- Он целовал меня, - повторила я, глядя на Дельфину и со злорадством замечая, как в глазах ее появляются самая настоящая злоба, потом обида, а потом и неуверенность. – Меня – такую обманщицу, такую грязную развратницу. Он целовал меня. И что-то мне подсказывает, что он делал это с удовольствием. И будет делать это и впредь. А ты… ты еще глупая, вздорная девочка. И своей вульгарной грубостью, как торговка апельсинами, отобьешь интерес даже у тех поклонников, которых привлекут твои сомнительные молодость и свежесть.
- Ах, как ты заговорила! – притворно восхитилась она, зло покусывая нижнюю губку. – Предлагаю тебе самой согласиться на развод и отпустить Этьена. Иначе я не буду молчать кое о ком… ты сама знаешь!
Я не могла понять – блефует она или нет. Я не слишком разбиралась в законах, тем более в тех, что регулировали семейные отношения, но понимала, что если бы у Этьена были доказательства измен Розалин, развод и в самом деле был бы уже разрешен. Но доказательств нет. Нет у него – у графа де ла Мара. А что если куколка Дельфина знает больше, чем он ей рассказал?..
Роль королевы Гвиневеры не предусматривала такого диалогового ответвления, и мне снова пришлось импровизировать.
- Что ж, не молчи, - сказала я, пожав плечами. – Ты уже доказала, что не умеешь хранить чужие тайны… даже самые интимные. Которые тебе открыли, оказав доверие. Продолжай в том же духе, чтобы Этьен убедился, что с тобой можно беседовать лишь о погоде. Только помни, что Этьен играет в машинки фабрики «Деламар», а не в куклы фирмы «Брю».
Дельфина вскинулась, прищуривая глаза, но в следующее мгновение хлопнула входная дверь, раздались шаги и голоса, и в гостиную вошли Этьен и Аржансоны.
Я повернула голову в их сторону и увидела лицо Этьена – бледное, настороженное. Не оставалось сомнений - он… боялся.
Глава 17. Разговор в гостиной
- Что бы она тебе ни наговорила - всё неправда.
Одной этой фразой он признался вернее, как если бы предоставил письменное свидетельство.
Мы с Этьеном остались в гостиной вдвоем. Заглянула Мирей, но я покачала головой, и она сразу же скрылась с глаз долой.
- А что вы так испугались? – спросила я, глядя на него снизу вверх.
Правильно говорила моя матушка, когда при ней дамы сплетничали о семейных парах – не бывает виноват кто-то один, виноваты всегда оба.
- Я? – переспросил Этьен, ткнув себя пальцем в грудь, как будто здесь был еще кто-то кроме нас. – Ничуть не испугался.
- Тогда идите спать, - сказала я, с трудом скрывая злость и досаду. – В правое крыло.
Я встала с диванчика и хотела уйти, но граф поймал меня за запястье.
- Что она тебе сказала? – потребовал он. – Я же вижу, что ты сама не своя.
- Будьте спокойны, - отрезала я. – Ваши измены мне не интересны. Да, ваши измены тоже! – последняя фраза сорвалась с моего языка нечаянно. Потому что я не имела права упрекать кого-то в изменах. Ни Этьена, ни даже Розалин. Это были их дела, и их семейная жизнь.
Но слезы подступали к горлу, и я никак не могла вздохнуть. И уже задыхалась, как будто лиф платья превратился в стальной корсет из прошлых веков.
Еще я подумала, что как в продолжении пьесы, королева Гвиневера упрекает неверного Ланселота, который изменил ей с леди Элейной. А сэр Ланселот пытается объяснить, что леди Элейна приняла облик Гвиневеры, и он был обманут злым колдовством. Но от этого обмана родился сэр Галахад…
- Пустите, месье! – я дернулась, пытаясь освободиться, и тут же оказалась прижатой к мужской груди. Пусть этот сэр Ланселот оправдывается перед своей Гвиневерой. А мне не хочется выслушивать жалкие оправдания! Потому что я была не Гвиневерой! Я была глупышкой Элейной, поверившей нежным речам рыцаря-обманщика!
Этьен без труда завел мои руки мне за спину, перехватив одной рукой запястья, а другой схватив за шею пониже затылка.
