А у Смолина не уточняю: о каком из двух моих работодателей речь. Потому что в итоге один точно будет разочарован.
***
Лизе я неумело вру, что разболелась голова. Сажусь в заказанное Смолиным такси.
Время от времени ловлю на себе взгляд водителя в зеркале заднего вида. Но бог бережет мужчину от того, чтобы ляпнуть мне что-то. Боюсь, удовольствия от общения он не получил бы, а вот настроение я бы ему испортила.
Просто потому, что его испортили мне.
Утром мне придется отчитаться, что там у Тарнавского за срочное дело. Сыграть дурочку. Ночью – не обрасти новой вереницей лишних для меня подробностей.
«Долго ты там?» от Тарнавского провоцируют белые вспышки перед глазами. Рявкнуть хочется, но я просто стискиваю челюсти и вежливо отвечаю:
«В дороге. А как я в суд зайду?»
«Встречу»
Закрываю глаза, опускаю мобильный на колени. Вот и проветрилась…
Пока доезжаю – немного трезвею. Подмерзаю. Шаль так и осталась в ресторане.
Злюсь из-за того, как неуместно буду смотреть в кабинете сейчас.
– Девушка, а вам точно…
– Точно. – Даже договорить водителю не даю. В проявлении его заботы не нуждаюсь.
Выскакиваю из машины, делаю вид, что не слышу «совсем эти пидарасы охуели, шалав прямо в суд заказывают», мщу ужасно громким хлопком двери, поправляю платье и быстрым шагом бегу к знакомой уже лестнице.
Вокруг темно и безлюдно, а на ней меня ждут.
Тарнавский стоит на крыльце и курит.
Я чувствую, как каждую клеточку голой кожи покалывает ночная июльская свежесть и внимательный взгляд.
Глава 15
Глава 15
Юля
– Располагайтесь, Юлия Александровна. Впереди у нас с вами шикарная ночь, – я прекрасно считываю иронию в голосе Тарнавского. Не верю ни галантности, ни улыбке. Он открывает для меня дверь в свой кабинет. Я мажу взглядом по лицу мужчины и захожу, не ответив.
Раздражение и злость почти поровну распределены между Смолиным, которому присралось явиться к Лизе, и Тарнавским, которому присралось вызвать меня… Чтобы что?
Привычным уже жестом вожу по голым плечам, окидывая взглядом творящийся в кабинете хаос.
Материалы везде. Ими завален стол. Кресло посетителя. Частично диван и маленький журнальный столик.
Несколько папок раскрытыми лежат на окне.
Видимо, до меня здесь происходил живой творческий процесс.
Звук мужских шагов за спиной пробегается по позвоночнику мурашками. Оглядываюсь. Ловлю взгляд на себе.
Такой же, как на крыльце. Тарнавский не слепой. И сегодня даже вид не делает. Ползет по ногам. Ягодицам и пояснице. Выше…
Добирается до глаз, как и Смолин, и тоже смотрит в них прямо.
– Со свиданки дернул?
Спрашивает без намека на сожаление или угрызения совести.
Не могу понять, мой мозг работает чертовски быстро или наоборот – медленно, как улитка. Пока я молчу – Тарнавский успевает вскинуть бровь.
Развернувшись к нему лицом, вру:
– Да.
Усмехается и опускает голову ненадолго.
Сказала бы, что на Дне рождении подруги, разговор мог бы развиться. А так… Я помню, что мои парни его не интересуют. Им я могу изменять.
Слегка качнув головой из стороны в сторону, Тарнавский снова поднимает подбородок и смотрит мне в лицо.
– Сожалею.
Ни капельки не верю. Мне кажется, он даже рад. Может быть сам очень устал и ему приятно, что вечер испорчен не только у него.
Не знаю. И разбираться не хочу.
Только помочь и смыться.
А еще протрезветь.
В такси я старательно рассасывала ментоловый леденец. Теперь во рту до боли холодно, но в голове все еще туманится.
Первой отвожу взгляд на папки. Счет про себя помогает не концентрироваться на давящей атмосфере вокруг.
Тарнавский – уставший и как будто злой. Я тоже зла и напугана.
Лучше бы Лену свою позвал. Или она как юрист – не очень?
От собственных мыслей самой же смешно. Типа ты прям охуеть какой юрист, Березина. Когда успела?
