– Не надо! Я достаточно зарабатываю.
– Я тоже. Хоть и меньше, чем ты себе надумала, – сощуривается Меринов, намекая, видно, на мои обвинения во взяточничестве. О-ох! До чего же неловко. Обхватываю горящие щеки ладонями:
– Прости, пожалуйста. Я уже знаю, что была неправа…
Ефрем окидывает меня внимательным взглядом и, что-то там в своей лысой голове прикинув, кивает.
– Извинения приняты.
Он уходит. Дверь закрывается. Смотрю на нее и не могу отделаться от ощущения неправильности происходящего. Поднимаюсь в спальню, меняю постельное. Загружаю стирку и только в тот момент понимаю, что не так. Он не поцеловал меня на прощание, а мне хотелось. Это бы… не знаю, придало мне какой-никакой уверенности? А то ведь непонятно совсем, я ему нужна, нет? Ефрем очень закрытый и немногословный, а мне, в себе разуверившейся, совсем туго без подсказки. И почему-то кажется, что он опять сделал совершенно неправильные выводы из происходящего. Что немудрено. Я на него налетела в какой-то истерике. Да и был… был такой план – его соблазнить, что скрывать? Другое дело, что он мне в самом деле нравится. Я фантазировала о нем задолго до того, как попала на крючок системы, передав те мешки.
Да-да… Справедливости ради стоит отметить, что я тоже далеко не идеал. И, может, прав Костик. Моя вина в случившемся между нами тоже есть. Или же наш брак просто себя изжил, а мы по привычке друг за друга цеплялись, видя пример других супружеских пар в нашем окружении, живших, как и мы, по инерции, по привычке… Ведь общие дети пошли, и ипотеки взялись, которые можно вытянуть лишь вдвоем. И потому что у всех все было плюс минус одинаково, казалось, что только так и может быть, что наш брак в порядке! Тогда как на самом деле он рушился на наших глазах.
После двух из школы возвращается Макс. В растрепанных чувствах кормлю его обедом, пытаюсь шутить. Но Максу мой юмор совсем не заходит. И ладно. Я не в обиде. Тепло с ним прощаюсь, а перед тем как уйти, зачем-то поднимаюсь в спальню Ефрема. Достаю из сумочки блокнот, ручку и, не дав себе передумать, строчу:
«Уже по тебе скучаю»…
А там такси, и домой, в свою жизнь, которую Костик решил превратить в ад. В четверг он демонстративно не пришел ночевать. Зато, явившись под утро, стал греметь кастрюлями и молоть кофе, не дав нам с Юлькой нормально выспаться. Мои просьбы вести себя потише Рожков игнорировал напрочь. И только смотрел на меня… Так смотрел, что у меня поднимались дыбом волосы на теле.
А еще он спросил:
– Юлька, а ты бы с кем хотела жить? С мамой здесь или с папой на море?
Дочь ему ничего не ответила. Спряталась за мной. Костик хмыкнул. Мое сердце едва не выпрыгнуло. На каком еще море? Что за бред вообще? Мы за всю жизнь ни разу дальше своей области не ездили. Дорого… Тогда о чем он? Пьяный трёп? Так ведь он был трезв! И наверняка специально это все говорил, чтобы я нервничала и боялась, что он… отберет у меня дочь? Я же правильно понимаю? Бред какой-то. Юлька ему не нужна, он просто понятия не имеет, что с ней делать. Удивительно, как много начинаешь понимать, когда розовые очки бьются!
Дело идет к ночи. Костика нет, Юлька спит, а я к ней под бочок как раз сунусь, когда на телефон приходит сообщение от Меринова.
«Можешь выйти?»
И следом:
«Я в кармане у трансформаторной будки стою».
В голове взвивается сотня уточняющих вопросов, но я, не теряя на них времени, кубарем скатываюсь с кровати, выскакиваю в коридор, натягиваю парку и мышкой проскальзываю в подъезд, набирая уже оттуда:
«Да. Иду».
Озираюсь по сторонам как воришка. Пусть мы живем в мире, где никому ни до кого нет дела, все равно боязно, что кто-то меня застукает… за чем – я даже не знаю, ничего плохого ведь я не делаю. Возможно, меня, как любую хорошую девочку, смущает тот факт, что я закрутила с Мериновым, не дождавшись официального развода. Ну да бог с ним!
Ныряю на пассажирское сиденье. Свет включается и тут же гаснет. Но я успеваю заметить, что Ефрем смотрит строго перед собой, а на его скулах туда-сюда желваки ходят.
– Что случилось?
– Это ты написала?
Не глядя на меня, он сует мне в руки оставленную в его спальне записку. Опознать ее в темноте нет никакой возможности, но ведь и так понятно, что там.
