Профессор ей все пояснил, что доцент это научное звание, а должность может быть …
Женька не слушала, ее мозг уже лихорадочно работал, включился, и у нее вызрело решение.
— Так, Профессор, я ухожу ненадолго, может дня на три, может больше, постараюсь дать знать о себе. Вы, пожалуйста, Юльке не говорите, что я в город ушла, нам ведь там появляться никак нельзя. А мне надо так! Понятно?
— Ничего не понятно милая Евгения. Вы уходите от нас, можно сказать, посреди ночи и что это, позвольте сказать, за спешность такая? Я Вам сварил похлебку, простите, поесть, а Вы бросаете нас и потом, где же Вы будете там спать, есть и на что? Вот что красавица и не возражайте, возьмите, это я вам отдаю, когда–нибудь отдадите. Мне ведь деньги тут ни к чему, у нас тут светлое общество построено, коммунизм, если хотите. От каждого мусорщика по способности, каждому бомжу — по труду! — Кхе, кхе! — Прокашлял.
— Видно пришла ваша пора? Я понял, что вы вынашиваете план отомстить им? Ну ладно, молчу, все, я нем, как рыба, кстати, чтобы вы знали, существует рыбий язык…
Женька с тяжелым сердцем уходила в темноту, в сторону огней города и чувствовала, как ей вслед смотрел профессор, который, как всегда оказался лучше их всех….
И что? Что дальше? Я сейчас, как последняя баба к нему, этому Сашке, такому ловеласу опытному и что потом? Это что же, я вроде бы как сама набиваюсь к нему и лезу в его постель?
От этой мысли сразу же заныло и стало тревожно, и в животе заурчало. Видно и поесть уже надо было, ведь с самого утра, устала уже. И потом это надо же было выдержать, когда вокруг столько людей? Но там, где я была, тех сволочей не бывает, поэтому я была спокойна, хотя…. Вспомнила, как внутренне напряглась, когда паспорт тот чей–то утерянный в библиотеке показывала, прикрывая фотографию. Там хоть и похожая на нее, но все равно не она, та была рыжей, наверное, а я темная и потом у меня же нет такой губки надутой, как у той девушки, что на фотографии? Да, кстати, чуть не прокололась, когда та беременная библиотекарша, заполняя билет членский, спросила меня об адресе. Хорошо, что сообразила и ей так, с некоторым пренебрежением.
— Да откройте и посмотрите сами прописку, я же не бомжиха какая–то?
Почему–то так вырвалось, наверное, от того, что волновалась и что только и думала сейчас, как бы не провалиться с подставными документами.
Потом напряглась, когда Сашка подсел. И первая мысль была вскочить и бежать. А вдруг это от них, и они следили за ней? Но этот парень оказался неплохим и все пытался с ней познакомиться. Как, да как зовут, чудак! А я от волнения и всего происходящего просто забыла. Ведь могла же просто девчонка забыть? Ведь так же бывает у них? А почему у них? Теперь уже — у меня! Потому что я теперь Самойлова, Самойлова Светлана Ивановна, …года рождения и проживаю по адресу….. Это она теперь твердила, заучивая наизусть и вживаясь в свой новый образ, шла навстречу огням большого города. Главное, решение принято окончательно и обжалованию не подлежит!
Юлька не могла успокоиться и, поворочавшись в своей норе, выползла. Привычный вид темной и вонючей свалки успокаивал и настраивал на мирные эмоции. К тому же, как всегда что–то горело, распространяя вокруг едкий и удушливый запах и дым. Но Юлька не замечала этого, ее мучил все время один и тот же вопрос? Так она изменила или … Нет, с сожалением поняла, ее Женька уже не с ней! Произошло самое худшее, чего она больше всего боялась. Эх! Да, черт побери! Если она так, то и я имею право на свою собственную жизнь! А вот я тоже возьму и оторвусь на полную, как там Купчиха говорила? Хочешь оторваться по полной, тогда с нами давай на гульки с девчонками. Это надо же и слово такое придумали, гульки. Уж лучше бы сказали, что на вечеринку бабскую и б……… Да, что это она там насчет каких–то любовных интрижек намекала, все мне о девках и той, какой–то особенной и богатой, которая все это устраивала. Да, а где это все проходит? Понятное дело, что не на мусорке нашей, а где тогда?
И она, больше не от желания получить удовольствие, а больше от желания насолить подруге своей все же решила присоединиться к тем обитательницам свалки, которые собирались как раз на эти гульки с девочками. Пошла к ним, но по дороге все равно завернула к Профессору.
Через десять минут она уже чуть ли не бегом от него.
— Ах ты дрянь! Ах, ты б……! Я‑то думала, что она к нему ночевать, а она оказывается в город! К тому, кто ее трахает там!
О том, что Женька трахается уже с каким–то мужиком она и не сомневалась. Потому что, уже сидя в яме, они поняли и почувствовали, что ими воспользовались как женщинами. Сначала какую–то дрянь проглотить заставили, а потом… И тут ее словно горячей водой, кипятком с головы до ног. Вспомнила толстую, неприятную рожу мужика какого–то, кто ее, как она догадалась, имел в полубессознательном состоянии.
— У гад! Сволочь! Убью….
— Ты что такая? Что злая такая? Может, выпьешь? — Спросила Купчиха.
— Давай! Я сегодня гулять хочу! Эх! Так кто ты говоришь там такая пышечка игривая….
Потом Юлька не запоминала всего, а только урывками просветления между минутами временного отрезвления. Вспомнила, как они переоделись и как ей было противно, она и от этого пила, потому что никак не могла смириться, что они надевают одежду с мертвяков, как говорили девки.
— И не с мертвяков, девки, — говорила Купчиха, — просто люди приносят одежду, чтобы переодеть своих к похоронам, а одежда эта в таком количестве не нужна. Особенно белье женское.
— Вы что же думаете, что их там в этом, где белые тапочки надевают, — она старательно избегала называть это место, так как боялась, как и все остальные обитатели свалки, — там им трусики и лифчики надевают? Вы хотя бы тех, кто там работает, видели? Там же одни чокнутые, и говорят, что они там со жмуриками …..! Так что берите и одевайте, вся одежда хорошая и никто ее ни на кого не надевал после того, как хозяева этой одежды представились.
И хоть Юлька соглашалась, но все равно не могла себя пересилить и рыться в вещах, принадлежащих когда–то живым владельцам, которые им привозили и просто за бутылку самогонки отдавали какие–то темные личности и старушки.
Поэтому она под одобрительные возгласы подруг хлопнула почти полный стакан самогонки и, уже осмелев, стала ковыряться в куче женского белья и одежды, подбирая себе вещи не только по росту, но и помоднее. Вскоре ее бы уже не узнали, так как весь тот хлам и вонючие вещи, в которых они шлялись, валялся под ногами, и сама она уже красовалась перед большим, в человеческий рост зеркалом, каким — то чудом оставшимся целым на свалке.
