— Вы так прекрасно выглядите сегодня, Марина Александровна. Я уже и забыть успел, какие лучезарные у вас глаза.
— Когда же вы успели забыть, Сергей Кириллович? Ведь давеча вечером виделись, — мило краснела она в ответ, а он только щурил глаза да хитро улыбался.
— Для меня день вдали от вас — целая вечность…
Арсеньевы шли впереди них на несколько шагов, давая им возможность побыть наедине в многолюдном парке, но, тем не менее, не упускали их из виду среди многочисленных пар прогуливающихся, то и дело, оглядываясь назад. Было невооруженным взглядом видно, что Павел не очень был доволен сложившимся положением — он опасался, что в этом соперничестве друзей он будет при любом раскладе виноватым, но как выйти из него, не рассорившись ни с одним из друзей, он не знал. С другой стороны, рассуждал он, в парке разрешено прогуливаться всем без исключения, и если бы Воронин захотел или мог, он сам бы гулял здесь с Мариной, а не Загорский. Значит, так было предопределено.
— Я давно хотела спросить вас. Позволите?
— Спрашивайте.
— Не сочтите мой вопрос, пожалуйста, нескромным. Я хотела спросить вас о вашем дедушке, Матвее Сергеевиче. Я ни разу не видела его ни в Павловске, ни в Царском за прошедшие недели. Он не переехал на дачи? Или, не дай Бог, нездоров? — Показалось ли ей или черты его лица словно окаменели?
— Нет, мой дед не следует за двором. Видимо, он сейчас в Загорском. Он больше, знаете ли, любитель сельской тишины, чем суеты сует — светского общества. И заверяю вас — в вопросе здоровья он легко даст фору любому в его возрасте. Да что там, любому даже на добрый десяток моложе.
Это было сказано с таким сарказмом, что неприятно резануло слух Марины. Да и еще и эта оговорка «видимо». Выходит, он и правда не знает, где сейчас его дед. Как это может быть?
— Загорское? Это ваше имение?
— Да, самое крупное. Самое начало из начал нашей семьи. Было подарено моему славному предку первым Романовым. Когда я был еще мальчиком, мне казалось, что его границ не объедешь и за сутки.
— Правда? — удивилась Марина.
— Ну, разумеется, нет, — рассмеялся Загорский, видя выражение ее лица. — Оно, конечно, большое, но не настолько же. Когда мы очень юны, нам все кажется большим.
— Вы знаете, а я, когда училась в Смольном, каждый вечер пыталась вспомнить Ольховку. Я прожила там совсем мало — лет до семи — и не очень хорошо помнила имение. Но наш яблоневый сад и заросли чубушника я запомнила хорошо. Особенно одну старую яблоню. Я любила прятаться от своей няни на ее ветках. Они росли так плотно друг к другу, что за ее листьями получалось отличное потайное место. Забавно было наблюдать, как нянечка и девки ищут меня, — Маринина озорная улыбка померкла. — В последний раз я там спряталась, когда меня отвозили в Петербург на учебу.
— Вы прятались на дереве? — удивился Сергей. — Не думал, что девочки лазают по деревьям. У меня тоже было потайное место на одном из деревьев в саду Загорского. Мне мой дядька смастерил там что-то наподобие домика. Там, наверное, до сих пор лежат мои солдатики и настоящая подзорная труба. Мой дед подарил мне ее на шестой день рождения. Я обожал смотреть на нее с высоты моего домика и представлял себя Кутузовым, осматривающим диспозиции.
— Если она сохранилась до сих пор, вашему деду будет очень приятно, если труба перейдет к его правнукам, как некая семейная реликвия, — улыбнулась Марина, но тут же осеклась, увидев, как снова помрачнело лицо Загорского. Значит, это действительно так — между старым князем и Сергеем весьма прохладные отношения для близких родственников. Означало ли это, что и остальное написанное в анонимном письме — правда?
Она решительно повернулась к князю:
— За последние две недели вы бывали у нас почти каждый день. Так и слухов недалеко, вы же знаете, свет…
— Слухов? Каких слухов? — прищурил глаза Загорский. — Разве вы давали почву для них?
