У парня начал мутиться рассудок. Ему было не выдержать давления, которому он подвергался. Его молодое и статное тело привлекало заключенных из других корпусов. Вскоре он заболел воспалением легких. Рассудок к нему не возвращался. Он лишился остатков разума.
Я заходил к нему в камеру, пытался завязать беседу, но он только смотрел отсутствующим взглядом. Те, кто прежде пользовались им, презирали его как потерявшего человеческий облик – своего рода месть за его молодость и красоту.
Доктор Густаву уверял, что если к нему вернется разум, он сможет выжить. Мы просили верующих помолиться за него, делали всё, что в наших силах. Больно было видеть умирающего молодого человека и ощущать полнейшее бессилие. Это стало в конце концов невыносимым. Мы попросили врача перевести его от нас. Это тяжело было сделать, но врачу всё-таки удалось определить его в городскую больницу. Там он лежал в горячечном бреду. Несколько дней спустя он умер.
Не вызывает сомнения, что те из наших товарищей, которых поддерживает семья, имеют шанс вновь влиться в общество. Нет нужды долго размышлять, чтобы в этом убедиться. Знаю, что многие из нас притерпелись к тяготам и лишениям тюремного быта. Но те, что страдают и мыслят, те, которые стремятся к самосовершенствованию, те, кто пребывают в постоянном поиске, те извлекают уроки.
Один из этих уроков – это умение ценить женщину, верную спутницу. Очереди, выстраивающиеся у тюремных ворот в дни свиданий, чтобы повидать заключенных родственников, на восемьдесят процентов состоят из женщин, часто с детьми, иногда с грудными. Это матери, жены, дочери, любовницы и подруги, которые, принося неимоверные жертвы и сдерживая волнение, не покидают нас в беде. Наше настоящее принадлежит им. Мы живем от свидания до свидания. Наше будущее тоже принадлежит им, потому что мы с нетерпением ожидаем дня, когда будем вместе и ничто не сможет разлучить нас. Мы думаем о них, чтобы они оживляли собою нашу повседневность. Они дают нам мужество, чтобы вытерпеть долгие годы тягот, унижений и произвола. Тягчайшее страдание в тюрьме вызвано тем, что мы разлучены с любимыми существами, которых нам так не хватает. Эти существа нам совершенно необходимы. Они – наша семья, они станут нашей опорой, когда мы выйдем на свободу. Они наполняют смыслом жизнь, которую мы влачим в заключении и которая ожидает нас на воле. Они дарят нам шанс начать новую жизнь.
Тюрьма становилась гуманнее по мере того, как женщина завоевала положение в ней. Только когда свидания с женщинами стали интимными, когда допускалась половая близость, тюрьма сделала первые решительные шаги к гуманизации.
У кого из нас была любимая, тот, в той или иной форме, проявлял гуманизм. Кто любит, тому нужен покой и уверенность, дабы взаимность крепла. Единожды испытав это чувство, мужчина готов вечно бороться за него. Женщина, подобно искусному химику, поддерживает эту необыкновенную жизненную энергию.
В этом тоже желание и наслаждение. Потому что мужская сексуальность – это поднявшийся член, который хочет усилить эрекцию, дабы усилить наслаждение. Ясно, что наслаждение усиливает чувства – и до, и после. Без чувств это просто стремление разрядиться. Лишь бы кончить – вот и всё. А если есть любовь, то наслаждение уже в самом предвкушении, а время, отведенное для наслаждения, преображается в беспредельность. А то, что наступает после, накрепко связывается с тем, что было до, и хочется, чтобы наслаждение длилось вечно.
Женская сексуальность в большинстве случаев теснее сопряжена с чувствами. Чем дольше живет она с партнером, тем больше доверие и отдача. Отдача – это сущность, это выражение женской сексуальности. Это не та статичная сексуальность, которая состоит лишь из ожидания. Это нарастающая близость с обеих сторон. Вот что возвышает обоих.
Заключенному это стало доступно после долгой, самоотверженной борьбы, забастовок и восстаний. Впервые женщина появилась в тюремной камере на Рождество 1983 года. Начальником тюрьмы был в ту пору доктор Руй – единственный из начальников, кого по-настоящему любили. Прежде он служил в колонии для малолетних преступников. Он знал почти всех нас еще подростками. Из сочувствия к нам он изо всех сил стремился облегчить наше положение.
Двери в камеры должны были оставаться открытыми, и на каждом этаже за нами следил охранник. Ему, разумеется, дали табуретку, радио и тарелку какого-то лакомства. Он садился, где ему положено. Обязательно кто-нибудь приходил с ним поболтать, чтобы его отвлечь. А в камерах тем временем занимались, чем хотели. Ясно, что при этом сохраняли уважение, бдительность и осторожность. С доктором Руем на этот счет мы договорились.
Я сам, когда увидел заветное местечко между белых ляжек, настолько возбудился, что со мной чуть не сделался нервный срыв. И все же я смог. Всё делалось второпях. Не такого я ожидал, и потому ощутил неудовлетворенность. Как же так? Я приписал это испугу, спешке и боязни быть замеченным. И всё же дело того стоило! Как бы то ни было, а начало было положено. Запах женщины, податливость женского тела, ласковая улыбка, полный желания взгляд – как без этого обойтись?
Я побеседовал с товарищами, у которых, как у меня, не ладилось с подругами. В этот день у всех стало всё иначе. Мне сделалось жалко тех, у кого женщин нет. Но даже они остались довольны. Теперь бы только найти партнершу. Самое трудное, после шестидесятилетнего существования тюрьмы, было достигнуто. В камерах появились женщины.
Года два женщин пускали в камеру только по большим праздникам. Таких случаев никто не упускал. Все об этом знали, но ничего не говорили. Только записные сплетники, которых хлебом не корми – дай только порассуждать о чужом горе-злосчастье – ополчились против наших «привилегий». Они болтали, что тюрьма превратилась в пятизвездочный отель. До наших страданий им не было дела. Они и понятия не имели, что значит быть заключенным, отторгнутым с ранней юности от общества и обреченным жить среди одних заключенных.
Никому и в голову не приходило, что наши женщины – честные гражданки и образцовые налогоплательщицы. Поэтому они имели полное право заниматься сексом со своими партнерами. Осуждены были только мы, а они по закону неподсудны. Если бы они сожительствовали не с нами, а с другими мужчинами – вот тогда бы их можно было считать преступницами, прелюбодейками в глазах осудившего нас закона и всех житейских условностей.
Рауль пожелал изучать историю и разыскал меня. Позднее в коридоре для свиданий я познакомился с его супругой Эленой. Мы с ними крепко подружились. Их, до того как разрешили свидания в камерах, застали за сексом. Они занимались любовью под лестницей, под самым носом у тюремной администрации.
