Есть минута свободная – несусь домой. Вечера нам с Верой не принадлежат из-за детей. Я возвращаюсь поздно, к тому моменту Вера уже отчаливает, чтобы забрать Юльку из сада. И конечно, я бы мог поехать к ним, или их забрать к себе, но Вера убеждена, что нам рано светить отношения. Она просит не спешить, чтобы знакомые и соседи не подумали о ней плохо. Убеждает, что правильнее будет дождаться развода... И я без особого восторга с ней соглашаюсь, потому что у меня самого есть причины держать наши отношения в тайне. Муженек-то ее как был в разработке, так и остался. Так что пока довольствуемся тем, что есть: сексом, когда это возможно, безумными какими-то переписками. Теперь скажи, что я до встречи с ней почти не пользовался мессенджерами, кто поверит? Там же целый роман с остро-эротическим уклоном. Но далеко не только. Когда видимся, на разговоры время тратить жаль, а вот на расстоянии… Оказалось, в переписке сокровенные признания даются легче. Так даже проще друг друга узнавать. Вера шутит, что у нас все задокументировано. Уже не съедешь, дескать, я тебе такого не говорил. На это замечание я, конечно, смеюсь. Но чаще наши переписки будят во мне совершенно другие чувства. Я узнаю много нового. Поддаюсь прежде совершенно несвойственным мне порывам. Иногда творя такую дичь, которая мне еще месяц назад даже в голову бы не пришла. Например, на прошлой неделе, в возрасте сорока трех лет, я, будучи в трезвом уме и светлой памяти, по доброй воле отправил любимой женщине фото своего эрегированного члена. Баш на баш. Потому что это было обязательным условием получения фото ее голых сисек. Которое я потом с таким рвением увеличивал на экране, разглядывая, что вообще непонятно, как тот не треснул.
Но все же чаще мы просто разговариваем о жизни до нашей встречи. Это происходит примерно так:
«А ты служил в армии?» – пишет вдруг, когда я сижу у себя в кабинете, с головой зарывшись в дела.
«Нет, я же в универе учился. Там была военная кафедра».
Или…
«Какого хрена ты за этого мудака вышла?» – пишу ей, разглядывая Рожкова на совещании. И действительно не понимая, что она в нем нашла.
«Надеюсь, он еще жив?» – смайл с подозрительно вздернутой кверху бровью.
«Держусь из последних сил», – и вдогонку: – «Ты не ответила».
«Я была молодой и глупой. Не ревнуй».
«Любила его?» – разглядываю урода исподтишка. И что особенно смешно – с собою сравниваю. Он моложе намного, и для бабы наверняка привлекательнее.
«Мне надо соврать?»
Киплю! И в самом деле сатанея от ревности, выбиваю ей короткое «Нет».
«Любила, конечно. Но это было очень незрелое чувство. Сейчас я это понимаю».
«Внезапное прозрение?»
«Нет. Просто выпала возможность сравнить», – отвечает Вера после убийственно долгой паузы. И у меня будто гора с плеч падает. Потому как если это не признание в любви, то что же? Вот умеет она вытрясти из мужика душу, прям талант у девочки. И пока я пытаюсь как-то стабилизировать внезапный приступ аритмии, перехватывает инициативу:
«А ты как со своей кукушкой спутался?»
Улыбаюсь. Спутался… Лучше, блин, и не скажешь.
«Она была красивая очень, яркая. А я – дурной».
«Красивая, значит…»
Эм. Что на это ответить? Если я что и понял за время нашей переписки, так это то, что знаки препинания в ней имеют не абы какое значение. Например, точка в конце предложения всегда выдает недовольство или напряжение. А если их целых три?! Она же не ревнует?! Ну, нет. Что за бред вообще? Это же ку-куш-ка. А это – Вера. Вероничка. Девочка моя…
«Ты красивей».
Молчит!
«Вер! Красивей, правда».
«С тобой вообще никто не сравнится. Ты моя лисичка сисястенькая».
Отвечает батареей ржущих смайлов. Которые я сам только пытаюсь освоить. Это, наверное, лучше, чем игнор, так? Расслабленно откинувшись в кресле, читаю:
«Ну, с сисястенькой хотя бы все ясно. А лисичка почему?»
«У тебя глаза лисьи. Красивые. Не умею я делать комплименты», – признаю очевидное.
«Мне нравится».
«Да? Тогда еще лови – я дурею от твоих сисек».
«Меринов, ты повторяешься! Сиськи-сиськи… А кроме?»