Марина оскорблено посмотрела на него, но заметив смех в его глазах, поняла, что он ее просто дразнит.
— Нет, Сергей Кириллович, вы прекрасно знаете, что порядочная девушка не должна давать почву для слухов и толков. Это твердится им каждый Божий день с малолетства. Я имею в виду вас.
— Меня? — шутливо испугался Сергей. — Что же я такого сделал в последнее время? Я ведь сущий ange [40].
— Mauvais ange? [41]— Марина обожала их беседы, полные беззлобного юмора, которые они так свободно вели за прогулкой.
— Touche [42], Марина Александровна. Но справедливости ради должен отметить, что был им ранее. Не буду отрицать очевидного. Но все изменилось, когда я снова увидел вас. Но вы говорили про слухи. Что за bruits [43]вы имели в виду? Что на мой счет шепчут в дачных салонах?
Марина замедлила шаг, вынуждая его сделать то же самое, не решаясь продолжить, затем набрала воздуха, словно перед прыжком в воду, и, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно беззаботнее, сказала:
— Вы ведь знаете сами, Сергей Кириллович, что за толки ходят, когда молодой человек начинает ездить часто с визитами в дом молодой девушки. А уж тем паче присылает ей цветы.
Загорский остановился, Марина была вынуждена сделать то же самое. Теперь они стояли и смотрели друг другу в глаза. Ей казалось, что ее пронзают насквозь, настолько острым был его взгляд.
— Вас это беспокоит, Марина Александровна? — в его голосе прозвучала какая-то незнакомая ей интонация, которая заставила ее слегка задрожать волнения.
— Нет, Сергей Кириллович, меня не беспокоит. Но я уверена, что они будут беспокоить мою maman, и я не знаю, что ей писать в следующем письме домой.
— Вашу maman, — повторил он за ней, криво улыбнувшись. — Вы хотите, чтобы я помог вам составить текст письма для вашей maman?
— Нет, Сергей Кириллович, текст я в состоянии составить сама. Я хочу знать ваши намерения, чтобы знать тему моего письма к ней.
— Мои намерения? — снова повторил он вслед за ней все с той же кривой улыбкой. Марине, глядя на то, как изменилось его лицо за последние минуты их разговора, казалось, что перед ней сейчас стоит другой, незнакомый ей человек, совсем не тот, что шутил и смеялся с ней всего пару мгновений назад. Ей стало страшно и больно, словно она заранее знала итог этой беседы. Она уже жалела, что начала ее, хотя понимала, что этот разговор был необходим ей. Необходим, чтобы ее бедное сердце прекратило метаться и уговаривать разум, что мечты могут сбываться.
— Да, ваши намерения. Обычно, когда молодой человек ездит с частыми визитами в дом девушки на выданье, клянется ей в своих чувствах, преследует ее на балах, пишет к ней и преподносит ей цветы и сладости, это означает только одно — этот человек преследует цель вступить в брак с этой девушкой.
Голова Загорского дернулась при слове «брак», словно оно ударило его. Марина задохнулась от того, как больно сжалось ее сердце при виде этого. Боже, он действительно не намеревался… Тогда что?
— Что вам нужно было от меня, князь, тогда? — голос Марины дрожал. Она изо всех сил сдерживала слезы. — Неужели я для вас лишь средство насолить вашему деду?
Загорский, видимо, не ждал подобной реплики от нее, и на какое-то мгновение маска холодного безразличия спала с его лица. В его глазах мелькнула целая гамма чувств — от удивления до… раскаяния? Марина замерла в ужасе.
— Так это правда? Правда?!
Она быстро развернулась от него, чтобы уйти, но не смогла — что-то удерживало юбку ее платья. Она раздраженно глянула вниз.
— Это становится уже дурной привычкой! — прошипела она в лицо Загорскому как можно тише, стараясь не привлекать к ним лишнего внимания других прогуливающихся.
— У меня не было иного выхода. Удержи я вас сейчас по-иному, нынче же вечером в гостиных скажут, что мы вели себя неподобающим образом.
