Достал свою чистую футболку, боксеры и её трусики прихватил. Зашёл в ванную без стука. Аня сидела на дне с лейкой душа в руке. Голову вскинула, когда Егор вошёл, а встать не успела. Он перехватил у неё душ. Она умылась, за бортик взялась, чтобы подняться, а сама губы кусает. Рывком за плечи он поставил её вертикально, струю в живот направил.
— Чего небритая совсем? — прозвучало резко, потому что плывет от этой её с ума сводящей нетронутости.
— Противно? — огрызнулась. Значит, жить будет.
— Нет, как видишь. Просто странно. Или раз не для кого?
— Зачем же для кого-то? Мне так удобнее. На дорогие процедуры денег жалко. А обычное бритьё — через пару дней на мотоцикле сидишь, как на еже, всё зудит и колет. По подмышкам, — подняла руки вверх, открывая гладкую кожу, — и ногам вопросов нет?
Он ухмыльнулся. Она развернулась к нему спиной, обмылась. Он душ крепче сжал, как и челюсть — какая же она резная вся, изгиб перетекает в изгиб. Она почувствовала его взгляд. Замерла. Он проверил, что вода стекает чистая, и обернул вокруг девушки полотенце. Столбиком достал и поставил на пол.
— Своё бельё надень и моё поверх, будет шортами. Футболка чистая.
Аня переступила с ноги на ногу. Егор перешагнул через бортик в ванну.
— Останешься до утра. Никаких возражений, — и задёрнул шторку.
22. Так хорошо, что страшно
Утром Егор проснулся раньше. Они с Аней лежали на боку лицом друг к другу. Он всматривался в лицо девушки и в сотый раз поражался, как можно было принять её за пацана. Тонкие крылья аккуратного носа, гладкая кожа, женские губы, припухшие после его настойчивости. Мягкие и отзывчивые. Расцелованные. Им. Не задумывался прежде, что быть первым может так возбуждать. Захотелось провести по её губам пальцем, до зуда в подушечке. Жихарка.
Он сжал кулаки и повернулся на спину. Аня укрылась почти с головой, виднелись лишь кончики волос и мордашка, обрамлённая подушкой и краем покрывала. Он чуть сдвинулся к ней, касаясь плечом выпуклости её собранных в кучку рук. Если продрогла, пусть греется об него. Притянуть бы её к себе, да только испугается, тем более со сна. Не девчонка, а необъяснимое сочетание не скрывать страх и тут же его перебарывать.
Возможно, ему следовало ей отказать и вправить мозги. Да разве такой вправишь? Нашла бы другого, быстро готового. Он не жалел. Никогда не жалел о совершённом. Бессмысленно. Даже если оставался не доволен. Его выбор. А с ней будто выбор был сделан ещё тогда, когда стоял и смотрел, как расправлялась её выпущенная на волю из-под бинтов грудка. «Нет», — ехидно шепнуло внутри, — «ты за неё подписался ещё тем громоздким коромыслом». Он не жалел. Он сердился на некую неизбежность её решения, на её спокойную уверенность в собственной непривлекательности, на себя за то, что сорвался в конце, и, злясь за это на себя, был резок с ней, и снова на неё за благодарность и удивление на его внимание. Оставаясь честным до конца, понимал, что она ему нравится. Что его самого ведёт на неё, такую не похожую на других.
Она не сопротивлялась. Приняла решение и не прикрывалась, хотя ужасно стеснялась. Ей ли стесняться — ею только любоваться. Нетронутая. Теперь так очевидна разница между недотрогами и ею. Особенно теми, кто строит их из себя. Эта девочка всё вчера ему разрешила. Хрупкое создание и в то же время маленький стальной клинок, тонкий, острый и крепкий. Появилась и всё вокруг заняла собой, ничего не делая специально. О ней думается, её хочется сгрести на руки и держать около себя. Она тихо дышит рядом на его кровати, в его доме, где парни-то выборочно бывают. Он не водит сюда временных девиц, не устраивает тут гулянок. Это его территория, которая в один момент просто очень естественно заполнилась ею.
