Небо серое, как и море. Снежинки касаются кожи и не тают… И так хочется спать…
С трудом встала, перебарывая слабость и окостенение мышц, нашла брошенное пальто, завернула в него девчонку и понесла в дом. Дверь, к счастью, была не заперта, а лачуга оказалась жилой. Наверное, юная рыбачка, здесь и живет. Стянула с девочки одежду, хотя пальцы почти не повиновались, швырнула все шмотки на пол, саму малышку уронила на кровать, скинула с себя мокрое белье и легла рядом. Наверное, здесь была печка, но сил ни на что уже не осталось, я слепо нашарила руками и натянула на нас какие-то тряпки и одеяла, обняла холодное худющее тельце и впала в болезненное забытье.
— Мама? Мама? — голос девочки слабый, но пробивается сквозь пелену нездоровой дремы.
Открыла глаза — темнота, на фоне окна, через которое лился лунный свет, увидела только силуэт спасенной. До сих пор знобит, рыбачка трясет меня за плечо.
— Мама, я умерла?
— Да черта с два я тебе дам сдохнуть, — прохрипела, поднимая голову. Хотелось выпить чего-нибудь горячего, а лучше — горячительного.
— Кто вы? — девочка испуганно отшатнулась и вскочила с кровати.
— Твой ангел-хранитель, судя по всему. Проходила мимо, когда ты плюхнулась в воду.
— Вы меня спасли?
— Как видишь.
— С… спасибо, — она поблагодарила очень неуверенно.
— Всегда пожалуйста, — села и накинула на плечи плед, в комнате было холодно. — Это твой дом?
— Ага-а, — нетвердо ответила рыбачка.
— Тогда будь гостеприимной хозяйкой, затопи печь и вскипяти воды. Еще не мешало бы свечу зажечь, конечно, — распорядилась я, по-прежнему дрожа.
— Да-да, — мелкая стащила с кровати одеяло, закуталась в него и начала хозяйничать, украдкой поглядывая на незнакомку, примостившуюся на краю постели.
Я тоже рассматривала стриженую под мальчика рыбачку, суетившуюся рядом с печью. Хозяйке этой нищей разваливающейся лачуги было, судя по всему, лет двенадцать, хотя за счет худобы и низкого роста выглядела она года на три младше. Выдавали голос и глаза.
— Как тебя зовут?
— Марика.
— Ты одна тут?
Мотнула головой.
— И где же твои родители?
— Папка в больнице с братом, мать умерла летом, — буднично сообщила она, черпая воду из большой бадьи.
— Соболезную.
— Ага, спасибо, — дернула плечиками и пошла в угол к печке.
— А что с братом?
— Не знаю. Просто умирает.
— «Просто» никто не умирает, — уж я-то это отлично знала.
Девочка засопела, молча продолжая попытки разжечь огонь, который все никак не занимался. Мне показалось, что еще чуть-чуть — и она заплачет.
— А ты почему в школу не ходишь?
— Я рыбу ловлю, — с вызовом ответила Марика и зыркнула большими темными глазами.
— Это я видела.
— На самом деле я хорошо плаваю, — упрямо сказала юная хозяйка, распознав сарказм. Сообразительная.
— Верю, ты же живешь на берегу моря. А рыбу зачем ловишь?
— Чтобы есть, — раздраженно буркнула она.
Впрочем, меня это не остановило, задала еще один вопрос, ответ на который был очевидным.
— Тебе самой приходится добывать себе пропитание?
Девочка встала, резко повернулась, смотрела с вызовом.
— Мне ваши придирки неприятны! — заявила звенящим голосом. — Мы живем так, как можем!
Не люблю детей, но эта храбрая мелочь мне понравилась. Она станет очень сильной женщиной, если не потонет раньше. И я сейчас не только о морских водах…
— Ты не подумай, — примирительно проговорила, поднимаясь с кровати, — я никого не осуждаю. Просто спрашиваю.
Марика насупилась и вернулась к делам. Огонь, наконец, разгорелся. Я взяла с пола мокрую одежду и повесила ее рядом с печью. Ничего не говоря, девочка залезла в шкаф, покопалась там, достала рубашку со штанами для себя, а затем извлекла старомодное поношенное платье, видимо, принадлежавшее матери, и вручила мне.
