«Я не готова сейчас жить вместе. И я хочу понимать, что в моей квартире не будет никого, кроме меня, если я не даю на это разрешение».
—А? Что? — Рустам разворачивается, подмигивая мне.
—Ключи оставь, пожалуйста.
Рустам довольно улыбается, осматривает меня с ног до головы, склоняя голову набок.
—Да без проблем. Я позвоню и очень советую брать трубку сразу, чтобы я не нервничал, ага?
Слишком быстро согласился. Небось сделал дубликат, гаденыш.
—Ага.
Когда после быстрых сборов он уходит, а я застаю на кухне огромный букет розовых пионов, их запах разносится на всю квартиру, оказывается, просто я снюхалась, а на кухне он в разы ярче. И тут я слышу мотоциклетный рев, отчего быстро двигаюсь к окну. Во рту пересыхает все, стоит только понять, откуда этот звук. Так и есть, сомнений нет: это Рустам срывается с места на черном как смоль мотоцикле.
Вот почему я даже не удивлена?
Когда мой поплывший мозг решает сделать хоть что-то полезное и проверить рабочую почту, на телефон падает сообщение, и я стремглав его открываю.
«Я тебя НА НЕМ потом покатаю, малыш».
По щекам разливается румянец.
Ну какой же он все-таки…засранец.
20. Семейные дела
ГЛАВА 20
БЕЛОВ
Оставлять свою девочку одну не хочется, но нужно, потому что, как минимум доделать все свои дела с переездом надо. Клининг вызвать, вещи раскидать в нужном мне порядке. А потом я везу ба, пока она не устроила третью мировую, отдыхать и лечиться на минеральные воды. Чувствую, прилетит мне сегодня парочка оплеух от нее. Да и Клыку бы отзвониться, а то его там засосало знатно, впрочем, как и меня. Шуточки теперь в обе стороны бросаются железобетонными плитами.
Я послушано кладу ключи на тумбочку, мысленно усмехаясь этой нелепости. Так тебе спокойнее? Так ты контролируешь ситуацию? Ну контролируй, малыш, контролируй, только я все равно за всем слежу коршуном. И на самом деле я тут один рулю парадом. На кухне ее ждет сюрприз, как и в холодильнике, ведь постарался на славу, жаль только реакции не увижу, не оближу эти пальчики, измазанные кремом. Что вот я несу такое? Совсем одичал, но с ней все как будто в первый раз, все иначе. И в тоже время, все настолько обыденно, словно я сто лет ее знал и столько же времени жадно дышал ею, впитывая в себя без остатка.
Проблемы порешаем.
Сосед. Ну тут много ума не надо, на этаже Васи были одни бабы, это я знаю наверняка, потому как в ожидании своей девочки в первый день неплохо так инфы собрал. Дал Бог внешность — бабам языки распускать да и только, а может и вообще баб распускать. Тут смотря какие цели преследовать, но милые бабульки всегда питали и питают ко мне особую слабость. Остается этаж выше, потому что я очень сомневаюсь, что те нежилые офисы на первом вообще могли бы иметь таких выблядков в нетрезвом виде. Но это позже, моя малышка видеть и слышать ничего не должна. В идеале, чтобы и дома не была. Поговорим как надо.
И вторая проблема. Та сучка из универа. Надо бы ее хлопнуть чем-то тяжелым, но я девочек не бью, даже самых хитро…тех самых короче. На эту дуру у меня может быть много чего, только надо подключить опять друга отца, уверен, на нее найдется материала на несколько дел. Может и за профнепригодность турнут, если зубы покажет. Прикидываю в голове варианты и решаю начать все-таки с самого приятного и самого главного, так что быстро сворачиваю к ба.
Она, что ожидаемо, думала, что я забыл и, конечно, не собрала вещей и вообще стоит, смотрит на меня умоляюще.
—Не собралась, — одна фраза вместо приветствия, и настроение на ноль.
Я недовольно бурчу, усаживаясь на кухонный табурет. Пытаюсь взять себя в руки. И найти долбанную тучу аргументов, чтобы она поехала.
—Ба, ну ты сейчас серьезно? Я говорил, предупреждал, дважды напоминал, и что?
Бабушка складывает руки на груди и упирается в кухонный стол боком. Совсем как в детстве, когда я не хотел есть овсянку по утрам.
—Я не хочу никуда ехать, пока у вас с отцом такие отношения.
—Какие такие?
—Никакие.
Начинается. Старая сказка о белом бычке.
