Чистенько, но все-таки ночлежка. Тут можно остаться на несколько дней или на недельку, пока не подвернется вариант получше. Грустно. Тут даже не поплачешь над превратностями судьбы, поэтому я даю себе обещание, что дам волю истерике тогда, когда сниму отдельную комнату в квартире. Квартиру я точно не потяну.
А еще не стоит забывать о работе. Я взяла отпуск, и он закончится через пять дней. Жизнь продолжается, пусть у меня полный раздрай на душе и нежелание впасть в анабиоз на несколько лет. Зато у меня есть красивые трусы, которые я хочу порезать ножницами, сжечь и пепел развеять по ветру, но жалко. Дорогие ведь. И носить не буду.
Я справлюсь. Я сильная. И надо записаться в душ, чтобы смыть с себя запах Ромы, который после моего решения молча помог мне вынести сумки и вернулся в дом. Я его обиду и злость понимаю. Я сама на себя гневаюсь. Ну не дура ли?
До позднего вечера сижу в интернете и на телефоне в поисках комнаты. Назначаю несколько встреч с просмотрами, сбрасываю звонки мамы, Наташи и Татьяны Павловны и очень жалею, что у меня нет хорошей подруги. Быть одной — тяжело. Даже поплакаться некому, а с пятью соседкам, которые тоже стараются не отсвечивать на своих койках, тоже не поговоришь по душам.
В душе я все же пускаю слезу, но беру себя в руки. Не сейчас. Напоминаю, что я сильная. Да, очень велик соблазн побежать к маме, вымолить у нее прощение и получить взамен каплю любви и заботы, но она отказалась от меня, а такие манипуляции я не приму. И именно из-за нее я оказалась сейчас без крыши над головой, истерзанным сердцем и черной тоской.
Уже в кровати по тонким одеялом, который подозрительно пахнет плесенью, я пугаюсь, что Тимура может накрыть рецидив. Вдруг вернется к наркотикам? а не много ли я на себя беру? Вероятно, для него мое признание стало финишем, за которым он больше не видит веселья. Можно сказать, он отомстил мне за школьную и неразделенную любовь и я ему наскучила. Да, именно так.
И чем сейчас Рома и Тимур заняты? Опять в клубе и новую девку для утех ищут? Всё, больше никаких мужиков. Буду старой одинокой девой. Это же невозможно. И зло берет, и отчаяние и на части рвет желание позвонить то одному, то другому и спросить, как у них дела.
— Да что ты там вертишься? — спрашивает в темноте уставший женский голос, в котором узнаю Алену, низенькую и полную блондинку.
— Простите, — замираю на спине и натягиваю одеяло до подбородка.
— Что тревожит? — спрашивает другой голос. Это, кажется, Лиля, шатенка с россыпью темных веснушек на лице. — Бывший, да?
Задумываюсь над тем, можно ли назвать Тимура и Рому бывшими. Я ведь не была с ними в серьезных отношениях, однако такое ощущение, что провела с ними несколько непростых лет. Всхлипываю и закусываю губы. Я дала себе обещание не плакать до того момента, пока не останусь в одиночестве.
— Точно бывший, — печально вздыхает Алена.
— Ага, узнаю это
— Бывшие, — жалобно шепчу я. — Их двое.
— Двое? — удивленно переспрашивает Лиля.
— Ага, — зажмуриваюсь и стискиваю край одеяла.
— Ну, тут точно надо выпить, — возмущенно охает Алена.
— Поддерживаю, — оживленно соглашается Лиля. — У меня коньячок в чемодане припрятан на такие случаи.
— Да заткнитесь вы, — бурчит недовольный сонный голос. — Да хоть десять бывших, дайте поспать.
— Ой ладно тебе, Ленка, — говорит Лиля, и ее кровать поскрипывает. — Сама вчера со своим по телефону ругалась, а после заперлась в туалете на несколько часов.
— У меня проблемы с кишечником.
Врет, потому что голосок дрожит от обиды и разочарования. Я не одна с разбитым сердцем.
— Ага, — смеется Алена, — то-то ты ревела и причитала “вот и вали к своей шлюхе”.
— Свалил, кстати? — обеспокоенно спрашивает Алена.
— А мне все равно, — зло шипит Лена. — Я его заблокировала.
Темная тень приближается к моей койке и срывает с меня одеяло:
— Пошли коньяк пить! Армянский! Залечит все душевные раны.
— Прям слоган, — шепчу я.