Облачаю в цивилизованную форму «вы меня пригласили, чтобы я как елка в новый год посреди комнаты стояла?» и осторожно спрашиваю:
– Что я должна сделать?
Незаметно выдыхаю и несколько раз быстро смаргиваю, когда вслед за мной Вячеслав тоже переключается.
Обводит взглядом свой же кабинет. Подходит к столику и берет в руки увесистую папку.
Я даже не знаю, из-за чего больше волнуюсь: своего внешнего вида, состояния, задания или из-за того, что мы с ним ночью вдвоем в абсолютно пустом суде.
Мужчина в несколько шагов приближается. Между нами – папка. Ноздри щекочет знакомый уже запах, на который реагирует тело.
Я вслушиваюсь в глубокое ровное дыхание и стараюсь сдержать свое. Желание казаться для него лучше, чем являюсь, и саму смешит, но…
– На следующей недели заседание. Я сел разбираться. Дело и так сложное; а стороны еще и нахуевертила. Расчёты задолженности не сходятся. Надо пересчитать. Актов целый том. Где-то суммы сходятся, где-то нет. Номера не всегда. Упоминается два договора, а приложен один. Может быть ошиблись. Может быть наебывают. Мы должны разобраться, кто.
В кабинете становится тихо. Я перевариваю.
Это… Не выглядит слишком личным. Не кажется опасным. Не думаю, что будет так уж сложно…
– А вы мне скажете, как…
Спрашиваю, выставляя вперед руки. Судья передает мне тот самый том. Тяжелый, зараза. Я даже чуть приседаю.
Реакцией получаю коротко вздернутые уголки губ, но забрать назад Тарнавский не предлагает. Что ж…
– Обещал же, что научу, Юля…
Не знаю, почему, но на эти слова реагирую бурно. Сбившееся дыхание выходит слишком явным выдохом. Взгляд слетает в сторону. Прокашливаюсь и сжимаю губы.
А я обещала, что буду преданной. И что?
– Я у себя тогда, – хочу обойти Тарнавского, но он придерживает за локоть. Кивает на диванчик.
– Вдвоем давай. Не хочу туда-сюда мотаться. Орать.
Киваю, хотя в реальности я не в восторге. Мне и так сконцентрироваться будет сложно, а под его пристальным наблюдением еще труднее, но не протестую.
– Хорошо.
Кладу папку обратно на столик и начинаю переставлять те, которые лежат на диванчике, чтобы освободить себе место.
Была бы благодарна Тарнавскому за сниженный градус внимания, но он с интересом следит.
А я ругаюсь с собой же из-за дурацкого платья. Наклоняюсь – подскакивает. Тяну вниз – стыдливой идиоткой себя чувствую.
Не оглядываюсь, не хочу знать, что там у него за выражение на лице.
Слетает бретелька. Надвигаю обратно.
Слышу, как Тарнавский прочищает горло. Не сдержавшись, смотрю украдкой. Он отмирает наконец-то, обходит стол, воротник рубашки поправляет, а я, покраснев, плюхаюсь на диван.
– Я начал делать так, Юль…
***
Сначала мне кажется, что я не разберусь и за неделю. Потом втягиваюсь. Монотонная механическая работа – это именно то, что нужно моему слегка пьяному мозгу. На пятнадцатом акте я уже на автомате выцепляю взглядом дату, номер, суммы. Сравниваю их с открытым на ноутбуке моего судьи балансом. Немного меняю табличку. Как самой хочется верить — усовершенствую. Помечаю цветом расхождения.
Тарнавский в свою очередь берет в руки другую папку, устраивается более чем вальяжно (закинув ноги на угол стола) и начинает читать.
Минут сорок в кабинете не звучит ни единое слово: только наши дыхания и шуршание бумаги, нажимы на тачпад. Потом Тарнавский выходит. Передо мной не отчитывается, но ясное дело – в уборную, покурить, по телефону поговорить… А я остаюсь наедине с его распароленным компьютером.
Если Смолин узнает, сколько возможностей я просрала, убьет. Я бы убила. Но, свернув разом все окна, пялюсь на чистый экран. С него на меня — бойцовская собака. Почему ты мне постоянно угрожаешь? И почему я почти тебя не боюсь?
Прислушиваюсь к себе и понимаю, что нет. Не могу. Даже пьяная. Возвращаю на место документы и продолжаю сверять данные.
