– Что-то не слышал о таких, – пропустил, к счастью, мимо ушей информацию о вашем-нашем спутнике директор. – Пушкина знаю, Лермонтова… А про этих не…
– Они в прошлом веке жили, – торопливо прервал его Аполлон. – Хорошие стихи писали.
– А у вас есть их книжки?
– К сожалению, нет.
– Жалко, я люблю хорошие стихи, – по тону, каким было произнесено это признание в любви, было заметно, что директор уже и сам хотел произвести хорошее впечатление на претендента.
– Я кое-что помню, – обрадовался такому повороту разговора – подальше, подальше от спутников и американских ракет – Аполлон. – Вот, например, Григорьев:
О, говори хоть ты со мной,
Подруга семиструнная!
Душа полна такой тоской,
А ночь такая лунная!..
– А-а-а, – радостно перебил директор, – так это ж Сличенко поёт! Ишь ты, а я и не знал, что это Аполлон Григорьев написал. Ишь ты!.. Моя любимая песня!.. И ещё вот эта…
Директор неторопливо снял очки и, предельно сосредоточившись, затянул:
– Две гитары, зазвенев,
Жалобно заныли…
– Это тоже стихи Аполлона Григорьева, – улыбнулся Аполлон.
Директор чуть ли не запрыгал от радостного возбуждения:
– Иди ты!.. Ну ты смотри! Ну кто бы мог подумать, что это Аполлон Григорьев для Сличенки песни писал?! Ишь ты!
В это время дверь в кабинет приоткрылась, в проёме показалась голова секретарши и молвила:
– Никита Николаич, тут к вам Тенькова пришла.
– Пусть подождёт, я занят.
Но тут, видимо, директору в голову пришла какая-то счастливая мысль, и его новое решение ещё успело влететь в ухо исчезающей за дверью головы секретарши:
– А вообще-то, пусть зайдёт.
Через секунду дверь открылась и вошла объявленная Тенькова. Аполлон обернулся и оторопел: вот это girl! Вот это красавица – ни в сказке сказать, ни пером описать! Белокурая фея в белоснежном халате, туго стянутом поясом на осиной талии! Молодость и свежесть, красота и обаяние! Короче – супергёрл!
– Здравствуйте, – сказала фея волшебным голосом, и как бы ненароком бросила беглый взгляд на Аполлона.
– Здравствуй, Катюша, – ласково промурлыкал директор, и указал на один из стульев, – присядь пока.
Катюша сделала несколько шагов, в которых было столько! грации, и села, а директор повернулся к обеспокоенно заёрзавшему Аполлону и сказал таким серьёзно-деловым тоном, как будто перед ним сидел не кандидат в шофёры, а, по крайней мере, кандидат наук:
– Так вы говорите, Аполлон… – директор поднёс к носу паспорт Аполлона, – Флегонтович, фамилия моя произошла от английского слова "чистота"?
– Мне кажется, это вероятнее всего – "purity". Звучит по-английски немного по другому, но пишется – буква в букву, только "н" на конце приставить…
– А как вы полагаете, Аполлон Флегонтович, наверное, мои предки, так сказать, пра-пра-пра-, были англичанами?
– Вполне возможно, – Аполлон уже вошёл в роль профессора филологии. – Во времена Екатерины Второй в Россию понаехало много всяких переселенцев из Западной Европы: немцев, голландцев, шведов… Уверен, что были и англичане.
– Ну что ж. Я так и думал. Вы меня окончательно убедили.
Тут директор как бы вспомнил о сидящей в стороне Теньковой:
– Что у тебя, Катюша?
Катюша, до этого с видимым интересом следившая за диалогом директора и незнакомца, причём от самого незнакомца не ускользнули её особо любопытствующие взгляды в его сторону, слегка смущённая, своим приятным чистым голосом, в котором слышались нотки обиды, сказала:
– Никита Николаевич, я уже вторую неделю не могу собрать комсомольцев на собрание. Уже все сроки проходят. Попробуй их собери, когда одному некогда, к другому родственники приехали, третий говорит, что заболел, у четвёртого – корова отелилась… Да знаю я, как они болеют! У некоторых уже по полгода взносы не уплачены. Никита Николаевич, разрешите провести собрание в рабочее время. В четыре часа было бы удобнее всего: как раз пересменка, и кто днём работает, ещё на месте…
– Безобразие, – директор сделал недовольный вид. – Что ж они взносы-то не платят? Надо их хорошенько пропесочить.
– Вот и я говорю, никак не могу собрать и половины…
Директор взял зачем-то со стола ручку, повертел её, подумал, или сделал вид, что думает, выдерживая необходимую для солидности паузу.
– Ладно, Катюша. Знаю я этих обормотов. Проводи собрание, когда тебе будет угодно. Только без ущерба для производства. Да спуску никому не давай, – уже прямо по-отечески наставлял он. – Ишь, взяли моду взносы не платить!
– Спасибо, Никита Николаевич.
Тенькова встала, демонстрируя даже таким простым и обычным актом многообещающие возможности своих великолепных физических данных. У Аполлона сладко защемило в груди и подкатило к горлу, а в диаметрально противоположной части тела заныло – тоже бы сладко, не будь там тяжких телесных повреждений.
– Да, Катюша, а что там у вас с Макаркиным? – спохватился вдруг директор.
– Да всё в больнице лежит – говорят, медленно заживает, какое-то осложнение получилось…
– А кто в смене вместо него?
– Да по очереди из других смен варщики работают. Только вот уже отказываются, говорят, сколько можно по две смены подряд вкалывать… Эту смену вообще без варщика работаем – Михаил Иванович сам за него.
– Ладно, Катюша, иди. Придумаем что-нибудь.
Когда Тенькова, бросив последний, такой!, взгляд на незнакомца, скрылась за дверью, директор поведал Аполлону доверительным тоном, уже как старому знакомому:
– Катя Тенькова, секретарь заводской комсомольской организации. Сменным химиком работает. Всего двадцать три года, а уже такой опыт! Вообще молодец! Ещё и года у нас не проработала, а уже лучший специалист во всём объединении. Единственная у нас с высшим образованием, – последние слова директор произнёс с гордостью и заулыбался. – Хороша девка, а?! Да-а-а… Ребята за ней табуном бегают. Да только она их всех так отбривает… Вон, Круглов за ней три месяца бегал, как собачонка бездомная, так она, знаешь, что ему сказала?
Директор хихикнул и сощурил огромные – за толстыми линзами – глаза.
– Говорит, что я с тобой, в куклы играть буду, что ли? Представляешь, это Колобку-то?! Он же у нас первый парень на деревне. Хоть он и говорит, что в совхоз уходит, потому что, мол, там шоферам больше платят, да брешет он, из-за Катюши – позор свой бублЗчный пережить не может.
Он ещё посмеялся, повизгивая, в своё удовольствие, потом сказал:
– Так, значит, Аполлон… Слушай, давай я буду звать тебя просто Аполлоном?
– Конечно, – с готовностью согласился Аполлон, которому и самому были непривычны всякие фамилии-отчества.
– Ну, а меня зовут Никита Николаевич – ты уже знаешь… Так, значит, тебя Фомин присмотрел? Ну, Фомин знает, кого брать. Я с ним разговаривал. В общем, пиши заявление, оформляйся, и с сегодняшнего дня считай, что на работе. Только вот Круглову ещё две недели дорабатывать. Пока придётся послесарить в гараже.