— Спасибо, — сказала, принимая дар. Девчонка сухо кивнула. — Марика, — она посмотрела мне в глаза, — ты молодец
— Приходится, — совсем по-взрослому ответила она. — И вы не думайте, что мы какие-то бедняки.
— Я так не думаю, — соврала, потому что нищее убранство просто кричало о том, что хозяева дома вот-вот пойдут по миру с протянутой рукой. Даже в пляшущем неверном свете свечей видела, что вся мебель старая, в стенах — щели. Того и гляди шторм уничтожит ветхую хижину, которая на ладан дышит уже несколько десятилетий.
— Мы раньше жили в городе, но когда мама заболела, продали дом, чтобы ее вылечить. Папа мамку очень любил, да и я тоже. Потом с братом стало плохо…
Не повезло, что тут еще сказать.
— Но мы выкупим обратно нашу квартиру, — уверенно заявила Марика. Юность еще может верить в чудеса, а вот я сильно сомневалась, что в такие времена кто-то сможет поправить свое финансовое состояние, но не стала своими догадками разочаровывать девчонку. — Папа запишется добровольцем в армию, я буду ловить и продавать рыбу, мы найдем хорошего платного доктора для Матиаса, а потом вернемся в Лазур. И все будет почти как раньше.
Добровольцем в армию… Вот уж отличный способ исправить проблему: когда ты мертв, тебе все равно, как дочери придется выкарабкиваться из всего этого дерьма. Война — та же смертельная болезнь, и он сам хочет ею заразиться.
— Неплохой план, — криво улыбнулась я, хотя была почти уверена, что скоро девчонка останется совсем одна в этом нищем доме и, скорее всего, отправится на панель, если не утонет или не умрет от голода раньше.
***
Вернулась в гостиницу на рассвете. К своему удивлению, застала там бодрствующего Саттона: была уверена, что вечером, не обнаружив любовницу в привычном месте, мужчина уйдет к себе, но он решил дождаться. Вид у меня, судя по всему, был еще тот, потому что Эмиль вскочил, едва не опрокинув стол, расплескал кофе на белый ковер.
— Что за черт?! Где ты была? Что случилось?
— Это долгая история, — отмахнулась, прошла мимо и рухнула на кровать прямо в пальто.
Не хотелось говорить вообще. На душе было гадко. Ругала себя, что решила полезть в воду за девкой, мучила ее расспросами, а еще больше — за то, что позволила себе проникнуться. Меня уже лет двадцать проблемы незнакомцев не волновали. Есть я, есть мои интересы, а чем живут остальные — разве не все равно?
Эмиль лег рядом и обнял. Прижалась к его теплому сильному телу, но вот душу горячие объятия не грели. Мы просто молчали, веки тяжелели, а сон не шел, лишь на какое-то время караван унылых раздумий останавливался, и я проваливалась в поверхностную дрему.
— Кто лучший доктор в Тилате? — спросила тихо, когда мысли опять сгрудились вокруг Марики.
— Тебе нездоровится?
— Не мне. Нужно помочь одному мальчишке.
Я решила откупиться от этого паршивого чувства, терзавшего уже несколько часов. Помогу Матиасу и забуду все. Эти проблемы тощих девочек со взрослыми глазами, обреченных солдат, отправляющихся на смерть, погибающих городов и стран — не мое дело, я несу ответственность лишь за свой зад, который моими стараниями сейчас в тепле в прямом и в переносном смысле.
— Это связано, с тем, что случилось ночью? — он сегодня задает непривычно много вопросов.
— Да. Но это не важно. Эмиль, помоги мне найти доктора, я заплачу ему, сколько нужно. Так и передай: готова отдать любые деньги.
— Сегодня же поговорю с Хаммерманом.
— Спасибо, — прошептала, уткнувшись в грудь Саттона.
Мерное глубокое дыхание, спокойствие и умиротворение, которые мужчина излучал, баюкали меня. Даже жаль будет его покидать, когда я уеду из Тилаты… Но поскорее бы это случилось!
45. Помогите, доктор!
После обеда, когда собиралась выйти на прогулку, в дверь постучали. Неожиданным визитером оказался посыльный, он принес записку, написанную размашистым почерком Саттона.
«16 часов. Госпиталь св. Августина. Дж. Хаммерман ждет тебя. Вечером не приду. Срочные дела».
Спасибо, Эмиль.
