— Папа, ты не мог тогда поступить иначе! — встала я на его сторону. — Я помню, как тебе было больно. Нам всем было больно.
— Я ведь даже не знаю, была ли у него мать, а может быть есть дети. Я же лишил их родного человека, — продолжал самобичевание отец.
— Ты бы хотел, чтобы у тебя был такой сын? А какой из него отец, скажи, пожалуйста? — Мне было жалко отца. Он сам не знал, на что себя обрекал. — Папа! — Он посмотрел на меня с полными слёз глазами. — Я горжусь тем, что ты мой отец. Я всегда знала, что ты причастен к этому убийству. И пусть это прозвучит жестоко, но ты очищаешь наш город от таких мразей. Ты каждый день рискуешь жизнью, чтобы люди такими мразями не становились. Так какая разница, какими средствами? А если бы этот Карпец вышел и еще кого-нибудь убил? Например, меня? Тогда ты бы рвал на себе волосы, что не убил его раньше. — Я рассуждала пристрастно, но доля логики и правды были в моих словах. Теперь я подливала коньяк отцу. Он слушал меня молча, удивляясь, что его дочь, оказывается, думает по-взрослому. Я глотнула из своего стакана. — Знаешь, папа, я поступила бы точно так же на твоем месте, я помню, что ты в маме души не чаял. И я совсем на тебя не злюсь за то, что ты запретил мне видеться с Максом. Я знаю, что ты не хочешь, чтобы я вляпалась в такое же дерьмо.
Отец разрыдался, как ребенок. Я встала и обняла его. У меня самой полились слёзы. Вскоре отец выплакался, похоже, ему стало легче. Он отстранился от меня, вытирая лицо руками. Я села на место.
— Я убил человека, чтобы облегчить свою утрату, а ты убиваешь саму себя, — продолжил отец. Я потупилась в стол, сознавая его правоту. — Лично мне легче жить не стало. Я мог бы сейчас сказать, что ты ещё молода, и найдешь себе кого-нибудь… Но я сам так больше никого и не встретил. Я мог бы сказать, что ты должна подумать обо мне и бабушке, но я сам в своем горе не думал ни о ком. Я — плохой пример. Поэтому я ничего не могу тебе сказать, кроме того, что мне больно смотреть на то, что ты делаешь со своей жизнью.
— Я не знаю, зачем мне жить дальше, — призналась я.
— По крайней мере, твой Макс не умер, и дает сейчас концерт в Казани. — Я знала, что Макс уехал с группой в тур. Отец, похоже, тоже следил за его жизнью, и он явно не был подписан на инстаграмм Макса. Значит, отец и Макс общаются. — Может быть, тебя это как-то утешит, но скоро с Глинского снимут все подозрения, и он станет чист перед законом, как стекло. — Я открыла рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, но он жестом остановил меня. — Большего не могу сказать, даже не спрашивай. Идет серьезное следствие, мои ребята работают.
— Это как-то связано с Волковым? — напрямую спросила я.
— Что тебе известно? — напрягся отец.
— Только то, что он наркобарон, а ты хочешь его посадить, — соврала я, рассеянно пожав плечами. — Это все знают.
— Это так. Виктор в разработке уже много лет, но у нас на него ничего нет. Абсолютно. Он платит налоги, даже штрафов в ГАИ нет. Он хитер, как лис. Практически весь мет и героин идут через него. Он захватил весь рынок в городе. — Я слушала отца, думая о том, что было бы некстати сейчас рассказывать про нашу дружбу с Анькой и про то, что я жила в доме Волковых. — Одного нашего следователя, который подобрался к нему слишком близко, нашли мёртвого в его машине со сломанной шеей.
— А причём тут Макс?
— Не причём. Я же сказал, скоро всё закончится. Давай выпьем, — перевел тему отец. И налил нам коньяка. Мы выпили. Отец поднялся на ноги и подошел к шкафу. Он вытащил оттуда гитару, которую я узнала моментально. Это была гитара Макса. — Вот. Максим просил тебе передать, — сказал отец, протягивая мне инструмент. Я взяла её в руки. У меня ёкнуло в сердце. На торце маркером было написано: «One life, one love». Я могла поклясться, что раньше этой надписи не было. Это что, его прощальный подарок? — Я раньше хотел отдать, но ты же бухаешь ежедневно. Видишь, не так всё плохо. Возможно, скоро у вас всё наладится, — подбодрил меня отец, как будто знал что-то ещё.
