Румянец на ее щеках прокладывает путь вниз по шее к груди.
Я улыбаюсь. Видите, это забавно. Вот каким должен быть флирт.
— Мисс Ортиз?
Я опускаю подбородок при звуке голоса моего брата, сопровождаемого его шагами.
— Вы здесь? Я звонил на мобильный.
Я смотрю на Бена, который изучает меня и Сюзетту, как будто ожидая увидеть пятна спермы на ее одежде.
— Пастор Лэнгли, простите. — Она показывает на меня. — Вы знали, что в вашей церкви огромная знаменитость?
Это должно быть весело. Я наблюдаю, как мой брат спотыкается, пытаясь объяснить мое присутствие в его крошечном, скромном молитвенном доме.
— Ух… эм…
Я поднимаю брови, ожидая ответа.
Бен почесывает затылок.
— Вообще-то, да.
— Разве это не здорово? — Сюзетта смотрит на меня. — Ты будешь здесь на службе в воскресенье?
— Нет, боюсь, Джесси не придет, — говорит мой брат.
Я хмурюсь. Он никогда не называет меня Джесси. И с каких это пор он думает, что имеет право говорить от моего имени?
— На самом деле, да. Я буду здесь в воскресенье.
— Отлично! — Сюзетта сжимает мою руку. Ее длинные ногти мягко впиваются в мою кожу, ощущение, которое я раньше любил от женщин, но теперь испытываю желание выдернуть руку. Странно. — Я займу тебе место.
Меня переполняет удовлетворение при виде ужаса на лице брата.
— Отлично. Увидимся там. — Я поднимаю подбородок, глядя на брата. — До свидания.
Я направляюсь к «Лексусу», радуясь тому, как все прошло. Мало того, что у меня появилась забавная новая игра с Сюзеттой, но я умудрился отправить своего старшего брата в штопор, даже не пытаясь. Эта история с Сюзеттой может быть забавной, моей личной
головоломкой — просто хобби, чтобы занять себя, пока не вернусь домой.
— Ты в хорошем настроении, — говорит Бетани с подозрением в голосе, когда я заставляю ее пересесть с водительского сиденья на пассажирское.
— Так и есть. Я понял, что для того, чтобы не хотеть пить или нюхать кокс, мне просто нужно хобби.
— О, вау, — произносит она, широко раскрыв глаза. — У тебя есть хобби?
— Нет, не совсем, но мне кажется, я нашел себе занятие по душе.
— Строительство моделей кораблей?
— Что? Нет.
— О. — Похоже, она разочарована.
— Что заставляет тебя думать, что я способен на такое?
Она пожимает плечами.
— Ничего, просто предположение. — Няня даже не смотрит на меня.
— Я тебе не верю.
— Это глупо. Просто забудь об этом.
— Погоди... что-то глупое? От тебя? Не может быть.
— Ш-ш-ш... не двигайся. — Ее глаза обшаривают пространство перед ней, затем она сильно хлопает в ладоши. — Есть!
— Что это было? Комар?
— Нет, но все равно надоедливо. Это был твой сарказм.
— Не смешно.
— Тогда почему ты улыбаешься? — говорит она с юмором в голосе. Знаю, что она тоже улыбается, но будь я проклят, если оглянусь и увижу это.
— Почему именно модели кораблей? — спрашиваю я.
— Ты когда-нибудь сдаешься? — Она поворачивает голову, но я вижу, как румянец заливает ее шею, и это чертовски меня интригует.
— Нет. Просто ответь на вопрос.
Она вздыхает, качает головой, потом пожимает плечами.
— Просто подумала, что ты умеешь работать руками, — говорит она, произнося слова очень быстро.
Я улыбаюсь и смотрю вперед.
— Ты думаешь, я буду использовать свои талантливые руки, чтобы строить модели? — Я бы с удовольствием использовал свои руки на тебе, няня. Выпустил ее напряженную энергию и заставил растаять подо мной, вокруг меня… Черт, мне нужно потрахаться.
— Ты уверен, что не против проехать со мной через весь город?
— Мне нужна машина, так что да. Ты уверена, что тебя подвезут домой?
Конечно, подвезут. Этот идиот не только пригласил ее на обед и даже не заехал за ней. Он отвезет ее домой, надеясь на обжимашки или послеобеденное удовольствие, или еще какое-нибудь дерьмо, которое любят такие тупицы. Мне почти жаль ее. Но она не ребенок, и знает, что делает.
