— Попробуй сделать хоть что-нибудь, мать твою, — рычит темноволосый мужчина на переднем сиденье, направляя на меня пистолет, — и твои мозги украсят заднее стекло.
Я откидываюсь на спинку стула, свирепо глядя на него и стиснув зубы.
Блядь.
Какого чёрта я не свалил отсюда раньше?
Дорога туда, куда они меня везут, занимает всего около тридцати минут. И за эти тридцать минут я обдумываю каждый свой шаг. Каждый сценарий. Я думаю о том, как бы мне сбежать, а может, и нет. Когда мы подъезжаем, меня вытаскивают из машины, как тряпичную куклу, и толкают к старому складу. Большой, запущенный, идеальное место, чтобы спрятаться.
Когда мы заходим внутрь, на большом диване, развалившись, сидят двое мужчин. Первый встаёт, и первое, что я замечаю в нём, — это его огненно-рыжие волосы. Их невозможно не заметить. Я никогда в жизни не видел ничего подобного. Строгий, идеально выглаженный костюм облегает его тело, когда он шагает ко мне — хладнокровный, спокойный и собранный.
Опасный.
В этом нет сомнений.
Все эти чистоплотные ублюдки такие.
— Ну-ну, — бормочет он, останавливаясь передо мной. — Они сказали, что вы выглядите пугающе похожими, и они были правы. Здравствуй, Дакода. Я уверен, ты меня знаешь…
Я ничего не говорю. Совсем ничего.
И я не скажу ни единого грёбаного слова.
Ни этому ублюдку.
Ни кому-либо из них.
— Я Шанкс.
Это он? Тот ублюдок, который заправляет этим делом? Которого мой брат так боится, что пытался покончить с собой, чтобы спастись от него? Чёрт, я мог бы разорвать его на части голыми руками.
— Я уверен, ты знаешь, почему ты здесь, — продолжает он, его голос мягкий и спокойный, как шёлк. Он часто этим занимается. Он профессионал. Это очевидно. — Брэкстона было нелегко найти, но, когда я узнал о его близнеце… Ну, ты можешь себе представить, что план был довольно прост: привезти тебя сюда, и Брэкстон, в конце концов, последует за тобой.
— А если он этого не сделает? — плююсь я, злость берёт надо мной верх.
Она всегда, чёрт возьми, берёт надо мной верх.
— Что тогда? — я бросаю вызов.
Шанкс ухмыляется.
— У меня сильное предчувствие, что твой брат не бросит тебя и не сбежит. Я могу ошибаться, в конце концов, он не такой уж умный, как ты, я уверен, знаешь, но, думаю, его совесть не позволит ему оставить тебя в наших руках.
— Тогда ты ошибаешься, — рычу я. — Так что лучше убей меня сейчас. Мой брат не придёт.
Но я знаю Брэкстона. Я хорошо его знаю. Он может быть эгоистичным и жестоким, и всеми теми дерьмовыми вещами, которыми может быть человек, но я знаю, глубоко в своём гребаном нутре, что, когда дойдёт до этого, он придёт за мной. Я знаю это так же хорошо, как знал, что, когда он попал в беду, я рискнул бы своей жизнью ради него.
Мы всегда прикрывали друг друга.
Знаю, что это не изменится.
— Ох. — Шанкс смеётся, запрокидывая голову. — Я не собираюсь тебя убивать, это было бы слишком весело. Если Брэкстон не появится, я буду пытать тебя так, как ты даже представить себе не можешь, пока ты не скажешь мне, где он. В любом случае, Брэкстон придёт ко мне из-за тебя. И я убью его.
— Значит, быть пыткам, — шиплю я, не отрывая от него взгляда. — Я никогда не скажу тебе, где мой брат.
Шанкс улыбается, и улыбка эта холодная и смертоносная.
— Будь по-твоему. Должно быть весело.
Он не вытянет ничего из меня.
Да поможет мне чёртов Бог, я защищу своего брата любой ценой.
Даже если ценой будет моя жизнь.
Глава 19
Чарли
Сейчас
Чувство вины.
Оно роится у меня в груди, заставляя меня чувствовать себя так неловко, что я не произношу ни слова всю дорогу домой. Даже когда мы добираемся до места, я удаляюсь в свою комнату, отказываясь с кем-либо разговаривать. В конце концов, остальные уходят домой, и остаёмся только мы с Кодой. Он оставляет меня в покое, за что я ему благодарна. Мне не нужно, чтобы из-за него я чувствовала себя ещё хуже, чем сейчас.
При мысли о том, что Элли всё ещё не свободна, что её всё ещё пытают, мне становится дурно.
