Мы не верим. Она показывает. Статья. Дескать, сами хотят.
— А зачем хотят?
— А зачем один немец съел другого немца? Ей-богу: полиция входит в дом в Гамбурге, а у него еще куски в морозилке. И самое интересное, что на видео снято, как тот, другой, согласился. Согласился, чтобы его съели!
Пенсионерки твердо стоят на своем:
— Нет, все это ненормально, я такого даже знать не желаю, я старая баба, я хочу оставаться здоровой и жить долго, я ем… варенье, которое заготавливаю на зиму, и никаких немцев.
Мы стоим, молчим. Тра-ля-ля. Вдруг одна из них:
— Послушайте, а может, тот немец хотел наконец-то нажраться?!
— И что?
— Ну ведь вы сами говорили, что мужиком не насытишься, потому как ненасытность не убывает, потому как поверхность, кожа… А может, он таким образом хотел с ним как бы абсолютно соединиться?
Остальные соглашаются. Но все же что-то тут не так. Чтобы убить, порезать и съесть? Вроде как котлету. Это уж ресторан получается.
Аптекарша кривится:
— Вы невыносимы.
Что касается ее, то она — девочка из хорошего дома, стерилизованная и чистая. У нее даже в солнцезащитных очках фильтры, потому что у нее рак глаза. Она бледная, худая, рыжая. Мокрая английская курица. Очень мне нравится.
Так вот, Аптекарша эта, собственно говоря, сексом уже не занимается, хоть и очень бы хотела, а все из-за того, что листков этих начиталась. Зато попала в зависимость от интернетного общения. Подбивает меня, чтобы я купил себе веб-камеру, потому что в наше время все интертетки свинячат во весь рост и в цвете, виртуально заражаясь виртуальными вирусами. Благодарю за совет и закрываю глаза. Дремота одолевает…
…
— Не знаю как вы, а я хер теперь в рот хер возьму…
— Ну, ну, еще не вечер…
…
— Очень, очень осветляет, увлажняет…
…
— Квартиру искала, такую, сякую, а я ей говорю: а что тебе, шлюхе, надо, лишь бы на башку не капало…
…
— …такая чайка, такая чайка, вся семья наелась бы…
…
— Я этой гадине звоню — а у нее занято.
с «зеброй» на запястьях, родом из Братиславы.
— Это час дороги до Ведничека! (до Вены то есть).
Звали ее Милан. Шестнадцатилетний прелестный блондинчик с голубыми глазами, длинными ресницами и вообще — паж из раскраски для послушных детей. Но внутри этого колокольчика скрывалась старая жирная и мешковатая баба. Приезжала на точку в метро, на станции Карлс-плац-Опер. Там было кафе-стекляшка, которую мы называли «аквариум» и из которой был виден вход в туалет. Вокруг вилось множество молоденьких поляков, чехов, румын, русских, ну и, конечно, старых австрияков. Некоторые довольно милые, а другие жутко мерзкие! Средних там вообще не было…
Дианка никогда не забудет вони дезинфекции с лимонным запахом, который царил там повсюду и смешивался в туалете со зловонием говна! Она не любила стоять при писсуарах и поджидать клиентов, а потому обычно пила пиво в этом застекленном подземном кафе и остекленевшим взглядом следила за старперами, суетящимися около туалета. Я ей:
— Работать, Дианка, арбайтен! Хотя бы эти несчастные пятьсот шиллингов, — на что она:
— Я сэм жэна лэнива…
Но если уж задницу подняла, то опять-таки только с одним мужиком пиво пила и сообщала мне громко, благо он не понимал:
— Южэм се свехо бика споткала…
Дианка не годилась для этой профессии. Поэтому дела у нее шли все хуже, денег становилось все меньше, она даже лишилась крова, из-за чего выглядела несвежей, и образовывался порочный круг: денег у нее не было, следовательно, выглядела она плохо, но, чтобы зарабатывать, она должна была бы отдохнуть, принять ванну, переодеться в чистое.
Была одна, в метро, а вдобавок ко всему — так натерла ноги, что уж и шагу не могла ступить по Вене. Кое-как доковыляла до «Альфи», до бара для таких, как она, мальчиков (их здесь стрихерами называют), сидела в углу и ничего не ела, не пила, не курила, только озиралась и мурлыкала себе под нос словацкий рок.
