Потому что твои коленки трусятся как у алкашки, когда он рядом с тобой. И мозги вырубаются, может потому? Сознание играет со мной в игры, на которые я не готова, а потому без лишних слов я выдаю все как на духу. Он должен понять и оставить меня в покое.
Только как ты потом жить будешь? Уже прояснив для себя, что значит чувствовать себя желанной девочкой рядом с таким парнем? Находящимся на несколько ступеней выше тебя по карьерной, социальной и вообще всех возможных плоскостях?
—Ты поиграешь со мной и бросишь, как игрушку. Как что-то ненужное. Таким, как ты только поиграть ведь важно, а что будет с игрушкой — не такие уж и значительные вещи.
Очередной рывок и меня отпускают, я вскакиваю, отталкиваюсь и усаживаюсь спиной к Рустаму, подрагивая от контакта с холодным воздухом.
—А я останусь одна. Без работы и с запятнанной репутацией преподавателя, который не умеет отделять личное и рабочее. Нарушает правила учебных заведений. Я никогда не смогу работать в вузе. Ради мимолетного увлечения мажора, сына мэра.
Мне больно это говорить, но еще больнее, когда я все чаще ловлю себя на мысли, что это ведь правда. Я не справилась. Я не оправдала надежд. И пока об этом просто не знают, но зато я понимаю, что натворила. И понимаю, что поддалась на это искушение.
Эти слова отдаются в сердце раскатами грома. Одна попытка Падловны меня разломать уже была. Где гарантия, что не будет второй? Никакой гарантии, никто их не даст.
Я чувствую, что за спиной разгорается пламя.
—Смотри на меня, Вася, когда говоришь подобные вещи!
Кровать прогибается, заставляя меня желать скукожиться, уменьшиться и не отсвечивать в пространстве ничем, стать невидимой, лишь бы меня оставили на мгновение одну. Пережить этот момент, переломный и такой чертовски несправедливый. Потому что впервые за долгое время сердце екнуло, чего уж тут греха таить. Я могу юлить сколько угодно, но он занимает мои мысли.
—Я не отступлю, будь ты хоть трижды против, будешь сбегать — найду, попытаешься оттолкнуть — привяжу сильнее. Я буду ходить за тобой, я буду добиваться до тех пор, пока ты не сдашься. И что-то мне подсказывает, что до этого момента осталось не так много времени, малыш. Потому что здесь, — ладонь опускается на грудь, которая ходит ходуном, — ты все давно решила и поняла, но вот здесь, — дарит мягкий поцелуй в висок, обвивая меня второй рукой, — ты пытаешься сопротивляться. Но сопротивление бесполезно. Ты дай себе шанс, мне. Нам. Я не подведу, даже если смотрюсь, как законченный пиздюк. Ты думаешь, я играю? Да я ни в жизни никого так не хотел, ни во сне, как хочу тебя себе. Навсегда. Не думал, что так бывает, что дышать будет трудно, не зная, где ты. У меня не было отношений, и это правда. Но я, черт возьми, очень талантливый ученик, ты видела мои оценки.
Рустам встает с кровати и опускается на коленки передо мной, бережно обхватывая мою поврежденную ладонь. Я смотрю на наши руки и впервые осознаю, что мне с Беловым по факту комфортно. Если отбросить все наши перебранки, если не смотреть, что он выводит меня периодами до состояния трясучки. Несмотря на то, что в целом он творит, я чувствую себя с ним защищенной. И дело не в словах или поступках, он весь словно щит, который отражать любое нападение.
Мой заплаканный взгляд плавно ведет по оголенному торсу, останавливаются на ключицах, скользит дальше, чтобы порезаться о мужественные скулы, тонет в мягкости губ, а затем оседает в глазах, обрамленных густыми черными ресницами.
—Дай мне шанс, добровольно. Иначе я буду брать штурмом.
—Ты слова «нет» вообще не понимаешь?
Рустам ухмыляется, играя желваками.
—Если дело касается тебя, я буду пытаться столько раз, сколько потребуется для твоего «да».
Если бы я сейчас стояла, то точно упала бы, ведь мои коленки дрожат словно осиновый лист.
Я могу попробовать? С ним? Господи, я серьезно рассматриваю этот вариант? Нет, я должно быть, спятила.
—Ты меня боишься? — Рустам сощуривается, мягко обхватывает мое лицо и смотрит внимательно, изучает.
