Марине было хорошо в этот момент, как никогда ранее. Она перебирала пальцами короткие мягкие волосы на затылке Загорского, и их мягкость, запах мужского тела и сама близость князя пустили ее голову кругом. Он целовал и целовал ее, а ей хотелось, чтобы их поцелуй никогда не заканчивался.
Наконец Загорский отстранился от нее и, коснувшись лбом ее лба, глядя ей в глаза, прошептал еле слышно:
— Ты напугала меня до полусмерти. Я думал, мое сердце разорвется на куски от страха, когда увидел, что ты прыгаешь через этот овраг. Прости, что напугал тебя там, на поляне.
Марина отстранилась и посмотрела на его рану. Она все еще кровоточила.
— Прости ты меня, — она с удивлением обнаружила, как легко срывается с ее губ столь интимное «ты». Марина аккуратно коснулась пальцами его раны. — Я просто вышла из себя. Я никогда в жизни не била другого человека, и сейчас чувствую себя из-за этого преотвратно. Надеюсь, шрама не останется?
— Пусть останется, — улыбнулся Загорский. — У меня еще ни разу не было шрама от руки женщины. Пусть будет, как знак того, что я принадлежу тебе.
Он опять склонился к ней, и Марина, угадав его мысли, сама в этот раз подставила губы. Вот оно, самое настоящее. Такое сладкое, такое приятное…
Внезапно девушка напряглась, и Загорский, почувствовав это, оторвался от ее губ, хотя и с трудом. Распухшие от его требовательных поцелуев, они так и манили его.
— В чем дело, милая? — князь каким-то шестым чувством угадал перемену ее настроения и предвидел, что ему сейчас предстоит опять выслушать.
— Так нельзя, — Марина попыталась вырваться из его объятий, но он удержал ее. — Так не должно.
— Не должно? Перед кем? Перед тобой? Или перед другими?
— В первую очередь, передо мной, — Марина прекратила свои попытки выйти из кольца его рук и покорно смирилась со своим положением, лишь отвела в сторону взгляд. Ей было неловко и стыдно смотреть ему в глаза. Стыдно за свое свободное поведение. — Кто я вам, князь?
Загорского неприятно кольнуло это «вы» спустя несколько минут их сближения.
— Ты — моя любимая, — он помолчал, а затем продолжил. — Ты — моя любовь, моя душа, мое сердце. Ты — мой воздух, которым я дышу. В тебе — моя жизнь, и только от тебя зависит, какой она будет.
Марина молчала не в силах что-либо сказать. Сердце ее ликовало и пело — она любима Загорским. Столько времени она ждала от князя этих слов, его нежных прикосновений, его ласки. Ее сердцу было вполне достаточно того, что происходило между ними сейчас.
Но разум… Разум не хотел смиряться. Он требовал большего. Он настойчиво твердил, что не всегда подобные чувства приводят к алтарю, а не к позору. Разум напоминал о предполагаемых намерениях князя, описанных в анонимке, и требовал доказательств серьезности мыслей Загорского.
Князь словно почувствовал ее настроение, ту борьбу между сердцем и разумом, что сейчас шла внутри нее, и отступил от нее, опустив руки.
