— Так… Подруги? И вообще, какого хера она сорвалась?
— Не твое дело.
— Мое. Все, что касается тебя — мое дело.
Эвита разглядывает меня удивленно и немного напугано даже:
— Это вообще с чего такие выводы?
— Не важно сейчас, потом, когда твою блудную сестру отыщем.
— Слушай, Борис… — Эвита суживает глаза, — мне сейчас некогда, но вообще… Вообще нам надо поговорить, ты прав. У тебя, по-моему, неверное представление о ситуации.
— Верное.
— Борь…
— Давай мне номер ее, пробьем по спутнику.
Эвита замолкает, выдыхает… И диктует мне номер.
А я набираю Ярика. Мысленно прикидываю, сколько уже ему должен, и сколько еще буду… А, ладно, сочтемся. Главное, чтоб помог.
Ярик, как и положено нормальному следаку, уже с утра в мыле. И потому разговор короткий, конструктивный и матерный.
Эвита это все слышит, но не реагирует никак.
Хотя мне дико не по себе, особенно после слов Ярика: «Заебали твои телки». Это вот вообще неправда. Можно подумать, я когда-то отслеживал своих баб таким образом. Да нахер мне это?
Но комментировать неправильные со всех сторон слова приятеля я не хочу и затыкаю его конкретикой.
Сроки, стоимость.
— Конь, я смогу только вечером. Я на выезде сейчас, за городом… Не могу даже звонить.
Я матерю придурка, сразу не прояснившего ситуацию и потратившего таким образом мое время, отрубаюсь.
— А почему ты Конь? — задает неожиданный вопрос Эвита.
Я хмурюсь, с досадой выбиваю сигарету из пачки, прикуриваю, открываю окна немного, чтоб дым выходил. Черт бы побрал Ярика.
— По фамилии. Константинов… Конь…
Эвита кивает без тени улыбки, принимая мое объяснение. В принципе, ей по специфике работы такое должно быть привычно. Она же в качестве эксперта на выезды с омоновцами ездила наверняка, а у них веселые позывные. Обхохочешься.
Так, ладно, Ярик слился. Значит, Буру надо звонить.
Счастье, блять.
Опять.
Звоню.
Бур с похмелья, сонный, злой и недовольный, матерно лает на меня с минуту примерно, но потом все же соглашается помочь.
Хоть кто-то в себе. Хотя, в вопросе с Буром это спорно.
Но главное, что сделает все. И быстро. Он вообще шустрый придурок.
Я отрубаюсь, смотрю на Эвиту. Она вытащила из моей пачки сигарету и курит в приоткрытое окно.
Я залипаю на ее профиль.
Не люблю курящих баб, целовать их неприятно, но ей идет сигарета. Ей все идет. Мальчишеская короткая стрижка, безразмерная, висящая мешком одежда, тонкие запястья, пухлые губы… и загадка в глазах. Ангельски правильные черты лица и дьявольский блеск в глубине зрачков.
Я ее сегодня трахал. Надо же…
Тянусь, кладу ладонь на острое колено.
Эвита смотрит на мою лапу на своей ноге, переводит взгляд к лицу.
— Зачем ты меня искал, Борис? — серьезно спрашивает она.
И дьявольский блеск в глазах завораживает, словно в омут с головой швыряет…
Разглядываю ее, не скрываясь уже, не торопясь никуда. И слова не выбирая в голове, как ни странно.
Есть очень четкое внутреннее ощущение, что сейчас надо не думать. Просто говорить то, что на душе.
— Хотел вопрос задать… — замолкаю, потому что это очень сильно похоже на анекдот про бабу, которая гналась за мужиком, чтоб сказать, как она его ненавидит. Смешно, да.
Но нихрена не верно.
— И только? — она, наверно, тоже вспоминает этот анекдот, усмехается. И эта высокомерная усмешка на пухлых манящих губах заводит еще сильнее. Мазохист ты, оказывается, Коняшка… Баба над тобой глумится, бегает от тебя, сейчас вот ржет откровенно… А ты все хаваешь?
Хаваю. Тут, как на войне, все средства хороши.
А мазохизм — разворачиваться на полпути и, поджав хвост, убегать при первой трудности. Не про меня, короче.
Конечно, я — не мои приятели-хоккеисты, не Егерь, прущий напролом и не видящий перед собой ничего, кроме цели.
Я умею обходить препятствия и добиваться своего. Так или иначе.
Сейчас она усмехается. Пусть. В итоге кто кого трахает?
— Не только. — Спокойно отвечаю на ее усмешливый вопрос, — для начала. А потом… В принципе, потом — уже было. А потому — к первой позиции.
