Страж был прав. Спуск со стены был бы не менее опасным, чем подъем, но мальчик для битья Бессмертной королевы родился в хорошем доме. Он вырос в Обители. Его родители не запирали дверь на ночь. Этот мужчина даже не помышлял о том, чтобы попытаться взобраться на стены, защищавшие его от неблагодарного, заразного сброда с другой стороны. Я провела половину своей жизни, карабкаясь по ним, проскальзывая из одного округа в другой, находя пути туда, где мне не следовало быть.
Я была хороша в этом.
Более того, это было весело.
Я преодолела оставшуюся часть подъема менее чем за две минуты. Перчатка врезалась в крошечную песчаную дюну, присыпавшую вершину стены. Когда я перебралась через выступ, частицы кварца в песке начали дрожать, зависая в воздухе в миллиметре над песчаником, и золото ожило.
Я замерла, дыхание перехватило, застигнутое врасплох необычным зрелищем.
Нет. Не здесь. Не сейчас…
Перчатка шептала, быстро вибрируя, когда я подтянулась, чтобы усесться на стену. Частицы кварца поднимались все выше, выше, выше.
Она видит нас.
Она чувствует нас.
Она видит нас.
Она чувствует нас.
Она…
Я хлопнула рукой по перчатке, и украденный кусок доспехов затих. Сверкающие частицы кварца упали обратно в песок.
— Я найду тебя, девочка! Клянусь! Бросай перчатку или наживешь себе врага на всю жизнь!
Наконец-то в голосе стража послышались нотки паники. Тяжесть ситуации дошла до него. Я не собиралась разбиваться насмерть. Не собиралась и случайно ронять доспех, который он с отвращением бросил на землю, как только понял, что прикоснулся к чумной крысе.
Я ускользнула сквозь его голые пальцы, и он ничего не мог с этим поделать, кроме как выкрикивать угрозы призраку в небе. Потому что я уже исчезла. Идиот, оставшийся внизу, был бы не первым врагом, которого я нажила в лице одного из людей Мадры, но я больше не думала о нем. Меня гораздо больше волновали те невероятные вещи, которые я собиралась выковать с помощью его впечатляющей перчатки.
Но сначала я собиралась переплавить эту славную вещь.
ГЛАВА 2.
СТЕКЛОДУВ
— Нет. Ни в коем случае. Не здесь. Не в моей печи.
Элрой уставился на меня так, словно я была четырехглавым змеем, и он не знал, какая из моих голов поразит его первой. Я расстраивала старика миллион раз, миллионом разных способов, но этот неодобрительный взгляд был для меня чем-то новым. На его лице отразились в равной степени разочарование и страх, и на мгновение я усомнилась в своем решении принести золото в мастерскую.
Хотя куда еще я могла его отнести? Чердак над таверной, где мы с Хейденом спали последние шесть недель, кишел тараканами и вонял хуже, чем барсучья нора. Мы нашли путь в «Мираж» через поврежденную секцию в треснувшей шиферной крыше. Мы тихо забрались туда, чтобы поспать среди сгнивших, давно забытых ящиков из-под вина и изъеденных молью стопок тяжелой, сложенной парусины, и до сих пор нас никто не обнаружил. Но мы с братом не были дураками. Это был лишь вопрос времени, когда владельцы таверны найдут нас и выселят со своего чердака в мгновение ока. Нам не дадут времени собрать наши пожитки. Хотя и не было никаких вещей, кроме одежды, которая была уже одета на нас. Прятать там перчатку было бы глупо. Мастерская Элроя была единственным местом, куда я могла ее отнести. Несмотря ни на что, мне нужно было воспользоваться печью. У меня не было выбора. Если я не переплавлю металл и не сделаю из него что-нибудь другое — очень быстро, проклятые боги, — перчатка станет жерновом на моей шее, который в конечном итоге приведет к пыткам и смерти.