- Какие измены? – процедил он сквозь зубы, глядя на меня в упор.
- Ваши! – бросила я ему. – С безмозглой куклой!
- С Дель… Черт! – он прижимал меня все крепче, и я уже чувствовала неопровержимое свидетельство его страсти… страсти к Розалин, и принялась вырываться с удвоенной яростью.
- Отпустите немедленно! – я готова была снова укусить его, но он был выше и достать до щеки или хотя бы до шеи я не могла, поэтому бестолково тыкалась лицом ему в грудь. – Я иду спать, а вы можете отправляться куда угодно и жаловаться на жену кому угодно!
Вот. Теперь я поняла, что особенно обидело меня и оскорбило. Измены в семье де ла Маров – это их дело. Пусть мстят друг другу, пусть развлекаются изменами. Но жаловаться на жену… это… это все равно, что рассказывать, какой ты идиот! Пусть жена хоть трижды плохая, но трижды подлец тот, кто выносит из дома грязное белье.
- Не было никаких измен, и никуда ты не пойдешь, - он шаг за шагом теснил меня все дальше от выхода. - С тех пор, как тебя встретил, я ни на одну женщину даже не посмотрел. А потом… потом… - казалось, он с трудом подбирает слова, и я опять разозлилась.
Оправдания сэра Ланселота! Прости, любимая, я был околдован!
- А потом все случилось само собой! – съязвила я. – Отпустите!
– Не веришь? - он прижал меня к стене так стремительно, что я ахнула. Глаза его горели, и казалось, он с трудом сдерживался, чтобы не придушить меня тут же. - Ты думаешь, почему я кончаю на «раз-два-три», едва прикоснусь к тебе? Как мальчишка кончаю!
Это заявление обескуражило меня, и злость пропала, как будто ее и не было.
Его лицо было совсем близко, и губы скользили в опасной близости от моих губ, лаская легкими прикосновениями щеку, висок…
- П-почему? – спросила я шепотом, блаженно закрывая глаза.
- Потому что полгода жил, как монах, - он поцеловал меня в шею долгим поцелуем. – И теперь завожусь, едва ты на меня посмотришь. Не было ни одной женщины, и теперь нет никакой другой… Только ты…
От его слов и прикосновений я едва держалась на ногах. Но когда он положил ладонь на мою грудь, поверх платья, задев сквозь тонкий шелк сосок, ставший вдруг таким чувствительным, что-то во мне воспротивилось этому натиску. Да, этот Ланселот не краснел и не бледнел, оправдываясь перед обманутой возлюбленной, этот Ланселот даже не чувствовал за собой вины. Хотя был виноват.
- Но в Ривьеру вы ведь поехали не маму проведать? – сказала я резко, открывая глаза и пытаясь оттолкнуть графа.
Он оставил поцелуи, но по-прежнему прижимал меня к стене, а его ладонь как бы невзначай переместилась на мое бедро, комкая платье, потихоньку поднимая подол.
- Нет, мать здесь ни при чем, - признал Этьен.
- Значит, поехали к Делф?
- Поехал.
- Зачем? – продолжала я допрос, понимая, что надо, надо остановиться. Но остановиться было выше моих сил.
- За тем самым.
- Она сказала, вы провели с ней ночь и… и кое-что сделали…
Я замерла, ожидая ответа, но Ланселот был спокоен и даже усмехнулся, опять разозлив меня до белого пламени в глазах.
- Смеетесь?! – я попыталась ударить его, но он схватил меня за подбородок и поцеловал в губы, после недолгой борьбы полностью сломив мое сопротивление.
Он целовал меня с такой горячей страстью, с таким пылом, что уже само это можно было принять, как желание убедить меня, что других женщин, кроме меня, не было. Других женщин… но ведь я – не Розалин… Граф сам того не ведая изменял жене…
Наконец он оторвался от моих губ, но я тут же ощутила его ладони на голой коже – поверх чулок, пониже кружев на нижнем белье. Он ласкал мои бедра, прижимая меня к своим бедрам, и я задрожала, потому что это был тот самый чувственный ритм, который заставлял стонать от удовольствия и мечтать о большем… о гораздо большем…