Боюсь ли его? Глупости, я больше ничего не боюсь, кроме себя и своих ощущений рядом с ним.
—Нет.
—Раз нет, тогда хорошо. Это хорошо, что не боишься. Я хочу, чтобы ты чувствовала себя со мной в безопасности всегда. Но чтобы это было так, я хочу честности. Это ведь немного, правда?
Честность да, честность — это немного, но смотря для кого и в каком вопросе.
—Немного.
—Кто тебя обидел? Я хочу знать, что происходит с моей девушкой, а ты моя. И если кто-то причастен к твоему ушибу, то это нужно решать, пояснять и учить людей, как делать не надо. Врать мне не надо, потому что я все равно узнаю и вместо одной ноги сломаю ему две, понимаешь? Давай не заниматься вредительством.
Ага, и потом он пойдет размахивать кулаками налево и направо. Не надо мне такого счастья.
—Я все решила сама, и в целом виновата тоже сама.
Рустам злится, это видно, особенно ощущается нетерпение.
—Ну так расскажи, я жду.
Ладони массажируют мои икры, пока что мягко, но от каждой минуты ожидания массаж углубляется.
Не врать. Не договаривать равно лгать.
—Сосед у меня есть, жену метелит, я немного позволила себе вмешаться, — тихо отвечаю, опуская взгляд. Понимала ли я тогда, что творю? Едва ли. У меня перед глазами была совсем другая картина. С совсем другими действующими лицами.
Рустам отталкивается назад и громко спрашивает, срываясь скорее на крик:
—Ты вмешалась в разборки взрослых людей. Он был трезв?
Вся игривость и тень улыбки смылась волной негодования.
—Не думаю, скорее нет, я не скажу точно.
—Вася.
Одно слово. Грубо. Коротко. Требовательно.
—Что сделано, то сделано. Я не могла оставить ее там одну.
—И потому решила подставить себя? Серьезно? Где твое чувство самосохранения? Если что-то происходит, ты звонишь мне, а сама никуда не лезешь, никуда и никогда. Ты самая главная ценность, мне вообще посрать, что там случилось бы с кем-то, мне главное, чтобы ты была цела и невредима, уясни это, пожалуйста. И всегда бери трубку, когда я звоню! А сейчас собирайся.
Эта тирада настолько выбивает меня из колеи, что я не сразу соображаю, что он только что отчитал МЕНЯ как девчонку, хотя это я старше и мудрее…якобы. Я же старше? Но сейчас все смотрелось так, словно я ребенок, которого отругали за какой-то проступок.
—Не смей на меня орать.
Скинув руки Рустама, встаю с кровати, шагая в сторону ванной.
—Не смей подвергать себя опасности.
Звучит в спину, а затем меня мягко, но настойчиво прижимают к стене, разворачивая меня лицом к разъяренной физиономии Белова. В гневе он смотрится как тигр в клетке. Порвет любого.
Наши тела плотно прижаты друг к другу, проходит секунда, вторая, а затем на мои губы обрушивается лавина, их настойчиво сжимаю, кусают и облизывают. Кажется, что все происходит одновременно, пока я теряюсь в ситуации и сама уже тянусь руками к взлохмаченной темной голове, погружая пальцы здоровой руки в мягкие волосы парня. Рывок, и вот я уже обвиваю талию Рустама ногами, ночнушка беспардонно задерлась, оголяя ягодицы, а мужские руки с силой сжимают их, разнося по телу горячие импульсы невысказанного возбуждения. Между ног все горит, а ее туда упирается пульсирующая плоть. От одной мысли мне становится еще жарче.
—Моргни два раза, если поняла, — резко отрываясь от моих губ, шепчет рустам, всматриваясь в глаза.
Я задыхаюсь от недостатка кислорода. С жадностью глотаю воздух, пропитанный Рустамом, позволяя себе эту слабость.
— И помни, что плохие девочки не кончают. Ага?
С этими словами он ссаживает меня с рук, отпускает на пол и отвешивает шлепок по ягодице.
—Мне надо отъехать по делам. Кое-что закончить.
—Ладно.
—Веди себе прилично в мое отсутствие, — грозно так заявляет Рустам.
—Ключи.
Одно слово от меня летит ему вслед. Но взгляд скользит по упругой заднице и накаченным ногам. Вперемешку с моими потугами отвести взгляд, в голове выскальзывают адекватные мысли. Их немного, и они в боксерах от Кельвина Кляйна. Тьху. Их немного, но они есть.