– А кто же еще? Или у тебя в доме не я одна бываю?
Меринов резко всем телом поворачивается. Обхватывает мой затылок ладонью и притягивает к себе. Я тянусь за ним, как ниточка за иголкой. Нос к носу. Рот в рот.
– Чушь не пори. Лучше повтори, что ты написала, – сипит он.
– Ты за этим ехал двадцать пять километров? – улыбаюсь ему в губы. А голос дрожит, а эмоции топят… Боже. – Уже по тебе скучаю.
Меринов непонятно кому шлет проклятья и набрасывается на мой рот.
– Тише, тише… Ну что ты? Я не могу, Ефрем, там Юлька одна. И Макс, ну что ты делаешь? – бормочу, и ведь и сама уже не могу от него оторваться. Слепо шарю ладонями по его лысине, царапаю кожу на шее, груди…
– Я сейчас, нахуй, взорвусь, Вер… Дай сюда…
Нащупывает мою руку, просовывает под резинку трикотажных штанов. Это явно не форменные брюки. Видно, Ефрем успел переодеться в домашнее, до того как прочитал записку. И явно никуда не собирался срываться. Я его вынудила! Я… Жадно сжимаю пальцы вокруг раскаленного члена. В затылке тянет так, будто кто-то на кулак намотал мои волосы. Ах, он намотал? Ладно… Я в самом деле хочу, я так хочу сделать ему приятно.
– Я весь день о тебе думал…
– Так и скажи, что минет хотел, – смеюсь задушенно я.
– Тебя хотел, дурочка, как угодно. Давай, Верочка… Возьми его. – Я беру, да, а он бьется головой о подголовник, видно, чтобы протрезветь хоть чуть-чуть, и повторяет в такт каждому удару головы: – Блядь, блядь, блядь…
Хочу его таким безбашенным безумно. Беру глубоко, давлюсь, и похрен. Ефрем принял душ, от него пахнет свежестью и терпким мускусом предэякулята. Так стараюсь, что челюсти сводит, и слюна течет, а он ее стирает большим пальцем, безостановочно меня нахваливая:
– Да-да, девочка моя, умница, мне так хорошо… Кайф…
Я хочу быть его девочкой. Женщиной. Кем угодно. Он вытрахивает из моей башки всю дурь и заполняет рот терпкой горечью. Сглатываю. Задыхаюсь, как осиновый лист дрожу, спрятав лицо где-то в районе паховой складки.
– Кошмар какой. Никогда не занималась чем-то подобным, считай, посреди улицы! Разве это не противозаконно? – я все еще задыхаюсь, и смех, сорвавшийся с моих губ, выходит соответствующим.
– Противозаконным будет не вернуть тебе любезность, – ворчит Меринов, заправляя член в штаны. И прежде чем я успеваю осознать, к чему он клонит, давит на рычаг, одновременно отодвигая и опуская мое кресло.
– Нет, Ефрем! Да ты что! – пищу я.
– Тш-ш-ш… Я в этом деле не мастак. Так что не сбивай меня с мысли.
У меня все внутри скручивает от этого простодушного признания. Наверное, надо иметь действительно стальные яйца, чтобы сознаться, что ты чего-то не умеешь в постели. Тот же Костик каждый раз строил из себя невесть что, а толку?
К горлу подкатывает мучительная нежность. Откашлявшись, я послушно откидываюсь на сиденье и раздвигаю ноги. Поверить не могу, что мы это делаем. Даже когда блестящая лысина Меринова оказывается у меня между ляжек, я не могу поверить…
– Ефрем, боже!
Он всасывает, проникает языком внутрь, он размашисто меня лижет. Правда не мастак, да… Пытается объять все и сразу. Но меня вообще подобным не баловали, так что и этого как будто достаточно. Или нет… От напряжения дрожит тело. Меня накрывает душной волной, мышцы в паху конвульсивно сокращаются.
– Самый кончик, хороший мой, просто потереби языком… Да-а-а. Да, да…
Он отличный ученик. Все на лету схватывает. Я рассыпаюсь на миллиарды частиц, будто меня и не было.
Глава 18
Время, забитое под завязку кучей самых что ни на есть неотложных дел, летит с чудовищной скоростью. Завал на работе накладывается на личное, отчего времени на сон практически не остается, но тот мне как будто бы и не нужен. Внутри – ядерный реактор, энергии которого хватит на бесконечное существование в режиме активного бодрствования. Гормоны херачат, как у молодого. Глаза горят. По отделу летаю как на крыльях. Улыбку с рожи стереть не могу. В конторе уже, небось, ставки делают, чего это я. Да и похер.