— Я думал, ты другая. Ты так отличалась от остальных девушек на выданье еще с первой нашей встречи на балконе. Такая дерзкая и своевольная. Такая… такая настоящая. Меня потянуло к тебе с первых же минут нашей беседы на балконе. Я не мог поверить, что кто-то из женского пола так свободно разговаривает со мной, так шутит. Но я испугался, признаю это. Испугался тех чувств, что ты пробудила во мне, тех эмоций. Я не держал карандаш в руках почти пять лет до этого, а тут снова появилось желание рисовать. Я не смеялся свободно и искренне долгие годы, а тут захотелось до боли стать неимоверно счастливым и полным жизни, как ты. Я понял, что меняюсь, и не захотел принять этого. Мне было комфортно в моем панцире, я не хотел никаких перемен в моем положении. И я отступил тогда. Ну, почему ты не вышла замуж в своей глухомани? Я уверен, что у тебя там было достаточно ухажеров. Тогда я бы успокоился и с легкой душой продолжил бы свою жизнь. Пусть она такая, как есть, и многим не по душе, но зато мне так комфортно, так спокойно. Но тебе же нужен был столичный муж, и ты вернулась на этот огромный рынок юных курочек. Нет, не прерывай меня, — поднял протестующе ладонь Загорский, видя, что Марина хочет ему возразить. — Я не уверен, что потом смогу сказать то, что говорю сейчас. Поэтому позволь мне продолжить. Ты вернулась в столицу, и я понял, что от судьбы убежать невозможно. Видно, моя доля снова и снова видеть тебя, чувствуя, как ростки моей любви к тебе снова пробиваются в моей душе. Я понял, что должен вернуть твое расположение, но в этот раз ты отвергла меня. Признаюсь, это не могло не подстегнуть меня добиться тебя. Тем более, этого же захотел и Анатоль. Ты колдунья, признайся? — он улыбнулся уголком рта. — Я думаю, да. Ведь сбить с пути истинного двух убежденных холостяков, как Анатоль и я, возможно только с помощью чар. Твои зеленые глаза… я еще не встречал таких у обычных людей, знаешь ли. Они заманили меня в твои сети и заставили потерять голову и сердце, как я не сопротивлялся. И вот я перед тобой. У твоих ног, в твоих сетях. Что ты желаешь от меня? Последнее, что у меня осталось, — мою свободу. Знаешь ли, я всегда знал, что ты не похожа на других, но так открыто требовать брачных уз…
Марина резко повернулась в намерении уйти, но Загорский схватил ее за руку чуть повыше локтя и рывком развернул к себе.
— Тебя оскорбляют мои слова? А меня оскорбляют твои. Я перестаю чувствовать себя мужчиной, когда снова и снова ты выдвигаешь свои требования о браке. Милая, это мужчина должен делать предложение, а не женщина. Так уж заведено, — он посмотрел на ее губы, затем снова взглянул в ее глаза. — Заметив в них слезы, Загорский слегка ослабил хватку и уже более нежно привлек Марину к себе. — Прости, если я причинил тебе боль. Просто у меня с давних пор слово «брак» и все, что с ним связано, вызывает некие приступы агрессии, как ранее вызывало слово «любовь». Но видишь, я с ним свыкся. Понадобилось время, конечно, но это произошло.
Загорский обнял Марину, и, уткнувшись носом в ее растрепанные волосы, продолжил:
— Дай мне время, и, быть может, я смогу свыкнуться и с другим. Мне нужно время. И ты, мне нужна ты. Будь моей, будь рядом, и я уверен, когда-нибудь…
— «Когда-нибудь» это когда? — зло бросила Марина. — Год, два, пять? Что будет за это время? Я буду ходить в девках или вы все-таки соизволите назвать меня невестой перед светом? Мне двадцать один год. Я уже не столь юна. Единственное мое богатство — моя красота. Есть еще ум и душа, но на рынке юных курочек, как вы выразились, они не котируются, к сожалению. Так что только красота — мой товар, а этого мало. У меня еще четверо сестер, и только от меня зависит их будущее. К тому же, пока я не выйду замуж, эта дорога из дома тоже закрыта им. Значит, мой долг подумать и о них при выборе своего пути. Я не принадлежу себе, князь. У меня нет иного выбора, чем замужество. Именно поэтому я и просила вас ответить мне честно и откровенно, каковы ваши намерения, чтобы знать, как поступить далее. Ведь вашими ухаживаниями и вы, князь, и Анатоль Михайлович даете остальным моим поклонникам понять, что имеете виды. Из-за вас я не получила ни одного предложения, никто не желает конкурировать с вами в этом вопросе.
Марина высвободилась из объятий Загорского, и в этот раз он не стал ее удерживать. Она отошла от него к лошади и, еле сдерживая слезы, уткнулась той в шею.
— Что ты хочешь этим сказать? — медленно проговорил князь, глядя ей в спину.
— Я хочу попросить вас не приближаться ко мне более и прекратить ваше ухаживание за мной, раз вы не можете предложить то, что я хочу. Не стоит впустую терять ваше и мое время. Как ни горько мне это говорить сейчас.
Загорский рванулся было к ней, но остановился на полпути, запустив пальцы в волосы.
— Ты не можешь так поступить с нами, — сказал он.
— Я должна, — глухо ответила Марина. — У меня иного выбора нет.
— Значит, вот как, — вскрикнул зло князь. — Я предполагал, что все женщины продажны донельзя, но не думал, что и вы такая!