Я понял, что скот, который был ее мужем, не баловал Веру похвалой. Впрочем, я и сам в этом отношении косноязычен, двух слов порой не свяжу! Считаю так: о чувствах мужика должны говорить поступки. Хочется верить, что тут я справляюсь гораздо лучше. Потому что действительно очень стараюсь быть к Вере внимательным. Хочу, чтобы она перестала с таким отчаянием цепляться за свою самостоятельность. И, наконец, вкурила, что мужик нужен для того, чтоб решать проблемы, а не чтобы его на себе волочь, как она привыкла. Что-то у меня получается почти без усилий, что-то идет сложнее. От подработок на стороне мне удалось ее отговорить, а вот от увеличения собственного довольствия за мой счет Вера категорически отказалась. Мы даже повздорили.
– Что плохого в том, что я хочу, чтобы моя женщина носила качественную, блядь, одежду?
– Я ношу то, что могу позволить себе купить.
– А я тебе про что? Вот! – сую карту. – Возьми. И ни в чем себе не отказывай.
– Ты не понимаешь, да? – нервничает она.
– Не понимаю. В чем проблема?
– Проблема в том, что этим ты превращаешь меня в свою содержанку! И так неудобно, что ты зарплату мне платишь, а тут еще… – смотрит на злосчастную карточку, и губы дрожат!
– Да блядь! Ну какая из тебя содержанка?
– Никакая, видимо! – злится, и теперь уж я вообще не понимаю, на что.
– Слушай, Вер, ты моя женщина. Можно я, как твой мужчина, просто о тебе позабочусь? Чего ты боишься?!
На мое рычание Вера отвечает долгим болючим взглядом. Потом тяжело сглатывает, кладет мне на щеку ладонь и ласково-ласково поглаживает:
– Боюсь, что это все сон… Проснусь, а тебя нет. – А потом как заревет горько. Я чуть сам, сука, не заплакал, пока ее успокаивал. Настолько было жаль, что мы так поздно с Верой встретились. Случись иначе, я бы обязательно ее уберег от боли. Будь она чуть постарше, или я помоложе, может, встретились бы, и вся жизнь бы пошла по-другому. Или… нет? Могли ли мы оценить друг друга по достоинству, не пройдя врозь каждый свой путь?
Останавливаюсь у дома и, стряхнув с себя воспоминания, возвращаюсь в реальность. Долго думал – покупать, нет, в конце концов, Валентинов день – скорее молодежный праздник. Но все-таки заехал за букетом, в довесок к которому мне предложили приобрести коробку пряничных сердечек и красный воздушный шар. Уже зная, что Вера сегодня ко мне приехала не одна, а с дочкой, я не стал отказываться от предложения.
Захожу. Прикрыв за собой дверь, по традиции беру пару секунду, чтобы, зажмурившись, впитать в себя наполняющие дом звуки и запахи. Кажется, мне уже не избавиться от суеверного страха, что я однажды вернусь, а тут никого.
Стою, привалившись к стеночке, когда Юлька выбегает меня встречать.
– Пр-р-ривет! Это мне?!
– Это – да, – отдаю ей шарик. – А это маме, – улыбаюсь выглянувшей из кухни Вере. Глаза расширяются. Что-то в ней изменилось… Прихорошилась она, что ли, в честь праздника? Ну да. Точно. Вон и платье надела. И глаза подвела.
Пока я с отвисшей челюстью разглядываю ее мать, Юлька обезьянкой вскарабкивается мне на руки и одаривает слюнявым поцелуем в щеку.
– Спасибо! У меня для тебя тоже есть сюрприз, – осчастливливает меня, сверкая мамиными глазищами. Сама Вера, посмеиваясь, забирает из моих рук букет. И демонстративно закатывает глаза:
– Я бы сказала, много сюрпризов! Целую гору. Кое-кто замучается убирать.
– Вот как? – смеюсь. – Ну, давай, тогда показывай.
Мелкая на буксире тащит меня к гостиной. Мы не нежничаем при детях, но Вера так трогательно раскраснелась, получив цветы, что мне нестерпимо захотелось ее поцеловать. Сию секунду. И пофиг, что и кто про нас подумает. Может, на хрен? Мы уже почти полтора месяца вместе. Макс так точно понял, что у нас завертелось. Впрочем, Макс, в отличие от Юльки, нас ни за что не выдаст.
– Та-дам! – крутится мелкая вокруг себя на одной ножке. – Красота?!
