Нет… не может быть...
— Генри?.. — я постаралась, чтобы в моем голосе не прозвучала надежда.
Он нервно облизал губы, я никогда раньше не видела, чтобы он так делал, и нашла этот жест прелестным. Он бы закатил глаза, если бы узнал, что думаю о нем, как о чем-то даже отдаленно прелестном.
— Я размышлял о том, где, как и когда... и всё, что приходило в голову, казалось слишком помпезным, тривиальным и таким сентиментальным, что теряло истинные чувства. Я думал о нашем первом свидании в пиццерии, — он ухмыльнулся, — и о втором, когда мы почти утонули под дождем во время экскурсии по городу. С того момента, как встретил тебя, я знал, ты единственная женщина, с которой я хочу быть настоящим, быть собой. И понимал, по какой-то причине, которую не могу объяснить, я мог быть таким. Мне не нужно было нанимать лимузин, возить тебя в оперу или на концерт, надевать смокинг и покупать бриллианты. Никаких игр, демонстрации денег и обольщения. Все может быть настоящим. Простым. И как оказалось, быть охренительно невероятным в своей простоте.
Сейчас его глаза сияли, по моим щекам потекли слезы, все эти месяцы, взлеты и падения, реальность нашей любви промелькнули передо мной. Потому что он был прав. Наша совместная жизнь ощущалась невероятной. Мне чертовски повезло, что он у меня есть.
Генри соскользнул со скамейки, опустился на одно колено, и мое сердце едва не выпрыгнуло из груди. Я смотрела, и счастье, о котором даже не подозревала, росло во мне, когда он полез в карман пальто и вытащил синюю бархатную коробочку. Он смотрел на меня, не отводя глаз, пока открывал её, демонстрируя помолвочное кольцо. Самое красивое из всех, что я когда-либо видела.
Украшение выглядело старинным. Крошечные бриллианты, выстроенные в линии, образовывали на металле изящные завитки узора, который закручивался к центру, где одиноко подмигивал яркий бриллиант.
— Оно принадлежало бабушке, — сказал Генри. — Мама подумала, что оно подойдет. Когда я его увидел, то сразу понял, что оно идеально.
Его мать?
— Пенелопа?
— Она изменила своё мнение, Солнышко. — Он ухмыльнулся. — И злится, что я делаю предложение не на вечеринке в саду, или в Париже, или на гондоле в гребаной Венеции... но мне показалось, что этот момент должен принадлежать только нам двоим. В правильном месте. Без широких жестов, массовки и фейерверков. Наша жизнь не заурядна, твоя и моя. Нас фотографируют, помещают снимки на первые полосы газет, и людям нравится думать, что они знают о нас всё. Широкие жесты и фейерверки это часть нашей жизни, для нас это не нечто невероятное. Но когда мы возвращаемся домой и закрываем за собой дверь, то остаемся только ты и я… в этом и есть наша невероятность, правда?
Я кивнула, плача так сильно, что с трудом могла разглядеть его лицо.
— Я родился в роскоши… но никогда не знал, что такое истинное богатство, пока не встретил тебя, Надия Рэй. Сделаешь ли ты меня самым богатым человеком на земле, оказав мне честь и выйдя за меня замуж?
— Да! — я рыдала, бросившись к Генри, чувствуя губами его смех, когда целовала его. Наверное, я выглядела нелепо, плача и смеясь, осыпая его лицо поцелуями, но мне было плевать.
В конце концов, Генри пришлось мягко оттолкнуть меня, чтобы надеть кольцо на палец.
— Оно идеально. Так идеально. — Я обхватила его лицо руками и поцеловала чуть сдержаннее.
Мы так улыбались, что казалось, наши лица вот-вот треснут. Генри крепко обнял меня, и я заметила, как его взгляд скользнул за моё плечо. Он печально улыбнулся мне.
— Нас фотографируют.
Я фыркнула.
— Полагаю, у меня не будет шанса первой рассказать Лекси.
Он усмехнулся и помог мне подняться. Наши пальто промокли насквозь, но мне было все равно.
— Она уже знает.
— Что? — мы свернули к тропинке, и я поняла, что Генри прав. Проходящие мимо люди, должно быть, видели, как он опустился на одно колено, и остановились полюбопытствовать.
Они хлопали и выкрикивали поздравления, когда мы проходили мимо.
— Лекси и Кейн уже знают, — продолжил Генри, когда мы пробрались через небольшую толпу и направились в сторону дома. — Я спрашивал у Лекси её мнение о кольце.
— Ты вроде сказал, будто точно знал, что оно идеально, — поддразнила я, подняв руку, чтобы взглянуть на потрясающее украшение.
— Как уже говорил, я испытывал раздражающее чувство сомнения по поводу всего.
— Не стоило. — Я обняла его крепче.
— Неужели? Потому что тебе, очевидно, и в голову не приходило, что моя скрытность связана с тем, что я собирался сделать предложение. — Он выгнул бровь, глядя на меня. — А что, по-твоему, я скрывал?
Я знала, что он предполагал.
— Я не думала, что ты изменял. — Я раздраженно пихнула его. — Мы правда будем спорить через несколько секунд после помолвки?
— Нет, если скажешь, что, по-твоему, я скрывал.
— Я не знала. Подумала, может быть, на работе что-то не так, и ты не хочешь меня беспокоить.
— О. — Он расслабился, но я все еще смотрела сердито.
— Доверие работает в обе стороны, знаешь ли.
— Нет. — Он покачал головой. — Мы не спорим. Нам не нужно спорить, чтобы сделать меня твердым, — достаточно громко пообещал он. — Удивительно, но твое «да» уже вызвало у меня эрекцию.
Я расхохоталась, откинув голову назад, когда он довольно улыбнулся.
— Боже, ты мне нравишься, — повторила я слова, которые он много раз говорил мне.
— Хорошо. — Генри остановился на выходе из сада и привлек меня к себе для поцелуя. — Потому что ты застряла со мной.
Мы целовались на тротуаре, пока какая-то ворчливая личность, явно не имеющая сексуальной жизни, не пихнула нас, сказав, чтобы мы сняли комнату. Оторвавшись друг от друга, мы тихо рассмеялись друг другу в губы.
И тут до меня дошло, что эти губы будут моими навсегда.
Что он мой навсегда.
— Кстати, — прошептала я, — это было действительно эпическое предложение.
— Да? — выражение его лица смягчилось.
— Ты начал с того, как мы будем жить дальше... не нуждаясь во всем том дерьме, которое, как говорят люди, нам необходимо. Потому что, если однажды что-то случится, и мы лишимся всех материальных ценностей, которые делают нас привилегированными, я знаю, у нас все будет в порядке. Пока у нас есть это, — я потянула его за лацканы пиджака, прижимая к себе, — мы справимся и с радостями, и с неудачами.
Генри кивнул, и я заметила озорной огонек в его глазах.
— Знаешь, мама хочет устроить самую огромную, самую дорогую светскую свадьбу, какую только можно представить.
Я пожала плечами.
— Тогда так и сделаем. Единственное, что имеет значение, это то, что мы с тобой поженимся, верно?
— Она сведет тебя с ума.
— Генри… я же получу тебя в конце?
— Да. — Улыбнулся он. — Ты получишь меня сейчас, во время и после.
Я покачала головой, услышав намёк в его голосе, но сказала:
— Значит, пусть сводит меня с ума. Все, что меня волнует, — это ты.
Генри обхватил руками мои руки и прижался лбом к моему.
Мы закрыли глаза, звуки города исчезали вокруг, мы просто дышали.
Вместе.
Навсегда.
КОНЕЦ
