во сне Виктора Семенова: как будто бы смотрела перемешанные слайды. Виктор то жив (смеется, как на той фотографии), то мертв (прислоненный пробитой головой к бетонной стене балкона).
Илья все это время молча рассматривал меня. Видимо, пытался понять мое эмоциональное состояние: остаться ему или можно съездить на работу?
Потом встал, и с телефоном вышел в коридор. Оттуда до меня доносились обрывки фраз.
— Семен, я сегодня домашний.… Отмени вызов Тюрина… Привези мне стенограммы, я дочитаю. На адрес съездили? Докладывай… Понял. Отбой.
Илья ушел в ванную. Я пошла в его спальню, вытянувшись, расслабляя спину после 3-часовой готовки. Перевернувшись на живот, я уткнулась лицом в подушку Ильи: она пахла его парфюмом. Сегодня, пока мужчина спал, я, как маньяк, прижималась носом к его шее, запоминая запах. Он стал таким родным!
Через полчаса приехал тот самый Семен, с которым разговаривал Илья. Я открыла дверь, пропуская его внутрь.
— Здрасти, — парень улыбнулся, протягивая мне документы. — Илья Леонидович просил стенограммы. И передайте ему, пожалуйста…
За моей спиной появился Илья. Улыбка пропала, и парень вытянулся по струнке.
— Илья Леонидович, Тюрина я отменил, переназначил допрос на вторник. По адресу никого нет, но много личных вещей. Криминалист работает, пальчики есть.
— Хорошо, Семен.
Парень пугливо кивнул, и пропал в дверном проеме.
— Похоже, он тебя боится, — сказала я Илье.
— Это называется субординация, — равнодушно выдал мужчина.
До ночи Илья просидел со стенограммами, что-то подчеркивая карандашом. Я со спины заглянула в листы, выхватила пару непонятных фраз, и ушла на кухню, взяв с собой учебник по хирургии.
Через час на кухне появился Илья, в свою очередь, заглянув в читаемый мной учебник. На фотографии был запечатлен процесс иссечения опухоли. С моей точки зрения, обыденная картина, но мужчина смешно сморщился. С каждым днем он все больше и больше раскрывался. Я понимала, что его работа, неудачи в личной жизни сделали его скрытным, замкнутым. И я хотела разгадать его. Так страстно я не желала ничего.
Вышла из кухни, рассматривая мужчину. Он вальяжно развалился на диване, обложившись подушками, и в свете ночной лампы, которую я установила на тумбе за диваном, что-то подчеркивал в папке.
