даже любили. В Индии принято считать, что калеки отмечены самим Всевышним, и
верующие обязаны заботится о них.
Эвелин смотрела на приведенного со смесью страха и отвращения. Он тоже глядел
на нее, беззвучно смеясь, по его подбородку стекала слюна. Дюжина сильных рук
подхватили Ниматуллу и в один момент раздели его, выставив на свет божий
искореженный позвоночник и деформированные тонкие ноги, между которыми
болтался маленький сморщенный пенис.
-- Ниматулла, смотри, какую прекрасную женщину мы тебе приготовили! Она как
раз сгодится тебе! С ней ты спокойно можешь лишиться своей девственности!
Тебе будет приятно!
Продолжая бессмысленно ухмыляться, горбун что-то промычал.
-- Нужен мед! Он любит мед! Он готов драться за него! Намажем ее медом!
Толпа вновь заревела. Кому-то поручили сбегать в кишлак и вскоре появился
горшок, наполненный медом горных пчел. Двое мужчин снова стали держать
Эвелин, двое других широко раздвинули ее ноги и вылили густую липкую жидкость
на низ ее живота. Потом один из джелилов начал размазывать мед между ее ног,
стараясь попасть и внутрь. Он окунул два сложенных пальца в горшок, накрутил
вязкий слой и вонзил пальцы через пунцовые губы внутрь ее. Эвелин не
сдержалась и заерзала на циновках. Под действием смазанных медом пальцев
сладко сжался живот, внутри Эвелин прорезался первый росток желания...
Мужчины подтащили голого горбуна к Эвелин. Ниматулла почуял запах меда,
его ноздри широко раздувались.
-- Сюда, Ниматулла! Сюда!
Они пригнули его голову так, что она оказалась между раскинутых ног. Горбун
пронзительно взвизгнул и жадно набросился на мед. Он слизывал его с тела
Эвелин, захлебываясь и торопливо глотая... Его пальцы вцепились в ее чресла,
он упивался сладостной жижей. Его взъерошенная голова казалась издали
огромным мохнатым шмелем, жужжащим меж двух гигантских белых лилий...
Двое рослых джелилов подняли Ниматуллу, перевернули в воздухе и вновь
опустили на женщину. Ее тотчас затошнило -- от горбуна исходил тяжелый запах
пота и псины. Его лицо с плоским сломанным носом оказалось на ее лобке, язык
вновь принялся облизывать с него мед. Один из джелилов подтолкнул худые ляжки
горбуна к лицу Эвелин. Она вскрикнула и попробовала отодвинуть голову вбок,
но чья-то рука разжала ее рот и впихнула в него жалкий член Ниматуллы. Ей
удалось выплюнуть его, но рука сильно надавила на зад горбуна, и маленький
вялый фаллос вновь оказался меж ее губ. Она плотно закрыла глаза, втайне
надеясь, что сейчас потеряет сознание и тогда ничего не будет чувствовать.
Но темноты обморока не было. Напротив, шершавый язык, лизавший внутреннюю
поверхность ее бедер, теперь казался симпатичным и уютным... Покончив с
бедрами, жадный рот вновь спустился к намазанным медом потаенным губам.
Стремясь ничего не оставить там, ни одной сладкой капли, нетерпеливый язык
подобрался к маленькому чувствительному бугорку, а зубы прижались к
коралловому ожерелью трепещущего входа... Домогаясь новых сладких ощущений,
язык урода тянулся все дальше, проникал все глубже. Он уж прошел весь тоннель
и касался самого сокровенного...
Эвелин чувствовала, как знакомое желание неудержимо нарастает, как все внутри
начинает волноваться, как выделяется сок вожделения, который тут же
смешивается о остатками густого нектара... Бессознательно она сдавила губами
лежащий у нее во рту убогий член инвалида и сделала несколько сосательных
движений. И сразу доселе дряблая плоть ожила, стала наливаться и крепнуть. Со
странным самодовольством она ласкала и в то же время поддразнивала этот
орган, никогда в жизни не испытывавший ничего подобного.
В калеке проснулся здоровый человеческий половой инстинкт -- появились
движения, которым его никто не учил. Лежа на Эвелин он начал медленно
поднимать и опускать таз. Его член вырос настолько, что в результате движений
бедер он уже показывался наружу, прежде чем снова скрыться в ее рту.
Заметившие это джелилы радостно заорали и захлопали в ладоши. Другие застыли,
поглощенные необычным спектаклем. Ниматулла все больше распалялся, из
зарывшегося внутрь Эвелин рта вырывался звериный вой, а голые ягодицы урода
брыкались, точно это был зад рассерженного мула.
-- Ниматулла, хватит! Не так! Тебе будет лучше! Покажите ему, как надо!
Переверните его! Пора уже!
Под крики толпы толстый джелил могучими руками подцепил горбуна и оторвал от
женского тепла. Тот заревел, словно раненный бык. Толстяк крикнул, чтобы
кто-нибудь подержал ноги женщины разведенными, а сам легко перебросил
Ниматуллу так, что его безобразная физиономия оказалась против лица Эвелин.
Кто-то направил его член, надувшийся и раздавшийся, во взмокшую нишу ее
гениталий. От неизведанного ощущения по изуродованному телу пробежал разряд
первобытного желания, горбун охнул и сладострастно взвыл. Он судорожно
вцепился в талию лежавшей под ним женщины, в страхе, что его снова могут
оторвать от нее... Инстинкт взял свое, пенис совершал одну фрикцию за другой.
Руки горбуна с бедер Эвелин переместились на грудь, вокруг соска сомкнулись
губы, которые теребили, сжимали, всасывали...
Эвелин с удивлением убедилась, что ее тело непроизвольно, само по себе,
вопреки ее воле, отвечает этим неумелым ласкам. Ее бедра тянулись ему
навстречу, они задвигались в унисон с его худосочным тазом, исполняя
самый древний из всех танцев...
Возбуждение толпы достигло предела. Голоса мужчин охрипли от криков. Опять
забил барабан. Кто-то опрокинул их импровизированное ложе, Эвелин с
Ниматуллой скатились на землю. Какой-то мальчишка выплеснул на них пиалу чая,
другой бросил горсть песка. Но Эвелин не чувствовала теперь ничего, кроме
удовлетворения от всаженного в нее миниатюрного, точно игрушечного, быстро
сновавшего взад и вперед мужского полового члена... Несмотря на свои
скромные размеры, он сладко возбуждал и делал ей приятно в самой глубине...
Горбун, подогреваемый криками толпы, боем барабана, запахом пота множества
мужских тел, охмелев от роскоши белого женского тела, достиг, наконец, своего
первого в жизни оргазма. Когда первый спазм прокатился по страшному
позвоночнику, он изо всей силы укусил лежавший перед его лицом белый нежный
плод, казавшийся таким привлекательным и вкусным. Почувствовав, как из
