— Я не знаю, — ее рука падает на колени, глаза распахиваются, будто бы она смотрит сквозь стену или видит призрака, — это просто правда. Я не должна здесь быть.
Я не совсем понимаю, о чем она говорит, мне бы хотелось, чтобы бабушка объяснила чуть больше.
— Мое сердце болит. Руки трясутся и голос дрожит, но я не готова к тому, что все это закончится.
Я вскакиваю на ноги:
— Я звоню в 9-1-1, потом твоему врачу. Ты сегодня утром принимала аспирин?
— Нет, — огрызается она, прежде чем потянуть меня за руку, чтобы я села обратно, — у меня болит внутри. Мне страшно.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь?
Она так не разговаривает. Она сильная и храбрая, никогда не боится.
Она снова говорит:
— С тех пор прошло уже больше семидесяти четырех лет.
— С каких пор?
— Это неважно, — она кладет голову во вмятину, которую пролежала на своем кресле за столько лет. Ее глаза закрываются, и она кладет свою мягкую руку на мою, — Эмма, ты навсегда останешься моей любимицей. Ты ведь знаешь это?
— Бабушка! — испуганно кричу я. Надавливаю руками на ее плечи и трясу, — Бабушка!
Нет, нет, нет! Я бегу к телефону, набираю 9-1-1, мои руки трясутся. Мир застывает во времени, когда я жду, что кажется вечностью, прежде чем меня соединят.
Глава 2
Эмма
Минуты превращаются в часы, пока мама, тетя Энни и я сидим в комнате ожидания, паникуя от дурного предчувствия. Откуда она знала, что произойдет что-то ужасное? Мы даже не знаем, жива ли бабушка, и чувство неизвестности у каждого из нас вызывает тошноту, что очевидно, поскольку за все это время мы не обменялись друг с другом ни единым словом.
— Она вела себя как-то странно прямо перед тем, как это случилось, — тихо говорю я, дергая нитку на моих рваных джинсах.
— Например? — спрашивает мама.
— Не знаю. Она говорила о том, что с каких-то пор прошло уже больше семидесяти четырех лет. Казалась сбитой с толку.
Энни повторяет:
— Семьдесят четыре года?
Я кладу телефон на маленький деревянный столик перед нами, раздраженная постоянными уведомлениями о сообщениях на «Фейсбуке», входящими звонками и рабочими электронными письмами.
— От кого столько сообщений? — спрашивает мама.
— Не знаю, — бормочу я себе под нос.
— Тогда, может, ты скажешь им, что занята срочными семейными делами?
Вместо этого тянусь вперед, чтобы выключить телефон, но, конечно, Майк должен был позвонить именно в ту самую секунду, как я нажимаю на кнопку выключения.
Беру трубку, раз я уже каким-то образом нажала на кнопку ответа:
— Что?
— Теперь это будет так? — спрашивает он с раздражением, как будто именно о нем я должна сейчас беспокоиться.
— Майк, прямо сейчас у меня нет на это времени. Бабушка потеряла сознание, мы в больнице. Не знаем, что происходит. Сейчас неподходящее время. Поговорим позже.
— О, черт, Эмма… извини меня. В какой вы больнице?
— «Масс Дженерал», — отвечаю. Но не то чтобы это имеет для него значение.
— Я сейчас приеду.
— Нет, Майк, не нужно… — он вешает трубку.
Сейчас не время и не место, чтобы пытаться решить наши проблемы. Я уверена, что в его пустой голове еще вертится мысль о моем прощении, и он думает, что сможет подействовать на меня в момент слабости, пока бабуля в таком состоянии. Но я не хочу слушать его сегодня.
— Не говори, что он сейчас едет сюда, — стонет мама.
— А что я должна была делать? Он бросил трубку.
— Ну так перезвони и скажи «нет». Здесь только семья.
Она права, я перезвоню ему. Но как только я нахожу его номер, врач открывает дверь в маленькую приемную, которую мы занимаем. Мы все стоим так, словно ждем приговора в зале суда.
Я задаю вопрос:
— Доктор, что происходит?
Он молод, возможно, только после ординатуры, но я уже уважаю его за врачебный такт и его ободряющую улыбку.
— С Амелией все будет хорошо.