Она перестает смеяться и щурится обидчиво.
А вот обижаться не надо, Эвита… Мы же на равных, так? И все по-честному?
— Тогда жду вопрос. Раз уж мы так через него перескочили.
— Вопрос потом. Тем более, что перескочили, тут ты права. Сначала про твою сестренку поговорим. Какого хера мы ее ищем? Нет, я понял, что у нее птср, но она совершеннолетняя вроде. Найдем, что делать будешь?
— Для начала найти надо, — хмурится Эвита, тут же переключаясь на более насущные проблемы.
— Ну а если она не станет слушать, опять сбежит? Так и будешь за ней бегать?
— Буду.
— Эвит…
— Не называй меня так, Борис. Эвита осталась там. И Ева — тоже.
— Я буду тебя называть так, как мне хочется, Эвита. Тем более, что тебе идет.
Ух, глаза как сверканули.
Не нравится, когда перечат? Жалеешь, что не напротив стою, что не можешь звездануть по ноге, как этому своему адвокату понтовому?
Сжимаю крепче ладонь на коленке.
Эвита нервно дергает ногой, пытаясь скинуть, но не пускаю. Наоборот, скольжу пальцами выше, страшно жалея, что она не в юбке. Сейчас бы прямо хорошо было…
— Прекрати, — она выбрасывает окурок на улицу, выдыхает дым с досадой, смотрит на мои нахальные пальцы на голубой джинсе, — прекрати, ну! Мне не до этого!
— Все равно ждать, — подумав чуть-чуть, кладу вторую руку на локоть и тяну Эву на себя.
— Нет! — она пытается вырваться, перехватываю тут же за талию, тащу через торпедо жестко и быстро.
Тачка у меня не то, чтоб супер, но места впереди хватает. Даже для такой длинноногой девочки.
— Да ты сдурел? — она злобно отфыркивается, уже сидя верхом на мне, и, что характерно, даже не думает спрыгивать обратно.
Только ерзает вверх-вниз, чисто машинально, как я понимаю, пытаясь устроиться получше и невольно приводя меня в полную боевую готовность.
Я смотрю на нее снизу, раскрасневшуюся, негодующую, кусающую красные, чуть натертые губы, которым нихрена не требуется помады, филеров и прочего бреда, так любимого бабами. Эва шикарна сама по себе. В любом виде.
И чего-то мне кажется уже, что мало я ее ночью трахал. Еще хочу.
— Время есть, Эва, просто потискаемся, да? — недвусмысленно подбрасываю ее бедрами чуть вверх, давая понять, чего она своим ерзанием добилась.
— Ох… — Она краснеет еще сильнее, прикусывает губу, упирается мне в плечи ладонями, — слушай… Мне не до этого, ну вот честно… Валька… Я же говорила…
— Угу… — скольжу пальцами под свободную майку вверх, к груди… Круто… — А она такая всегда была? Или после Аргентины?
— Все ты знаешь… — Эва пытается отстраниться и одновременно не дать мне добраться до груди, проигрывает по всем фронтам и непроизвольно охает, когда касаюсь пальцами сосков. Да, детка… Горячо?
— Не все… — поощряю ее поглаживаниями. Сначала нежными, хотя хочется по-другому. Но рано еще. Рано. — Рассказывай… Она по контракту уехала? Да?
— Да… Черт… Прекрати…
— Неприятно?
— Не вовремя.
— Для этого всегда есть время. Иди сюда.
Тяну ее на себя, и в этот раз Эвита позволяет мне это. Мягко касаюсь кожи, не целую даже, просто трусь губами и языком, умирая от удовольствия. И она подрагивает, как норовистая лошадка, от каждого касания. Ничего, я тебя приручу… Не напролом… Аккуратно. Но из рук не выпущу больше, не дождешься…
— Почему она сбежала?
— Она… Ох… Она просто не доверяет… Мужчинам… Я ей обещала, что теперь только мы вдвоем… и никого больше. Никого… И даже недели не выдержала. Ты просто такой… Ох…
— Неотразимый?
— Наглый… Прешь, как танк…
— Это ты танков не видела, Эвита…
— Слушай… — сердце ее бьется сильно-сильно, кажется, прямо у меня в руке, словно маленькая сумасшедшая птичка. И это непередаваемое ощущение. И вся она, покорно поддающаяся моим ласкам, поворачивающая голову так, чтоб подставить как можно больший участок шеи под мои губы, сладкая до одури, настороженная и доверчивая одновременно… Кайф незабываемый. — Слушай… Не надо, чтоб она тебя видела, понимаешь? Когда твой друг определит, где она, я одна пойду… так будет лучше.