—Они такими и останутся вне зависимости от того, уедешь ты или нет, — сжимая кулаки, грозно отвечаю, мысленно надеясь на то, что она не продолжит логический ряд домыслов на эту тему.
—Так сложно с ним поговорить? Ты понимаешь, что она бы этого хотела.
Она. Она. Она. Она бы его простила после всего, она бы за ним и в огонь, и в воду, но вот же ж незадача. Я не она. И индульгенций не раздаю. Даже биологическому отцу. Гнев срывает мне крышу окончательно. Я не контролирую свои эмоции сейчас, о чем позже, несомненно, пожалею. Но это будет потом. Гнев сжимается мне глотку, прекращая поступление кислорода. Держусь из последних сил, а затем взрываюсь, именно на моменте, когда вспоминанию все, что она ему простила.
—Не смей мне говорить, чего бы она хотела, бабушка!
В квартире воцаряется тишина. Только тихий цокающий звук часов прерывает этот ужас, застывший между нами. Широко распахнутые глаза и красный румянец на щеках ба свидетельствует о высшей степени негодования. Она тоже умеет взрываться, оглушительно громко.
—Нет.
Точка. И это нет никак не переиначить. Слишком уж хорошо я знаю бабушку, она измором возьмет, если ей надо будет. Выдыхаю надсадно.
—Твои предложения.
Глаза бабушки загораются опасным огнем, полуулыбка окрашивает губы.
—Звони отцу, и потом я поеду куда скажешь и насколько скажешь. Договорись поговорить с ним, просто увидеться. Пообщаться и навсегда закопать топор войны.
Эффект разорвавшейся бомбы, честное слово. У меня аж скулы свело от злости. Увидеться? Позвонить?
—Мы виделись дважды, мать вашу!
Громко ударяю по столу кулаком, да что ж это такое. В этой семье женщины не пробиваемые просто!
—Не ругайся при мне! Я тебя этому не учила, мать твоя тебя этому не учила, — не менее злобно вторит мне бабушка, недовольно хмурясь.
—Папаня научил, и драться, и ругаться и баб иметь тоже. Показательные выступления давал! Практические сдал на отлично, я у тебя отличник по всем фронтам!
Это было грубо, и это было лишним.
—Рустам!
Я резко встаю из-за стола и отхожу к окну. Руки тянутся к сигаретам, но при бабушке совесть не позволяет курить. Стою и дышу тяжело, сжимая в руках раскромсанную сигарету. Мне по факту, без вариантов сейчас. Бабушка со сложным характером, упертая сильно, тут либо так, как она хочет, либо никак. Ломать ее не стал бы я никогда, так что приходится лавировать между бомбами и соглашаться на меньшее с расчётом на то, чтобы получить больше.
—Ты ведь мой мальчик, Рустам, я тебя с грудничкового возраста нянчу. Я знаю, какой ты хороший, какой умный и какой отзывчивый, какой щедрый и ласковый.
—Был таким, бабушка, теперь я не белый и не пушистый, а злой и страшный серый волк, который жрет поросят на утро, обед и вечер, — хмыкаю грубо в ответ с легкой долей самоиронии. Это ведь правда, чего греха таить? Я больше не пай-мальчик, а «оторви и выбрось от греха подальше».
—Нет, ты не был таким, и сейчас ты не такой, взгляд у тебя другой. Ты мой мальчик. Весь в отца. Такой же, как и он когда-то был…
—Звучит как оскорбление.
Тряхнув головой, злобно смеюсь в ответ.
—Нет, и в мать тоже, большим сердцем в мать, талантами в отца. Этого у тебя не отнять, но я так сильно хочу, чтобы вернулся тот Рустам, Рустам до страшной аварии. Так хочу, — бабушка подходит со спины и неуверенно обнимает меня, а я просто не могу продолжать сгорать от злости, во мне что-то лопается, пропускает наружу неведомое или давно забытое. Черт его разберет. Я перехватываю старые морщинистые руки и крепко прижимаю к себе.
—Ты воспитала…
В голове проносится «чудовище», но я вовремя захлопываю рот. Она не заслужила.
—Не вини его, наш дедушка виноват во многом из того, что мы имеем, да и я тоже, а он нет. Он шел по течению и выбирал из двух зол. Если бы не мы тогда…может и ничего бы не было, и вообще… жизнь иначе бы сложилась. Но тогда не было бы и тебя, мой мальчик, и только ради этого я готова не корить себя за прошлый грехи, только ради этого, — шепчет мне в спину моя красавица.