Я могла бы вытащить её в тот день, уверена, что был бы способ, если бы я действительно постаралась.
Но я этого не сделала.
Не совсем.
Я так боялась, и из-за меня Слейтер больше десяти лет жил в муках, гадая, где она, всё ли с ней в порядке и жива ли она вообще до сих пор.
Из-за меня.
Когда солнце садится, я встаю с кровати и иду на кухню, нахожу бутылку водки, открываю её и делаю четыре больших глотка, прежде чем поставить её на стол рядом с собой.
— Это не поможет тебе почувствовать себя лучше.
Я оборачиваюсь и вижу, как входит Кода, только что вышедший из душа, без рубашки.
— Не говори мне, что поможет, а что нет, чтобы мне стало лучше, Дакода. Ты ни хрена не знаешь.
С его волос стекает вода, и капли стекают по лбу, и, боже, он выглядит великолепно. Я ненавижу, что меня так влечёт к нему. Ненавижу, что он заставляет меня чувствовать себя такой жалкой, потому что он не чувствует того же. Это только злит меня ещё больше, пока я не ощущаю, как в моём животе скапливается комок напряжения, который бурлит, пока я едва могу его сдерживать.
Я так зла.
На себя.
На Дакоду.
На свою жизнь.
В основном, на своего отца.
— От того, что ты на меня огрызаешься, лучше тоже не станет.
Я разворачиваюсь и хватаю первую попавшуюся вещь, которой оказывается бутылкой водки. Не раздумывая швыряю её через всю комнату прямо в него. Я так зла. Так сильно зла. Он как раз вовремя уклоняется, и бутылка разбивается о стену, разбрызгивая повсюду водку и стекло.
— Не смей, блядь, говорить мне, что поможет мне почувствовать себя лучше! — кричу я так громко, что сама себя пугаю. — Ты ничего обо мне не знаешь. Ни хуя. Перестань вести себя так, будто я тебе не безразлична. Мы оба знаем, что это не так. Ты такой же эгоист, как и все остальные. Просто киска. Просто киска. Вот как ты меня назвал. Ты кусок дерьма!
Я намереваюсь выбежать из комнаты, но Кода движется быстро, как тигр на охоте. Внезапно он оказывается передо мной, прижимает меня спиной к стойке, загоняя в клетку своим большим телом. Мы оба задыхаемся, мы дикие, мы злы, мы на грани срыва. Я хочу причинить ему боль. Боже, я ненавижу его.
Только я этого не делаю.
Я, чёрт возьми, этого не делаю.
Я бью его кулаками в грудь снова и снова, злая и расстроенная. Мне нужно заставить его немного помучиться. Он хватает меня за запястья и прижимает их к бокам, прежде чем наклониться так близко, что его дыхание касается моего лица.
— Не говори мне, что я, блядь, чувствую, и не бей меня, блядь.
— Просто киска, — кричу я. — Так ты меня назвала. Вот что ты, блядь…
— Ты хочешь знать, важна ли ты для меня, — рычит он мне в лицо так громко, что я замолкаю. Слова застревают у меня в горле. — Это то, что ты, чёрт возьми, хочешь знать? Что ж, ты важна. Ты значишь для меня больше, чем любой другой человек после моего брата. Мне это чертовски не нравится. Я здесь для того, чтобы выполнять свою работу, и эта работа заключается в том, чтобы не дать тебе погибнуть. Но сама мысль о том, что кто-то может причинить тебе боль, вызывает во мне ярость и желание защитить, чего я не испытывал уже очень давно. Я чувствую тебя так, как никогда не чувствовал ни одну женщину. Ты сводишь меня с ума, чёрт возьми, и я не понимаю почему. Ты заставляешь меня чувствовать то, чего я никогда не чувствовал, и я не понимаю почему. Всё, что я знаю, это то, что ты понимаешь меня, ты, чёрт возьми, понимаешь меня так, как никто другой никогда не понимал. Ты видишь мою грёбаную тьму, и всё равно хочешь взять её в свои руки, как будто это крошечная, блядь, бабочка, которую ты можешь защитить. Я, блядь, не подхожу тебе, Чарли. Но ты важна для меня. Даже не сомневайся в этом, чёрт возьми.
Мои колени подкашиваются, и плевать на всё остальное. Я наклоняю голову вперёд, потому что он прижимает мои руки к бокам, и целую его. Я целую его с такой яростью, что это ранит мою проклятую душу. Какое-то мгновение он ничего не делает, чёрт возьми, он даже откидывает голову назад и рычит:
