Я не спеша расчесываю волосы, ожидая, пока коридоры опустеют, прежде чем выйти из раздевалки. У меня впереди свободное время и свидание с несколькими учебниками в библиотеке, а так как у Алекса сейчас урок истории, мне нет никакой необходимости пробираться через наплыв людей, которые пытаются попасть на следующий урок вовремя.
Ты не можешь вернуться к Сиренам. Ты не можешь вернуться к Сиренам. Ты не можешь вернуться к Сиренам.
Я повторяю эту мантру снова и снова, когда наконец выхожу. Мой телефон жужжит в заднем кармане, и я уже протягиваю руку, чтобы вытащить его, когда вижу, что дверь в раздевалку мальчиков распахивается и кто-то появляется.
Моя кровь мгновенно становится ледяной.
Джейкоб Уивинг.
Его сумка перекинута через плечо, только одна лямка, и он без особых усилий выглядит круто. Естественно, на нем его куртка. Светлые волосы зачесаны назад в той дурацкой манере, которая делает его похожим на того, кто только что пришел с фотосессии для «Abercrombie & Fitch» (прим. бренд, который определил стиль одежды на несколько десятилетий вперед и стал основой американской культуры.). Я признаю, что он красив, точно так же, как при взгляде на небо ты замечаешь, что оно голубое, но в то же время он вызывает у меня такое отвращение, что я чуть не сгибаюсь пополам и блюю на пол в коридоре.
Его голубые глаза становятся стальными, когда он видит меня.
— Ух ты, неужели это сама Боудикка (прим. Боудикка, супруга вождя племени иценов, после смерти мужа оказалась в плену у римлян, которые постепенно отвоевывали территории бриттов, попутно уничтожая и грабя население острова. После смерти мужа римские войска заняли её земли, а император Нерон лишил её титула, что побудило её возглавить антиримское восстание 61 года.). — Яд в его голосе шокирует; это не тот игривый, слегка надменный Джейк, которого он представляет остальному миру, когда вокруг находятся другие люди. Это полный ненависти, злобный, жалкий кусок дерьма, который заставил своих друзей держать меня, пока пытался погрузить свой все более увядающий член внутрь меня на полу ванной комнаты. Думаю, что, возможно, я один из очень немногих людей, которые когда-либо встречали настоящего Джейкоба. Я не могу решить, жалею ли я его, потому что ему все время приходится скрывать, насколько он отвратителен как личность, или же я благодарна ему за то, что у него хватает на это порядочности.
Откидываю плечи назад, стискиваю челюсти, встречаю его взгляд с безразличием; я знаю, насколько безумным он становится, когда я не отвечаю ему страхом. Я узнала это на собственном горьком опыте, когда холодная плитка в ванной впивалась мне в спину, а Сэм Хоторн навалился всем своим весом на мои запястья, такой тяжелый, что казалось, будто кости вот-вот сломаются.
— Я в шоке, — холодно отвечаю я. — Понятия не имела, что ты вообще знаешь, кто такая Боудикка.
Его искаженная усмешка уродлива и делает его лицо едва узнаваемым.
— О, я точно знаю, кто она такая. Она вмешалась, вступилась не за тех людей, и за это ее убили.
Ха. Вполне логично, что он пропустил ту часть, где римляне вторглись в ее город, убили ее семью, и она возглавила атаку против них, сплотив свой народ, и продолжила превращать их жизнь в настоящий кошмар, почти вытеснив римлян из Лондона, прежде чем они наконец поймали и убили ее. Она была очень храброй. Воином. Она была мужественна и искала справедливости перед лицом невероятных обстоятельств, хотя и знала, что в конечном счете умрет. Если Джейк хотел выбрать фигуру для олицетворения глупости в качестве предупреждения, то на самом деле выбрал не ту женщину. Это большая честь, что он сравнил меня с Боудиккой.
Я не должна была ждать, пока все разойдутся по классам, прежде чем покинуть раздевалку, потому что теперь коридоры пусты. Джейк улыбается, как змея, которой он и является, когда осознает это. Мне некуда идти, когда он пересекает коридор и встает передо мной.
— Парень Джейд Прескотт только что сказал мне, что она попросила тебя присоединиться к Сиренам, — говорит он.
