Опоздала выставить — невольно мелькнула мысль. Теперь можно было только выталкивать силой. А силы эти точно неравны, и мне меньше всего на свете хотелось к нему прикасаться. Что, если руки дрогнут, и он это почувствует?
— Тяжёлый выдался день? — мужчина приподнял бровь. — Рычишь-то ты чего?
Мне не только рычать — вцепиться в него хотелось. Расцарапать ухмыляющуюся физиономии, причинить хоть какую-то боль. Сделать что-нибудь, что позволило бы ему осознать, каково это: чувствовать себя использованной и преданной.
— Еще какой тяжёлый! — я задохнулась от накатившей слепящей обиды, вспоминая счастливую Тамару и кольцо на ее пальце. — Но тебя это не касается! Иди, откуда пришёл!
— Нда-а-а… — задумчиво протянул мужчина. — Только я порадовался, что у нас с тобой все хорошо, как надо сначала начинать. Какая муха тебя укусила, а, Ир?
Не муха, а наипротивнейший слепень. Впился в кожу, ядом распространяясь по крови и отравляя внутренности.
— У нас не все хорошо, Климов. Потому что никаких нас просто нет!
От возмущения даже ногой притопнула, и в этот момент перехватила его взгляд. Какой-то нереально усталый. И только сейчас заметила и непривычную бледность, и тени под глазами, словно у него не выходной был, а несколько подряд тяжёлых дежурств.
Поняла в один миг — и тут же сама себя осадила. Нельзя было его жалеть, ни в коем случае! Потому что легко было поддаться жалости, и снова пасть жертвой обаяния этого гада, который, даже уставший и едва стоящий на ногах, все равно оставался самым привлекательным мужчиной. И волновал меня ничуть не меньше.
— Уже и нет, Ирина Владимировна? — он улыбнулся, и я зависла, рассматривая сухие губы. В уголках проступили крошечные трещинки, и мне почти до физической боли захотелось обвести их языком. Смягчить, увлажнить — и ещё больше: почувствовать вкус этих губ на своих.
Оказывается, я безумно, просто нереально соскучилась. Настолько, что даже наличие у него невесты не особенно влияло на эти ощущения. Меньше их точно не делало. Но не признаваться же ему!
— У тебя, я смотрю, свободный вечер выдался, да, Климов? Что, Тамара дежурит? Не получается продлить вчерашнюю идиллию, и потому ты решил заявиться ко мне? Ну, так не по адресу, поищи другую дуру!
Его брови сошлись к переносице, а в глазах отразилось такое недоумение, что я засомневалась в правоте своей версии. Но лишь на минуту. Ведь такими вещами, о которых говорила Тамара, не шутят. И кольцо было вполне настоящим. А я лучше останусь одна до конца жизни, чем стану делить любимого мужчину с кем бы то ни было. Если он выбрал не меня — пусть валит на все четыре стороны, скатертью дорога!
— Ир… — голос прозвучал хрипло, но совсем не той соблазняющей хрипотцой, к которой я успела привыкнуть. Что-то другое слышалось в нем, и оттого сердце зашлось в немыслимом ритме. Забилось от странной, необъяснимой тревоги. — Я не очень готов выяснять отношения. Давай мы с тобой поругаемся в следующий раз. А сейчас ты просто впустишь меня.
— Даже не мечтай! — я затолкала эту тревогу как можно глубже внутрь себя, стараясь не обращать внимания. — То, что ты заявился без приглашения, не даёт тебе права рассчитывать на моё внимание. Уйди — так всем будет лучше!
Так в самом деле лучше. Наверно. Так должно быть правильнее, но от собственных слов сделалось тошно. Я упускала какую-то важную деталь, и никак не могла понять, что именно.
— Правда хочешь, чтобы я ушёл? — Иван криво усмехнулся.
— Больше всего на свете! — выкрикнула быстрее, чем успела это осознать.
Он кивнул и распрямился, качнувшись в сторону двери. А в следующее мгновенье охнул, как-то нелепо оседая. И я застыла, с ужасом рассматривая тянущийся за ним по обоям багрово-красный след.
Глава 39
Вряд ли могла бы вспомнить наверняка, когда впервые осознала шаткость человеческой жизни. Скорее всего, на одной из операций, когда смотрела на внезапно вытянувшуюся в прямую линию сердечного ритма. Я, тогда еще зеленая студентка, наблюдающая за всем со стороны, кажется, даже дышать перестала от страха. В операционной находились первоклассные специалисты, они прекрасно знали, что и как и нужно делать. Движения были отточены до автоматизма. Каждый жест, каждое слово.