— Достаточно того, что час назад мне пришлось сказать Джаррису Уэйду, что тебя здесь нет. Он был в ярости. Сказал, что ты нарушила какое-то торговое соглашение с ним. Но потом ты появляешься здесь с этой штукой. О чем, черт возьми, ты думала? — Отчаяние, прозвучавшее в голосе Элроя, заставило меня пожалеть о том, что я показала ему эту вещь. — Зачем ты вообще ее взяла? Из-за тебя теперь гадюки Мадры прочешут это место мелким гребнем. Когда они найдут тебя, то сдерут кожу с твоих костей на площади в назидание другим. И Хейдену тоже. А я? Я? Даже если они поверят, что я не имею к этому никакого отношения, они лишат меня рук за то, что я позволил этой гадости оказаться под моей крышей. Как я, по-твоему, буду зарабатывать на жизнь, если у меня не будет рук, глупая, глупая девчонка?
Элрой занимался стеклом. Благодаря обилию песка под рукой он посвятил свою жизнь тому, чтобы стать лучшим стеклодувом и стекольщиком во всем Зилварене. Однако, только жители Обители были достаточно богаты, чтобы позволить себе окна. А в Третьем округе жили люди, которым нужны были другие предметы, которые можно было отлить в печи. Когда-то Элрой делал нелегальное оружие для повстанческих банд, сражавшихся за свержение Мадры. Мечи с грубыми краями, сделанные из обломков железа, но в основном ножи. Клинки были короче и требовали меньше стали. Даже если переплавленный металл был худшего качества, его все равно можно было заточить до остроты, достаточной для того, чтобы отправить человека на тот свет. Но шли годы, и жизнь повстанцев становилась все более невыносимой.
Найти свежую пищу было невозможно. На улицах дети выцарапывали друг другу глаза за корку черствого хлеба. Единственным способом выжить в Третьем округе был бартер и торговля… или нашептывание секретов о своих соседях на ухо стражу. Если ты не был мертв или при смерти, значит ты был голоден, а голодающий мог сказать что угодно, чтобы заглушить боль в пустом животе. После того, как Элрой стал слишком часто оказываться в опасной близости от разоблачения, он заявил, что больше не будет выковывать свои похожие на иглы клинки, и запретил мне использовать его печи для этих целей. Мы должны были стать стеклодувами, и не более того.
— Я ошеломлен. Ошеломлен. Я просто… я даже не могу понять… — Старик в недоумении покачал головой. — Я даже не могу понять, о чем ты думала. Ты хоть понимаешь, какую беду навлекла на наши головы?
Когда я была маленькой, Элрой казался мне настоящим гигантом. Он был легендой даже среди самых опасных преступников Третьего округа. Он был высоким, широкоплечим, мышцы его спины натягивали пропитанную потом рубашку. Он был силой природы. Каменным столбом, высеченным в горе. Непоколебимым. Несокрушимым. Только недавно я начала понимать, что он был влюблен в мою мать. После ее убийства, постепенно, кусочек за кусочком, я наблюдала, как он увядал, становясь все меньше похожим на самого себя. Становился тенью. Сейчас мужчина, стоящий передо мной, был едва узнаваем.
Его мозолистая рука дрожала, когда он указывал на полированный металл, сверкающий, как грех, на столе, между нами.
— Ты отнесешь его обратно, вот что ты сделаешь, Саэрис.
Я рассмеялась.
— Забытые боги и все четыре гребаных ветра знают, что я этого не сделаю. Не после того, через что я прошла, чтобы заполучить его. Я чуть не сломала свою чертову шею…
— Я сам сломаю тебе шею, если эта штука не исчезнет отсюда в ближайшие пятнадцать минут.
— Ты думаешь, я просто подойду к посту стражей и отдам ее…
— Не неси чушь. Боги, почему ты должна быть такой идиоткой? Заберись на стену и брось обратно в Обитель, как только Близнецы зайдут. Кто-нибудь из этих безродных ублюдков найдет ее и без раздумий вернет стражам. Они даже не поймут, сколько стоит эта проклятая вещь.
Стиснув зубы, я скрестила руки на груди, стараясь не обращать внимания на то, как ребра выпирают под тканью рубашки. Моя кожа покрылась потом. Я теряла влагу, с которой не могла позволить себе расстаться. Я оставила свой запас воды спрятанным за стеной на чердаке «Миража», — я не могла рисковать, что кто-то попытается наброситься на меня из-за нее, пока я буду обшаривать карманы, — а в мастерской, как обычно, было адски жарко.