— Так я не зря маркетологом работаю, — Лиля смеется. — Правда, мы не коньяки продаем, а карнизы и шторы, но суть одна. Они тоже меняют жизнь.
— Как именно?
И ведь хороший вопрос. Если шторы и карнизы меняют жизнь, то я готова их прямо сейчас и купить.
— А об этом я тебе расскажу за стопочкой коньяка, долькой горького шоколада и ломтиком лимона, — хватает за руку и вынуждает меня сесть, — а ты мне про бывших.
— А пошли и выпьем твоего армянского коньяка! — решительно встаю. — Имею право! Вечно я себе все запрещаю, а в итоге жалею.
Глава 52. Ромашка успокаивает
— Значит, кинула тебя? — не могу сдержать ехидства.
— Завали хлеборезку и сгинь, — Рома вскидывает руку и делает вид, что очень занят изучением документов. — Я тут пытаюсь работать и тебе советую.
— Да я по этому поводу и пришел, — пожимаю плечами. — Секретаршу на новую надо посмотреть и утвердить. Отдел кадров подобрал нескольких девочек.
Я удивлен, что Аня оставила Рому. Я принял непростое решение уйти, а она взяла и махнула хвостом, потому что. видите ли, влюбилась в двоих. Люби одного. Например, вон того, который сидит и зубами от злости поскрипывает.
— Да возьми кого-нибудь, — перелистывает страницу и делает пометку простым карандашом, — лишь бы кофе умела варить.
И все было бы проще, если бы стерва Одинцова выбрала… меня, но нет. Она же любит все усложнять. Да я бы был более удовлетворен, если бы она осталась с Ромой, тогда я чувствовал, что поступил верно, а так… Ни я, ни Рома в итоге ничего не получили, кроме уязвленного эго и злости.
— Ты же потом будешь придираться к нашей секретарше, — недовольно вздыхаю.
— Нашей, — глухо тянет Рома и поднимает на меня взгляд, — одна секретарша и два босса?
— Верно, — медленно киваю и улыбаюсь. — Два босса и одна милая секретарша в мини-юбке.
Отбрасывает бумаги и откидывается назад, прожигая меня немигающим взглядом.
— Я в эти игры отказываюсь играть. С меня хватит.
— О каких играх идет речь? — с нарочитым удивлением вскидываю бровь. — нам нужна секретарша.
— Две секретарши.
— У нас одна приемная.
— И смежные кабинеты. Я в курсе, — Рома поправляет галстук. — А теперь будут отдельные кабинеты с отдельными приемными и разными секретаршами.
— Думаешь, секретарша психанет, когда кого-то из нас не будет на рабочем месте, и уйде?
Очень прямая и открытая аналогия. Но как не подразнить лучшего друга, когда сам бесишься?
— Именно так, — Рома зло щурится. — Никакой одной секретарши. В прямом, тим, и в переносном смысле. Намек понятен?
— А как же клин клином вышибают?
— Мы давали обещание рожи друг другу не чистить, но у себя в голове я тебе уже нос раза три сломал, — Рома скрещивает руки на груди. И у меня вопрос.
— Отвечу на него, если ты поднимешь свою жопу и мы пойдем смотреть на потенциальных секретарш, — я тоже скрещиваю руки на груди.
— Ладно.
— Тогда я жду вопрос.
Я по глазам Ромы вижу, о чем он меня спросит. Конечно, его вопрос будет касаться Одинцовой.
— Почему ты ушел?
— Потому что это было правильно.
— Так ты у нас тоже в правильные подался? Это прерогатива Анюты быть правильной, — Рома удивленно вскидывает бровь.
— Допустим, решил Одинцову тебе оставить, чтобы избежать сломанного носа, — смеюсь и приглаживаю волосы.
— Да ты что? Оставить мне? Какое благородство, — Рома в голос хохочет и через несколько секунд понижает голос, — а если начистоту. Надоела?
— Нет, — прячу руки в карманы, — либо я один, либо…
— Либо ты один? — встает и обходит стол. — А ведь тебя это совсем не волновало.
— Я же не рассчитывал, что все обернется все вот так, — пожимаю плечами. — Согласен, результат у нас вышел так себе. И я бы на твоем месте…
— А, может, ты выйдешь из тени? — Рома сердито щурится. — Может, она с тобой хочет остаться? Может, все-таки ты ей приглянулся, а меня она просто продинамила под предлогом, что в двух влюбилась.
