— Быть может, это разумно, — не очень-то весело сказала тут Зайка, усталая от всего, — я хорошо помню, как может достать такая проблема… Но где же ты найдешь психоаналитика? Разве они практикуют в Москве?
Вероника, по заранее разработанному ею сценарию, благоразумно удержалась от того, чтобы сразу же назвать имя Марины. Вместо этого она как бы беспечно сказала:
— Ты, видно, не читаешь газет. Кто только сейчас в Москве не практикует!
— И ты думаешь, это не шарлатаны? — спросила Зайка с сомнением в голосе. — По-моему, никому из таких нельзя доверять… а тем более, когда речь идет о вещах деликатных… и, между прочим, секретных…
— Ты права, — сказала Вероника как бы в задумчивости. — Я должна быть очень осторожна.
— Смотри, чуть что не так — сразу к черту его, этого арапа. И обязательно позвони мне перед тем, как пойдешь туда первый раз.
— Обязательно.
На том и порешили. Через несколько дней, ближе к концу тысячелетия, сделав обещанный звонок Зайке, Вероника выждала с часок, а затем выбрала большую луковицу, мелко нарезала ее и, плотно завернув в полиэтилен, поехала к подруге.
В подъезде она развернула полиэтилен и поднесла к глазам его содержимое. Нарезанная впрок луковица, конечно, действовала не то что прямо из-под ножа, но Вероника все же добилась желаемого: глаза ее потекли и, как она убедилась в зеркальце, покраснели. Она безжалостно прикончила свой изысканный макияж, размазав его вокруг глаз платочком и пальцами. Потом она бросила сверточек в урну и заспешила в лифт.
— Господи, — ахнула Ана. — Что случилось?
Вероника вяло махнула рукой.
— Ты только посмотри на себя.
Вероника посмотрелась в большое зеркало и сочла свою работу удачной — она действительно выглядела так, будто долго шла по улице и плакала, шла и плакала в три ручья, не обращая внимания на прохожих.
— Это из-за него.
— Ты в порядке? — забеспокоилась Ана. — Я хочу сказать… в телесном отношении?
— Он не трогал моего тела, — сказала Вероника тихо и как бы в прострации. — Хотя…
Она измученно покачала головой.
— Трогал! — шепотом предположила Ана.
— …наверно, лучше бы трогал.
Ана взяла ее за руку.
— Пошли в душ.
— Пошли.
Вероника — художественный тип высшей нервной деятельности — так вжилась в измученный образ, что позволила (и кому? — Зайке!..) себя раздеть, вымыть и обласкать, ухитрившись ни разу не возбудиться. Затем они долго лежали рядышком, слушая дыхание друг друга, и Вероника чувствовала, как понемножку приходит в себя.
— Будешь рассказывать? — спросила Ана.
— Я не хочу, — сказала Вероника, закрыв глаза и закрыв уши руками. — Опять копаться в этом… в этой…
Она вполне натурально вздрогнула, представив себе что-то на редкость отвратительное, моментально воплотившееся для нее в образе огромной кучи блевотины.
— Ну, так я и знала, — вздохнула Ана. — Предупреждала же тебя…
— Я полная дура. Вдобавок отдала кучу денег…
— Не хочешь подать на него в суд?
— За что? Это же просто методика. Это все равно что подать в суд на хирурга, который режет тебя ножом, в то время как кто-то другой предлагает обойтись таблетками.
— А вдруг тебе попался маньяк?
Вероника пожала плечами.
— А где гарантия, что другие лучше?
— Бедная, бедная Ника, — сказала Ана и погладила ее по голове. — Не повезло моей маленькой девочке… Не судьба моей девочке ходить на психоанализ.
— Может, само пройдет? — провокационно задала Вероника вопрос, тщательно подготовленный. — А ты-то, ты как тогда выкрутилась? Ведь это тоже была проблема… ты тоже плакала… Ты научилась с этим бороться — или как?
— Не знаю, — задумалась Ана, поставленная этим вопросом в тупик. — Если ты помнишь, это началось из-за Марины… то есть, из-за меня, — поправилась она, — но Марина была поводом; ну, ты понимаешь.
— Еще как понимаю! А теперь?
— Теперь все по-другому. Марина стала… в общем, стала тем, что она есть…
Ана смешалась.
— Ну! — подбодрила ее Вероника. — Говори.
— Не знаю, — повторила Ана. — Я перестала думать об этом. Считай, проблема исчезла.
— Ага, — медленно протянула Вероника. — Кажется…
Она подняла глаза к потолку.
— Мы стали какими-то косноязычными, — хихикнула Ана. — Говори же!
— Не думаю, что моя проблема исчезнет так же удачно и безболезненно, как твоя, — сказала Вероника. — Ты для меня не Марина; не дай-то Бог, чтобы твой статус изменился хоть на сколько-нибудь… однако…
— Ника, не тяни!
— Погоди, дай ухватить за ниточку… это было связано с Мариной… ты упомянула про Марину, и у меня мелькнула какая-то нестандартная мысль… ага, вот! Почему бы Марине не сделаться моим психоаналитиком?
— Ну и мысль, — покачала Ана головой.
— Ты была бы против?
— Да нет… но она же всего лишь какая-то медсестра.
— А кто мне пенял ее высоким профессионализмом?
— Конечно: в первой помощи при обмороке.
— Тот, что меня сегодня терзал, наверняка бы с моим обмороком не справился.
— Этому я почему-то верю…
— Знаешь, а стоило бы попробовать, — сказала Вероника с задумчивым видом. — Она такая тактичная, внимательная… И не пришлось бы специально заботиться о сохранении тайн… Слушай, мне все больше нравится эта идея.
— Не знаю. А если у нее не получится?
— Ну, не получится — не получится; во всяком случае, наверняка хуже не станет.
— Ты хотела сказать, она тебя не разорит.
— Тоже не последнее дело…
— Но мы с тобой так говорим, будто она уже согласилась. А если она просто откажется?
— Зайка! — умильно протянула Вероника. — А ты прикажи ей — она и не откажется.
— Я не могу ей приказывать в таких делах.
— Но можешь, например, сильно попросить…
— Это да, — согласилась Ана, думая вслух. — Я могу сказать ей, что ты… что твои проблемы отражаются на наших с тобой отношениях (а это, между нами, так и есть); таким образом, помогая тебе, она тем самым сослужит пользу и мне, своей Госпоже.
— Вот, вот! — в восторге воскликнула Вероника. — Именно так я ей и…
Она осеклась. Ана посмотрела на нее с удивлением.
— …и сказала бы! — фальшиво закончила Вероника фразу и вдруг почувствовала невероятное отвращение к себе. Она увидела себя доверчивыми, милыми Глазками; самая большая куча блевотины была гораздо лучше ее. Она добилась всего, чего хотела, и даже более того… но неужто это стоило обмана? Как теперь жить — после того, как она задешево использовала свою возлюбленную, свою Зайку, самое дорогое на свете существо?
Она упала навзничь и зарыдала.
