Дошел до края.
— Денис Витальевич, — жизнерадостный голос секретаря заставляет вынырнуть из оков памяти.
Застигнутый врасплох Рагнарин не соблюдает привычный режим безопасности. А может, по другим причинам, но уже не получается закрыть дверь в прошлое полностью.
Через оставленный зазор проникает свет.
— Ваш тройной кофе, — фарфоровое блюдце с глухим стуком ударяется о стеклянную столешницу.
Лена отступает на несколько шагов назад и смотрит на Рагнарина неожиданно настороженно.
— Марина Савелян уже ждет. Пригласить? Или пусть ждет до шести?
— Кофе ей предложила?
— Ну, конечно.
Реагируя на очередную неуместную улыбку секретаря, Денис лишь приподнимает брови и медленно переводит дыхание.
— И?
— Она отказалась. Выглядит взволнованной, — заговорщически сообщает девушка.
— Тогда впускай. И минут через пятнадцать Чебурчан ко мне пригласишь. Она должна быть на месте. Передай, пусть поднимет договоры по чехам.
— Хорошо, Денис Витальевич.
Савелян влетает в кабинет после короткого дежурного стука, неожиданно напоминая Рагнарину школьные годы. Тогда Марина не умела сдерживать свои эмоции и не считала нужным как-то контролировать манеры.
— Здравствуй, Денис!
— Здравствуй. Присаживайся.
Она дергает на себя ближайший стул и, опустившись на него, со скрипом придвигается к столу.
— Чем обязан? — спрашивает Рагнарин, оглядывая девушку.
Она, и вправду, выглядит крайне взволнованной. Не то чтобы он когда-либо слишком внимательно к ней присматривался. Обычно ему хватает пары секунд для оценки эмоционального состояния человека.
Марина Савелян на грани отчаяния.
— Знаешь, в десятом классе я была в тебя влюблена, — громким голосом вываливает она.
Смотрит Рагнарину в лицо. Оно, в отличие от ее, никак не меняется. Абсолютная невозмутимость. Будто она ему басни о ком-то постороннем рассказывает.
— Знаю, — и вся его реакция.
Щеки Савелян невольно опаливает румянцем, но она убеждает себя, что смущаться ей нечего, да и некогда, и продолжает тем же уверенным тоном:
— Ты мне всегда казался сильным и благородным. Ответственным.
— Ближе к делу, Марина.
— Потом я поняла, что ты слишком монолитный. Выше других по определению.
— И?
— В общем, я решила, что нам не по пути.
— Правильно решила.
Денис уже обдумывает, на что обратить внимание при пересмотре договоров с чехами, когда Савелян вдруг резко дергает и распахивает настежь ту самую «дверь» позади него:
— Янка — молодая, наивная, слишком порывистая. Она ничегошеньки не смыслит в отношениях. Она не знает мужчин.
Эта вязкая и едкая информация оседает в груди Рагнарина комом. И не протолкнешь ведь. Не проходит. Жжет огнем.
— Знаешь, их семья придерживается такого правила… В общем, Яна никогда не оставалась наедине с мужчиной. Даже с Йигитом.
Марина вновь берет паузу. Надо бы что-то сказать. Но, вот парадокс, он не может подобрать подходящих слов.
— Господи, это все моя вина! Нельзя было приводить ее в клуб, — стукнув костяшками по столешнице, шумно переводит дыхание. — Я же сразу поняла, что она в тебя влюбилась. Пыталась ей объяснить…
— Зачем ты все это рассказываешь? — интересуется Рагнарин ледяным тоном. Фальшивым, конечно. Для него очевидно. От этой напускной холодности еще паршивее на душе становится. К горлу подкатывает тошнота. — Извини, Марина, должен напомнить, ты занимаешь мое рабочее время. Вчера ты писала, что вопрос не терпит отлагательств. Это весь твой интерес?
— Вот если бы она хоть со мной поделилась… Я же ничего не знала, понимаешь, Раг? Она призналась только после того, как вы уже разругались.
— Мы не ругались, — считает нужным заметить.
— Я очень надеюсь, Раг, что ты меня не разочаруешь, — продолжает Марина, следуя заранее выстроенной тактике.
— В чем суть проблемы, Марин? Можешь сказать уже?
Она молча достает из сумки телефон. Снимает блокировку. Несколько раз пробегает пальцами по экрану. И протягивает аппарат Денису.
