На душе отвратительный привкус от ревности к человеку, который тебе пробрался под кожу, но которому ты не нужен. Но я понимаю, что по-другому и быть не могло. И я сама виновата в том, что покупалась на все дешевые провокации моего мужа и чуть подороже — его брата.
В приемной тоже стоит кофемашина. Бросаю папку на стол, хромаю к ней. Делаю два американо. Хочется подойти и этот горячий кипяток Марку на брюки выплеснуть, а Римме в лицо.
Внезапно я слышу, как голоса за дверью становятся громче. Разговор переходит на повышенные тона. Я стою у кофемашины и стараюсь разобрать, о чем речь, но не понимаю ни слова.
И что делать? Заходить? Нет?
Беру два блюдца с чашками и останавливаюсь возле двери. Вроде затихли. Толкаю створку и шагаю внутрь.
Натыкаюсь на внезапно появившуюся передо мной Римму. Она выбегает из кабинета и, мне кажется, плачет. Останавливаюсь, пытаясь избежать столкновения, но Римма врезается в меня плечом так, что я отшатываюсь.
Из чашки выплескивается кофе, обжигая мне пальцы. Вскрикиваю, роняя чашку и от моего движения падает и вторая, обжигая меня снова.
Безмолвно втягиваю воздух, потеряв дар речи от боли.
Марк тут же вскакивает с места и в считанные секунды оказывается рядом. Я снова вижу, как его глаза мгновенно меняются — из холодных и равнодушных они превращаются в обеспокоенные.
Тот самый человек, который явно мне дал понять, что я — объект его игры, теперь проявляет заботу, будто ему есть до меня дело, и я не знаю, как на это реагировать.
Почему именно сейчас, когда я уже решила, что не могу ему доверять?
Он подхватывает меня на руки, сажает на диван, достает лед для виски и сжимает на нем мои обожжённые пальцы. Обнимает их своими ладонями и дует на них.
— Отпусти, — всхлипываю.
— Тише, тише, — шепчет он, и его губы осторожно касаются кончиков моих пальцев. Это прикосновение такое нежное, что я не могу удержаться — слёзы начинают катиться по щекам.
Почему я чувствую такую слабость перед ним? Я должна быть сильной, должна держать дистанцию, но не могу. Всё, что я чувствую сейчас, — это смесь боли, обиды и желания оказаться в его объятиях.
— Марк, пожалуйста, не трогай меня, — шепчу, не в силах перестать плакать. — Мне есть разница, понимаешь?
Пытаюсь выдернуть руки, но Марк лишь крепче сжимает их.
— Я не хотел причинить тебе боль, — тихо говорит он.
Несмотря на то, что его слова звучат искренне, я не могу поверить ему. Эти слова, вместо утешения, лишь усиливают мои страдания. Зачем он говорит это сейчас?
— Но ты уже сделал это, — улыбаюсь сквозь слезы и, наконец, вырываю руки из его ладоней. — И продолжаешь делать. Не трогай меня, у меня есть муж.
— Муж, которого ты к себе не подпускаешь, — щурится Марк.
— Сегодня же это исправлю!
* * *
Вечером родители настаивают на семейном ужине. После всего, что произошло, это выглядит подозрительно. Не хотят ли они устроить публичную порку? Я уже ничему не удивлюсь. В извращенном видении мира этой семейки, я — белая ворона, от которой слишком много проблем.
Принципиально перед окончанием рабочего дня захожу к Максиму в кабинет. Предупредительно стучу и, получив разрешение, вхожу. Макс один и — о боги — работает. Я даже не сразу понимаю, что мне кажется странным. Потом отмечаю — он трезв и бодр.
Видимо, тоже уже знает об ужине и просто держит себя в руках. Или это родители после моего внезапного бунта ему сделали внушение?
— Ты захватишь меня домой? — уточняю, не рискуя проходить дальше порога и оставаться с ним один на один.
— Что такое? Разонравилось с Марком засиживаться? Не удовлетворил? — равнодушно отзывается он, не отрывая взгляда от бумаг.
— Тебе нет равных в дедукции, — не выдерживаю и зло хмыкаю, но тут же прикусываю язык, потому что Макс все же поднимает на меня взгляд. Тяжелый, темный и какой-то плотоядный.
Требуются невероятные усилия, чтобы не передернуться.