Но итог оказался все равно плачевным. Спасти пациента не получилось. Я уже не могла воспроизвести в памяти, какая именно проблема стала причиной трагедии, но дело было не в этом. В том, что даже такие профессионалы не смогли помочь. Тогда поняла, что существует что-то большее, чем опыт, умения, профессионализм и отчаянное желание сделать нужное и доброе. То, с чем невозможно бороться. Называется ли это судьбой или как-то еще, я не знала. Но осознала, что не все зависит от наших стараний. И жизнь слишком хрупка, особенно в те моменты, когда ждешь этого меньше всего на свете.
И сейчас, глядя, как прямо на моих глазах стекают краски с лица Ивана, погружалась в какой-то ступор. Знала, что должна что-то сделать, как минимум, вызвать скорую, но отчаянье и страх стучали в висках, не позволяя пошевелиться. Я в буквальном смысле оцепенела, забыв и про клятву Гиппократа, и обо всем остальном. В голове билась одна-единственная мысль: о том, что опоздала. Сказать ему, что чувствую, что он мне нужен. Что плевать хотела на Тамару и всех остальных женщин. Что это все неважно. Лишь бы он остался жив.
Секунды ли пролетели или намного больше времени — тоже не знала. Климов улыбнулся обескровленными губами, глядя на меня снизу вверх, и просипел:
— Жестокая вы женщина, Ирина Владимировна. Так и будете молча смотреть, как подыхаю? В чем же я так провинился перед вами?
Меня будто током ударило. Тряхнуло болезненной вспышкой, разом приводя в чувство. Да что же такое творилось, в самом деле? Почему я превратилась в такую вот мямлю? Зачем нужна любовь, если она лишает человека сил? Да и можно ли ее вообще назвать любовью? Зависимость, одержимость, глупость… — что угодно, но не любовь. Если я даже о долге своем забыла!
— Климов, куда ты вляпался? — прохрипела ставшим чужим голосом, опускаясь на колени перед мужчиной. Зубы противно клацнули — от страха, но я закусила губу, приказывая себе немедленно прийти в чувство. — Что случилось?
— Территорию с бомжом не поделили, — он сделал еще одну попытку улыбнуться. — Испугался мужик, что я на его место претендую. Не разглядел спьяну. Вот и пырнул куском стекла. Странно, что сам цел остался, не порезался даже.
Голос был еле слышен, я видела, что каждое слово ему дается с трудом.
— Какого хрена ты полез к бомжам? — глаза щипало от непролитых слез. Лучше бы остался в Томкиной постели!
Я чуть было не произнесла это вслух. Нащупала телефон на тумбочке, пытаясь набрать номер скорой, но Иван дернулся, касаясь моей руки холодными пальцами.
— Долго, Ириш. Они сейчас ехать минут сорок будут. Вечер, машин мало, да и пробки. Ты же знаешь… Давай ты сама…
— Что? — я оторопела, вглядываясь в его лицо. Бредить что ли начал? — Что сама, Вань? Ты о чем вообще?
— Там неглубоко. И органы не задеты. Кровит только сильно. Вытащи стекло и зашей, у тебя же наверняка все есть.
— Ты рехнулся? — чуть было не сорвалась на крик. — В больницу надо и скорее. Я не смогу…
Он сжал мои пальцы чуть сильнее. Взгляд туманился, лицо стало белым, как стена. А губы опять дрогнули в подобии улыбки.
— Потом будешь ругаться… Давай, Ир, зашить проще, чем думать, куда девать мой труп, когда я скончаюсь от потери крови.
— Я не ругаться потом буду, Климов… Просто тебя придушу.
Дернула молнию на куртке, стягивая ее с плеч и стараясь не смотреть на пропитанную кровью ткань.
Оперировать в полевых условиях приходилось всего однажды. В первый год после института, когда подрабатывала на скорой и нас отправили на масштабную аварию. Вывести пострадавших не успевали, пришлось оказывать помощь на месте. Но тогда я была не одна. А теперь… Все необходимое дома действительно имелось, но, храня комплект инструментов, разве могла представить, что однажды придется им воспользоваться? Еще и вот так: на полу в прихожей. Для человека, который значил так много. Которого я не могла потерять…