Он принимает. Машинально опускает взгляд. И забывает, как дышать.
За грудиной разливается жгучая, с трудом переносимая боль. Рагнарин привык контролировать свое тело. Но сейчас эмоции прорываются. Громким, резким вдохом.
На фотографии Янка. Заплаканная. Смотрит в сторону. Лицо красное и опухшее. На щеке кровоподтек. На губах несколько трещинок.
— Я сделала эту фотографию на Рождество, — Рагнарин машинально подсчитывает: одиннадцать дней назад. — В Турции празднуют по-другому.
Будь он способен выдавить хоть слово, он бы донес до Савелян, что в курсе.
— В общем, седьмого января у Янки была официальная помолвка.
В груди Рагнарина происходит очередной взрыв. Языки пламени ползут к горлу, поднимаются на плечи, охватывают спину и руки.
— Она отказала Йигиту прямо на церемонии. Я не знаю… Яна была такой странной… Тихой. Потерянной. Апатичной. А потом, в самый ответственный момент, когда все ждали ее ответ, будто взорвалась. Выпалила много ненужной информации. Рассказала о ваших отношениях. При всех, понимаешь? Среди турков такой шок стоял! Это позор не только для нее. Для всей семьи. Господи… — смахивая сбежавшую слезинку, громко шмыгает носом. А потом вдруг начинает реветь по-настоящему: — Сначала Яну ударила мать жениха… А потом, уже в спальне, дядя Мехмед… Я… — размазывает по щекам обильные потоки слез. — Я думала, он убьет ее…
Денис смотрит на Маринку, не мигая. Выкатив от шока глаза. Последнее не укладывается в его голове. Никак.
Заторможенно двигаясь, тянется к пачке с салфетками и бросает ее на стол перед девушкой. Сам же поднимается и на негнущихся ногах отходит к окну.
Закуривает безотчетно. Весь процесс не прослеживает. Приходит в себя только после глубокой затяжки.
— Где она сейчас?
— Про Москву, понятное дело, и речи теперь быть не может, — гундосит Марина, беззастенчиво сморкаясь. — Учеба окончена. Да что там… Ее не выпускают из дома.
— Как это исправить?
— Жениться.
«Мать вашу…»
«Вот так прямое и абсолютно бесхитростное предложение…»
Просто в лоб.
— Но сделать все нужно по правилам. Это важно для ее семьи. Ты должен просить руки вместе со своими родителями.
В сознание проносится Янкино давнишнее:
«А если ради меня?»
В этот раз ему уже не нужно думать так долго, как в первый.
Пройти по краю ради нее? Пройдет.
* * *
Дверь в комнату открывается, и Яне приходится спешно подняться с кровати. Неподвижно замирая у подножья, она настороженно наблюдает за приближением отца. Он пришел к ней впервые со дня несостоявшейся помолвки. Осунувшийся и сгорбленный, словно старик, которым по возрасту еще не является.
Правду мать говорила, утверждая, что отец очень тяжело переживает произошедшее. Теперь и Яна это видит.
— Здравствуй, папа.
Легким взмахом руки Мехмед дает дочери разрешение ложиться. Когда она укладывается, накрывает пледом. Сам садится рядом. Протягивая руку, невесомо касается бледной щеки. Хорошо, что отек уже спал. Если бы увидел своими глазами… Не выдержал бы.
Яна, не мигая, смотрит в искаженное мукой лицо, пока взгляд отца не становится стеклянным.
— Что же ты наделала, дочка… Что же ты наделала… — выдавливает он, тяжко вздыхая.
Молчит. Что тут скажешь? Не стыдится она своих чувств. Даже если бы был шанс вернуться назад, определенно, поступила бы точно так же. С радостью прожила бы каждую секунду рядом с Рагнариным. Только врать не стала бы. Возможно, тогда бы ее жизнь не казалась такой же разрушенной, как сейчас.
За отца больно. Именно его страдания доводят Яну до слез. Думала, что не простит побоев… Прощает. Прижимаясь к шершавой ладони, беззвучно плачет. Эти слезы ощущаются какими-то особенно горькими и горячими. Не приносят облегчение.
— Что мне сделать? Как помочь тебе, дочка?
— Отпусти меня в Москву. Отпусти… Если здесь у меня нет будущего…