— Родители будут ждать нас на ужин, ты в курсе? — стараюсь перевести тему в более нейтральное русло.
— В курсе, — Макс снова опускает глаза на бумаги, но потом все же бросает взгляд на часы. — Минут через тридцать поедем.
— Тебе помочь с документами? — уточняю и не понимаю, зачем мне это нужно. Меня начинает ломать при приближении этого человека, как при температуре, я не могу долго находиться с ним в одной комнате. Дернуло же за язык!
Макс вскидывает на меня удивленный взгляд и пару секунд разглядывает так, будто впервые увидел.
— Помоги, — отталкивается он от стола, встает и идет ко мне. Я было шарахаюсь в сторону, но он всего лишь берет стул, стоящий возле двери, и несет к своему столу, кивает мне на него.
Сажусь и склоняюсь над документами. Макс объясняет мне, какие цифры ему диктовать и мы начинаем быстро вносить данные в компьютер. Это очень странно — сидеть с ним рука об руку безо всякого напряжения. Мы просто работаем. Как коллеги, без каких-либо других смыслов.
Вся работа занимает около часа. Заканчиваем. Макс выключает свет и мы спокойно выходим из кабинета, хотя я то и дело ожидаю какого-то удара в спину.
Немного задерживаемся к ужину, поэтому Макс ведет машину довольно быстро. Молчим. За всю дорогу не произносим ни слова.
Когда машина останавливается возле дома, я открываю дверь, но Макс опережает меня. Он подхватывает меня на руки, игнорируя мои протесты, и несёт в дом.
— Отпусти меня, Макс, — шепчу, чувствуя, как вспыхиваю от неловкости. Меня несет на руках мой официальный муж, а я готова провалиться со стыда.
Всё внутри сопротивляется этому близкому контакту, но я ничего не могу сделать. Да и вреда мне Макс не причиняет. Наоборот, будто поддался внезапному порыву заботы, как я в его кабинете.
Я не хочу, чтобы он касался меня, но появляется маленькая надежда на перемирие. Пусть подобное тонкому весеннему льду, но перемирие. Мне нужна передышка. И, видимо, он тоже это прекрасно понимает.
Макс заносит меня в дом и несет в гостинную. Там разговаривают свекр, Марк, Римма и Ирина Николаевна. Все взгляды устремляются на нас.
— Ну, наконец-то! — встает Ирина Николевна. — Это моветон, опаздывать на мероприятия.
Римма лишь шире растягивает холодную улыбку. Лицо свекра бесстрастное, но в глазах читается легкое неодобрение. На Марка не смотрю из принципа, но чувствую на себе обжигающий, проницательный взгляд.
— Мы работали. — коротко отзывается Макс.
Он словно нарочно игнорирует присутствие людей и аккуратно несет меня в столовую.
Что это? Они поссорились? Для кого этот концерт?
Я глубоко вздыхаю, пытаясь взять себя в руки, но все равно чувствую неловкость.
Следом за нами заходят и все остальные. Снова ловлю на себе взгляд Марка. Он кажется спокойным, но я чувствую, как внутри всё переворачивается от той темной энергетики, что исходит от темных глаз.
Римма что-то говорит ему, цепляясь за его руку, её голос звучит искусственно ласково. Она выглядит довольной, но её улыбка фальшивая, и это вызывает у меня странную смесь ревности и удовлетворения.
Марк знает, что жена ему не верна и просто терпит ее рядом по какой-то причине. А она не знает, что все ее темные стороны уже давно на виду, и лезет из кожи вон, чтобы изображать заботливую супругу. Или это концерт для Максима?
Может, они поссорились и это он ей решил напомнить, что у него есть жена, которую он может прилюдно носить на руках?
Ужин начинается, все активно общаются, но атмосфера в комнате напряжённая. Я ощущаю это каждой клеточкой своего тела. Мать старается разрядить обстановку, улыбаясь и болтая обо всем подряд.
Её голос звучит так, словно она отчаянно пытается склеить разломы в этой семье, но атмосфера от этого теплее все равно не становится.
— Мы семья, — внезапно говорит Виктор Викторович, оглядывая всех нас. — И мне бы хотелось, чтобы вы помнили об этом. Все проблемы, обычно, от избытка свободного времени. Хватит разногласий, уже давно пора подумать о будущем.