Следующие полчаса я провожу на автостраде, пока мои барабанные перепонки истекают кровью и умирают медленной смертью. Должен быть закон штата, запрещающий этой женщине петь. Никогда. Она явно плохо слышит, иначе знала бы, что чертов медведь наступил ей на ухо, не говоря уже о том, что она уничтожает тексты почти каждой песни, которую поет.
— Съезжай здесь. — Она показывает, покачивая головой в такт песне Селены Гомес.
Каждый раз, когда я смотрю в боковые зеркала, украдкой бросаю взгляд на ее голые бедра, когда ее платье скользит немного выше, пока она пританцовывает. Ее кожа безупречная и загорелая. Не такой загар как после чрезмерного солярия, а с естественный сиянием, вероятно, от часов, проведенных на улице.
— Я пукаю морковкой. — Ее губы едва шевелятся, когда она поет, если то, что она делает, можно назвать пением. — Я пукаю морковкой…
— Позволь мне спросить тебя кое о чем.
— О, и ты снова говоришь.
— Ты действительно веришь, что безумно красивая Селена Гомес напишет и выпустит песню, в которой она поет слова «я пукаю морковкой»?
Она пожимает плечами.
— Даже не знаю. Может быть.
Должно быть, мы уже близко, потому что она лезет в свою потертую (явно поддельную) кожаную сумочку и хватает гигиеническую помаду. Бальзам ей очень идет. У нее от природы губы гораздо темнее, чем кожа. Глупо покрывать их розовой помадой…
О чем черт возьми, я думаю?
— Ты написал и выпустил песню, где ты... ну, знаешь, взял все в свои руки? — Она наносит бальзам на губы. — Пукать морковкой может быть чем-то особенным.
— Ничего особенного, это глупо и мерзко, и она поет «четырнадцать карат», а не «пукать морковкой», гений (прим. созвучие «fourteen carats» и «farting carrots»).
— Поверни сюда.
Я поворачиваю.
— И спасибо, что послушала песню, в которой я взял все в свои руки. — Я ухмыляюсь ей. — «Изгнание» стало мировым хитом. Она поднялась в первую десятку через двадцать четыре часа после того, как была выпущена.
— И кто теперь мерзкий?
— Думать о том, как Селена Гомес пердит морковкой, — я вздрагиваю, — гораздо более отвратительно, чем мужчина, берущий свой член в руку.
Няня неловко ерзает на месте, и я знаю, что она думает о том, как застала меня в комнате в ту первую неделю. Мне нравится, что она видела, как я это делаю, и мне действительно нравится, что мысль об этом заставляет ее нервничать. Теперь я становлюсь твердым. Отлично.
— Позвольте спросить вас кое о чем, мистер эксперт по женской анатомии.
— Конечно, что ты хочешь знать? Хочешь, я покажу тебе, как найти твою точку G…
— Уверена, что ты оценил очень много женских тел. — Она поднимает брови.
В том числе и твоё.
— Больше, чем могу сосчитать.
— Ты ведь понимаешь, когда оцениваешь зад женщины, что она какает из этой штуки…
— Чертовски мерзко. — Я съеживаюсь. — Остановись.
— И пукает.
— Нет. Нет. Я отказываюсь думать об этом.
— Неужели для Селены Гомес было бы так уж странно спеть песню о пердеже морковкой? — Она закусывает губу. — Хм... или, может быть, она пукает каратами, как будто она настолько богата, что пукает бриллиантами.
— Если ты еще раз скажешь «пук», меня вырвет.
Она со смехом откидывает голову назад.
Теперь каждый раз, когда я буду смотреть на женскую задницу, я буду думать о... тьфу. Эта девчонка все портит!
— Вот здесь, слева. — Она показывает на подъездную дорожку с вывеской, на которой написано: «Дом для престарелых».
Я въезжаю на подъездную дорожку.
— Уверена, что это то самое место?
Она берет свою сумочку.
— Да, просто высади меня у входа.
— С кем ты встречаешься за ланчем?
— Я работаю здесь волонтером каждую вторую пятницу. Я помогаю подавать обед, а затем веду ожесточенную игру в Бинго. — Она распахивает дверь и делает шаг наружу, прежде чем оглянуться через плечо.