Я грустно покачала головой.
— Папа, он меня не любит, — от спиртного у меня уже начал заплетаться язык. Отец закатил глаза.
— Он прямо так и сказал? — уточнил он. Я не ответила. — Дай-ка мне, — отец взял из моих рук гитару и пробежался по струнам.
Он уверенно настроил пару струн. И взял пару аккордов. Я изумленно уставилась на него.
— Ты что, играть умеешь?
— Ещё как! — похвастался отец.
Он бодро затянул песню Гражданской Обороны «Всё идет по плану». Я мысленно подпевала, думая про себя, что оказывается, я совсем не знаю своего собственного отца. От этой мысли мне стало настолько грустно, что когда песня закончилась, я расплакалась. Отец предложил допить коньяк, сказав, что я выпила мало и ещё не дошла до «кондиции». Когда он убрал пустую бутылку, то моё настроение и, правда, улучшилось. Я даже согласилась пойти перекусить. Бабушка расплакалась от радости, когда увидела меня за столом вместе с отцом.
После этого разговора меня как будто немного отпустило. Я вернулась к своей обычной жизни.
Не откладывая в долгий ящик, опасаясь моего очередного запоя, отец отправил меня учиться в автошколу. Он пообещал купить мне машину, пытаясь таким образом мотивировать меня на трезвый образ жизни. В это же время мне позвонила Юленька и сообщила, что Дэна уволили с автомойки. Недолго думая, я вернулась обратно на работу. Взяли меня без проблем.
Соскучившаяся Юленька задавала мне так много вопросов, что мне пришлось ей признаться, что ни какая я Максу не сестра и рассказать всю правду о наших отношениях. Она с таким энтузиазмом меня подбадривала, что мне начало казаться возможным наше совместное будущее с Максом.
Деньги Макса всё ещё лежали нетронутыми на моей карте, и я могла бы жить на них припеваючи некоторое время, но мне хотелось загрузить себя по полной программе, чтобы только Макс не крутился в моей голове. Это помогало, но по ночам меня накрывало так, что хотелось сдохнуть. Я запретила себе плакать и заходить на страницу Макса ВК, но это было мне не по силам. Я могла часами просматривать его фотки и новые записи с концертов. У него появилась новая песня, состоявшая всего из одной фразы: «One life, one love». Музыка была шикарна, так что это был 100 % хит. Он еще, видимо, не успел её записать в студии, поэтому песню, если это произведение можно было так назвать, нигде не крутили. На фотках Макс выглядел вполне счастливым и довольным жизнью. Моя же жизнь проходила максимально тоскливо и однообразно.
В один из таких дней снова приехал Ворон мыть свою машину. В этот раз он был на «Мазде». Весь персонал без исключения, поспешил к машине, чтобы поздороваться с ним. Девчонки так и вовсе посыпались. Увидев меня, он улыбнулся и снял свои жёлтые очки.
— Привет! Ты куда пропала? — спросил он меня с упрёком. Я рассеянно пожала плечами. — Твой телефон недоступен, на концерт не пришла…
Мне стало неловко, но, вместо извинений, я сделала вид, что очень занята работой. Ворон сходил в кафе к Юленьке, оплатил мойку и быстро вернулся в бокс. Всё это время он молча наблюдал за мной, отчего мне стало не по себе. Я вообще не любила, когда на меня пялятся во время работы, а излишнее внимание Ворона мне было в тягость вдвойне. Быстро помыв его машину, я сообщила мастеру, что машина готова и занялась следующей. Но Лёха не терял надежды. Он подошел ко мне и положил руку мне на плечо.
— Дай мне свой новый номер, — безо всяких церемоний, попросил он. Я замялась. Мне не хотелось никаких ухаживаний от мужчин, поэтому было бы глупо морочить голову такому красавчику, как Лёха. Он, видимо, понял причину моего замешательства. — Можем просто общаться, как приятели? Я не тащу тебя в койку.
— Не хочу попусту отнимать твое время, — тихо сказала я, видя, что взгляды всех, кто находится в помещении, прикованы к нам. Ворон достал из кармана телефон.
— Я пишу, — так же тихо сказал он. Я нехотя продиктовала номер. Он довольно улыбнулся и щёлкнул меня по носу. — Можно я тебя вечером подвезу домой? — Я снова была в замешательстве. Из-за нашей милой светской беседы простаивал бокс. Мастер смены смотрел на меня уже с раздражением.