Это как игра в рулетку: в один прекрасный день тебе вдруг выпадает пятьсот шиллингов, но прежде, чем выиграешь, ты должен сделать ставку, вложить деньги. Потому что здесь приходится порой сидеть по многу часов, пока снимешь клиента. За это время выпиваешь не меньше пяти кофе, фанты, пива, чего угодно, потому что обслуга следит, чтобы стрихеры заказывали хотя бы один напиток в час. Вот и выходит, что заработок за день спускаешь за пять следующих, пока тут сидишь. Дианка с завистью смотрела, как те, кому повезло, поглощают у бара громадные шницели с картошкой фри и салатом, с яичницей-глазуньей, красиво прикрывающей котлету. С половинками прекрасных лимонов для опрыскивания этого мяса, картошки фри, всей этой великолепной жрачки! Глотала слюнки и курила стреляную сигарету, натощак встававшую поперек горла. Думала, что сейчас ее выгонят, потому что она больше не в состоянии ничего вложить в этот бизнес. И даже если бы нашлось несколько шиллингов, то ясно дело — раз выйдет, а пять раз — впустую, так можно всё потерять. У румын, например, уже две недели ничего не было, и какие румыны! Боже! Через большие белые мешковатые штаны показывают Дианке, какие у них прекрасные откормленные елданы. Обтянутые грязной материей. На смеси ломаного немецкого и русского просят, чтобы проверила, как они изголодались за две недели. Просят шиллинг, сигаретку, но что она может им дать? Они хороши собой и мужественны, без присущего австриякам, швейцарцам и немцам аптекарства в глазах, они — натуралы. Восемнадцатилетние, смуглые, с черными сросшимися бровями!
Старый клиент Дитер с обернутой в газету «Крысой» Гюнтера Грасса под мышкой курсирует по бару как профессор. В потертом пиджаке. С трубочкой. Но сам не знает, чего хочет. Приглашает Дианку к своему столику, заказывает выпивку, потом говорит:
— Heute bin ich müde, lass mich allein…[34]
Потом договаривается на среду, до которой Дианка на самом деле не знает, доживет ли.
За баром сегодня Винсент: высокий симпатичный австрияк, такие, как Дианка, раскручивают его гешефт. Из музыкального аппарата доносятся то хиты последнего лета, то Эдит Пиаф. В другом зале молодые стрихеры играют на игровых автоматах. Вот негритянка, некрасивая, грязная, от нее ужасно воняет, и Дианка знает, что она бездомная, что ее затянуло в омут порочного круга, что сама она закончит так же, если этим вечером не произойдет чудо. А лапочка-Винсент велит охраннику вывести негритянку. Вдруг вваливается банда развеселых местных плейбоев: старые, в разноцветных банданах, в цепях, перстнях. Шумные и раздухарившиеся, прямо из страны по имени Майами, страны звездочек, дринков и красных лимузинов с музыкой на полную катушку. Из страны фотообоев и выцветших снов, которая совсем рядом, в голове каждого плейбоя. Они заказывают виски и курят красные «Мальборо» — они не заботятся о здоровье. Лысые и чудовищно толстые: как же, однако, богатство обостряет каждую черту характера, — думает Милан-философ из спального района в Братиславе. Потому что, если кто-то пожрать не дурак и к тому же беден, он становится всего лишь толстым, но если он богат (в представлении Дианки каждый австрияк — богач), то будет выглядеть как эти, гаргантюазно. Или если какая-нибудь тетка хабалистая и богатая, то сразу может на себя навесить целый ювелирный магазин, надеть золотое пальто, меха и вообще переплюнуть любую опереточную диву. От орущих на все заведение, несдержанных во всем плейбоев Дианке никакого толку, пока они держатся одной компанией. Ибо она уже настолько опытна, что кладет глаз только на смущенных одиноких папиков, забившихся в угол забегаловки. Новый взрыв необузданного гогота лысых. А настоящие «необузданные» — красивые молодые русские — сидят тихо по углам и считают в карманах грязных джинсов последнюю мелочь. Или еще один тип клиентов, отмеченных богатством: сорокалетние тетки со своими ужимками и гримасами: каждая напоминает какого-нибудь зверька — горностая, попугая, сову… Все увешанные браслетами, места живого нет от подтяжек на физиономии. Это им двухметровые красавцы из страны пошлого блеска и дешевых забав помогают снять или надеть манто, им пододвигают пепельницы, дают огонька, открывают двери только ради того, чтобы их взяли. Да и стул подадут, пододвинут.