Не думая, мы все вместе набрасываемся на него, обвивая руками шею.
— Господи, спасибо вам большое, — из нас трех, я, вероятно, единственная, кто может говорить, потому что мама и тетя Энни плачут, — так что с ней случилось?
Мы отрываемся от бедного мужчины, и он пододвигает стул, когда мы вчетвером садимся. У доктора добрые глаза — взгляд, который излучает покой и утешение. Его улыбка очаровательна, и очевидно, что он знает, как справиться с целой комнатой заплаканных глаз.
— Во-первых, я доктор Бек. Это я забочусь о вашей маме и бабушке, — он говорит, переводя взгляд с мамы на Энни, а потом на меня. — У Амелии был микроинсульт, но мы смогли растворить тромб с помощью специального препарата, предназначенного для таких ситуаций. К счастью, нам удалось предотвратить прогрессирование инсульта и остановить его до появления более серьезных повреждений.
— Но вы сказали, что с ней все в порядке? — Я не понимаю.
— Что за повреждения? — мама наконец-то задает вопрос.
Доктор Бек выпрямляется и откидывается на спинку стула, продолжая сдерживать наше беспокойство:
— На данный момент, у нее нет никаких физических повреждений, кроме легкой слабости в левой руке и ноге, но она выглядит немного растерянной, что вполне нормально после инсульта.
Энни тяжело дышит, как обычно погруженная в свои мысли. Я знаю ее достаточно хорошо, чтобы предположить, что она сейчас проходится по длинному списку «а что, если…» в своей голове.
Она спрашивает:
— Это состояние пройдет?
¬— В большинстве случаев со временем это проходит. На своем опыте, я видел легкие случаи потери памяти или бреда, но с этим может помочь когнитивная терапия, — доктор Бек складывает руки на коленях, пока объясняет нам все доступным языком. — По правде говоря, мы должны сконцентрироваться на том факте, что все могло быть гораздо хуже. Благодаря тому, что вы среагировали так быстро, у нее сейчас минимальные повреждения.
Мама и Энни касаются моей спины, молча благодаря за то, что я была тогда рядом. Нам просто повезло, на самом деле. Мне даже страшно подумать о том, что могло бы произойти, если бы меня там не было.
Мама спрашивает доктора:
— Когда мы сможем ее увидеть?
— Как только обсудим еще один момент. У Амелии есть заболевание, называемое мерцательной аритмией. Оно вызывает аритмичное сердцебиение. В принципе, когда сердце стучит беспорядочно, это может привести к выплескиванию сгустков крови. Затем тромб, то есть этот сгусток, может застрять в артерии, вызывая нехватку крови в мозгу. Это, скорее всего, и стало причиной инсульта.
Кажется, будто сейчас я услышала какую-то бессмыслицу.
— Что это значит? У нее может случиться еще один инсульт? — задает вопрос Энни.
По тону ее голоса можно заключить, что она всего в шаге от срыва. Я чувствую это.
— Я бы предложил поставить кардиостимулятор в грудную полость, который, я надеюсь, будет поддерживать ее сердцебиение в нормальном ритме. Это поможет снизить вероятность нового инсульта.
Ей девяносто два года. Мне кажется, это плохая идея.
Мама спрашивает:
— Что, если мы откажемся от операции?
Доктор Бек резко выдыхает и молча сидит несколько секунд, затем продолжает:
— Честно, вероятность еще одного инсульта варьируется от средней до высокой.
Смотрю на маму и Энни. Я вижу, как сложно им принять такое решение.
— Делайте операцию.
— Эмма! — кричит мама.
— Это правильное решение.
Энни задает вопрос:
— Что насчет риска, связанного с операцией?
— По моему мнению, риск введения кардиостимулятора невелик, а вот вероятность нового инсульта без него достаточно высока, — отвечает доктор Бек, — вы сейчас можете зайти к ней. Поговорите об этом, затем сообщите мне о своем решении.
Мы следуем за доктором Беком в отделение интенсивной терапии. Шум откачиваемого воздуха и писк аппаратов за занавесками я больше никогда не хочу слышать в своей жизни. Мне становится все труднее дышать с каждым следующим шагом. Я понимаю, как тяжело будет увидеть бабулю, беспомощно лежащей на больничной кровати.