Ненавижу себя за то, что вздрагиваю, когда он протягивает руку и берет прядь моих волос, задумчиво накручивая ее на свои пальцы. Но я ничего не могу с этим поделать. Я уже готова отшатнуться от него. Я должна была сделать именно так с самого начала. Любому, кто достаточно внимательно смотрел на Джейка, должно было быть очевидно, что он мерзкий, жестокий, презренный человек, но тогда я не знала ничего лучшего. Я была слишком ослеплена его внешностью, чтобы понять, кто он такой.
— Отойди, Джейк, — рявкаю я, отбрасывая его руку. — После твоего выступления в музыкальной кабинке, когда ты дрожал и мочился при малейшем звуке, я думала, что ты будешь держаться от меня подальше.
Он сужает глаза в убийственные щелочки, рассматривая мое лицо. Его губы приоткрыты и влажны — зрелище, которое когда-то заставило бы меня мечтать о поцелуе с ним. Сейчас же это напоминает о его рте, сомкнувшемся вокруг моего соска и его зубах, злобно сжимающих мою плоть.
— Ты что, думаешь, я волнуюсь из-за того, что ты расскажешь людям, будто я опозорил себя? Пффф, давай, Сильвер. Не будь смешной. Мы оба знаем, что тебе никто не поверит. Они ведь не поверили тебе, когда ты в последний раз открыла свою шлюшью пасть и попыталась на меня донести, правда?
Мне слишком жарко. Слишком холодно. Кожа у меня липкая, по спине струится нервный пот.
Это правда. Никто не поверил мне, когда я, рыдая, вошла в кабинет директора Дархауэра. Я не позволила им звонить моим родителям. Не позволила вызвать полицию. В высшей администрации Роли мое нежелание сообщать властям о «предполагаемом» преступлении расценили как признак того, что я все это выдумала. Никто не обращал внимания на синяки на моем лице... и на те, что были у меня между ног.
Я прерывисто вздыхаю, осознавая, что Джейк придвигается ближе, но мой разум закрывается, а мысли превращаются в вихрь паники. Он быстро хватает меня сзади за шею сильной рукой, и следующее, что я помню, как он тянет меня вперед, прижимаясь своим ртом к моему.
Это длится всего лишь долю секунды. Отвратительный, ужасный момент, когда он целует меня, пытаясь заставить мой рот открыться, и я не могу вырваться из его объятий. Мои реакции, наконец, начинают действовать, придавая силы моим рукам, и я толкаю его в грудь, заставляя спотыкаться о собственные ноги, заставляя отшатнуться к середине коридора.
— Господи, да ты и впрямь тупица, — шипит он.
— Похоже, у тебя гребаное желание смерти. Как ты думаешь, что будет делать Алекс, когда я...
Он роняет свою сумку. Звук её падения на пол эхом разносится по коридору, но вокруг нет никого, кто мог бы его услышать. Я едва успеваю сделать шаг назад, прежде чем он бросается на меня, его рука сжимает мою челюсть, пальцы впиваются в мои щеки, и он ударяет меня затылком о стену позади меня.
— Я не беспокоюсь об этом тупом ублюдке, Сильвер. Ни капельки не волнуюсь. Хочешь знать, почему? — Он выплевывает слова с такой силой, что капля его слюны попадает мне на верхнюю губу. — Моретти меня не волнует, потому что ты и словом не обмолвишься об этом ни ему, ни кому-либо другому. Я тут навел кое-какие справки о твоем парне, и он ходит по очень тонкой грани. Один неверный шаг, и он окажется за решеткой на очень долгое время.
— Он не сделал ничего плохого, — выдавливаю я.
Изо рта Джейка пахнет несвежим кофе; когда чувствую этот запах, у меня выворачивает живот.
— Неужели? Ты в этом уверена? Он не рассказывал тебе о связи своего босса с теми неудачниками — Дредноутами, которые возят наркоту в Сиэтл? Хм? — Он снова ударяет мою голову о стену, и мое зрение затуманивается, осколки света танцуют перед моими глазами. — А он не рассказывал тебе о своих маленьких ночных пробежках для Монтгомери Коэна? Он что-нибудь говорил об этом? — Он смеется себе под нос, этот звук маниакальный и ненормальный. — Господи, при обычных обстоятельствах я бы попросил отца повесить что-нибудь на этого ублюдка. Что-то такое, что нельзя было бы замять в суде, но на этот раз мне это даже не нужно, черт возьми. У нас под рукой полно законных боеприпасов. Так что ты, Сильвер Париси, будешь держать свой грязный маленький рот на замке, а я буду делать все, что мне заблагорассудится. Поняла?