Что дальше? Она пообещала, что ничего. Потому что думает, что ему всё равно. Но она девочка. Не сможет же так отстранённо отключиться от всего. Какой бы независимой не казалась, он видел, как вспыхивали её глаза на комплимент и малейшее проявление заботы. Да и не хотелось ему её отстранённости. Хотелось придвинуться ближе и обнять её. Так, чтобы не передавить и не посчитать за жалость. А поддержать и успокоить. Просто обнять, как мужчина обнимает женщину, которая ему доверилась, и доверие которой он хочет сохранить. Еле сдержал себя. Он не будет торопиться. Она настороже. Не избалованная, настоящая. Явно привыкла рассчитывать только на себя. Чёрта с два он её кому-то отдаст! Подумал и внутри защемило так, что грудную клетку захотелось раскрыть и вдохнуть глубже.
Девушка шевельнулась, и Егор сразу прикрыл глаза. Чувствовал, что она проснулась и теперь сама рассматривает его.
Аня очнулась и по привычке потянулась, негромко ахнув и прижав ладошку к животу. Покосилась на Егора, который лежал рядом, растянувшись на спине. Он был одет и накрыт по пояс лёгкой простынёй. На плече сразу под рукавом футболки виднелись следы ногтей. Её ногтей, когда она вцепилась в него, пытаясь справиться с захлестнувшей её болью. Вчера она изо всех сил старалась не смотреть на него раздетого. Себя стеснялась, но не мешала ему, раз сама на это пошла. А на него не смотрела. Иначе всё стало бы совсем по-настоящему и сломалось бы внутри что-то. Пусть остаётся наощупь. У неё есть его взгляд, его незримая поддержка. Пусть сохранится уважение, хотя это сложно представить после того, что она сама ему предложила. Зато воспоминания об этой ночи всегда будут с ней.
Вчера после душа она оделась и вернулась в спальню. Прислушалась — шум воды не прекратился. Уйти втихушку она не собиралась. Болтаться по квартире, когда ноги дрожат и внутри неприятно, тоже. Она включила лампу на тумбе и долго устраивалась на кровати с другой стороны, пытаясь найти более-менее удобное положение. Услышала шаги Егора и малодушно прикрыла глаза. Ещё одного разговора она тогда не смогла бы вынести. Хотелось заплакать, спрятаться под одеяло и…чтобы он её обнял и прижал к себе.
Егор поставил на тумбу рядом с ней стакан воды и накрыл её мягким покрывалом. Сам улёгся с другой стороны, не задевая её, и выключил свет. Наступила тишина, и Аня почувствовала его руку вдоль своей спины. Внутри всё зашлось так, что не продохнуть. Она лежала на самом краю. Там, с его стороны на кровати, достаточно места. Словно случайно рука оказалась рядом и намекала — я тут, бери, прижмись или отодвинься. Аня впитывала его присутствие и близость, боясь пошевелиться, чтобы не потерять эту связь, и не вжаться сильнее, не спугнуть и не поощрить свои зародившиеся мечты. Она видела, что он боролся с собой. И тут же вспышкой, как ярко ощутила на себе его руки и губы, как было приятно, потом очень больно, и снова приятно, и снова больно. И что такое целоваться с тем, с кем сама желаешь это делать. И как хотелось, чтобы прекратил и чтобы не останавливался.
Аня не надеялась уснуть, но, как только ощутила его рядом, провалилась в сон. Сил не было, перенасыщение эмоциями, видимо, тоже дало о себе знать. К тому же сказалась предыдущая беспокойная ночь и перенапряжение последних часов.
Сейчас они соприкасались руками. Но она так сильно дёрнула своей, что могла его побеспокоить. Его глаза были закрыты, дыхание ровным. Она осторожно убрала руку, медленно распрямляя ноги.
— Замёрзла? — раздалось сбоку. Она взглянула на Егора.
Он показал на себе закутанность в одеяло с головой.
— Нет, — она стянула покрывало немного вниз. — Привыкла так. Дома часто спала на улице до первых холодов. Давно вроде не сплю там, а до сих пор укрываюсь до макушки.
— Всё ещё болит? — он внимательно вглядывался в её лицо.
— Нет, не болит. Тянет, — Аня медленно приподнялась, ощущая общий дискомфорт. Физически и эмоционально. И от произошедшего, и от того, что светло, и что так хорошо спалось под его боком. И от его заботы, вроде бы не навязчивой, но очень явной и не притворной. И от собственного смятения и желания остаться и полежать рядом с ним ещё. Хотелось согреться, хотя ей не было холодно.
