В больнице затхло и сыро. Тусклый свет освещает серые стены, угрюмые посетители снуют по коридорам, как зомби. Я пару раз была здесь, когда болела бабушка, и с тех пор ничего не изменилось. Недовольные уставшие врачи, забитые стариками палаты, тлен и тоска.
Мы поднимаемся на третий этаж. Возле окна, обхватив себя руками, сидит мама. Сердце болезненно сжимается. Мы так долго не виделись.
Я быстрым шагом направляюсь к ней. Хочу обнять её, наплевав на все наши недомолвки.
— Привет, мама, — чувствую внутреннюю зажатость, когда мама поднимает глаза и переводит растерянный взгляд с меня на Марка. Нужно представить их друг другу, а не стоять столбом! — Знакомься, это Марк.
Она кривит губы. И спрашивает едким пренебрежительным тоном:
— Ну и чтоэтотздесь делает?
41
— Ну и чтоэтотздесь делает?
От маминого вопроса я мгновенно трезвею: исчезает желание обнять её, поддержать, сделать вид, будто не было между нами никакого разлада. Даже в такой ужасной ситуации она поступает отвратительно. Кривит лицо и смотрит только на меня, намеренно игнорируя Марка. Я горько усмехаюсь. Становится очень стыдно и грустно. Но родителей не выбирают.
— И я рад с вами познакомиться, — дружелюбно произносит Марк, крепко сжимая мою руку. Вижу в его взгляде целый водоворот эмоций, среди которых доминирует злость, но он лишь улыбается насмешливо и говорит мне: — Я позвоню Игорю, сообщу ему, что ты не сможешь выйти завтра на работу.
Марк заглядывает мне в глаза и тихо, чтобы не услышала мама, шепчет:
— Ты справишься. Просто будь честной, — целует меня в губы и быстро удаляется.
Специально выдумал предлог, чтобы я могла поговорить с мамой. Он всегда меня чувствует, интуитивно понимает, как правильно поступить в такой неоднозначной ситуации. Я втягиваю затхлый воздух и поворачиваюсь к маме.
— Зачем ты так с Марком?
— Ты ещё и спрашиваешь? Он — не наша семья, Дина! Он здесь лишний, – раздражается мама.
— Марк может стать частью нашей семьи. Неужели тебе всё равно?
— Вот когда станет, тогда и поговорим. Но такие мужчины, как этот твой ненаглядный Марк, никогда не берут в жёны таких, как мы, — уверенно заявляет мама.
Какие же у неё устаревшие взгляды на жизнь. Такие мужчины, как Марк. Это какие же? Красивые и самоуверенные? Непьющие? Заботливые и ответственные? Или всё дело в деньгах? Так Марк никогда не кичился своими финансами, ни разу я не замечала в нём снобизма, высокомерия или избалованности. Обеспеченные люди не обязательно эгоистичные твари. Но доказывать что-то маме бессмысленно. Не поймёт, не поверит. Существует только её мнение и неправильное.
Нужно действовать иначе.
— Марк единственный, кто всегда меня поддерживал. Семь лет назад он не позволил мне совершить ошибку — забрать документы из университета и ради сестры вернуться в Святополье. А пять лет спустя он помог нам закрыть огромные кредиты, в которые влез простодушный Вадим. И в прошлом месяце, когда бухой неадекватный Юра ломился в квартиру Алёны, только Марк выручил меня, предоставил машину. И водителя попросил, чтобы тот разобрался с пьяным мудаком, если понадобится. А мой благоверный муженёк в это время сидел дома да сериальчики по телику смотрел, потому что зассал разбираться с алкашом.
— Следи за выражениями, — морщится мама.
— Именно от Марка я получила ту поддержку, которую всегда мечтала получить от тебя мама. Только с ним я могла поделиться своими мыслями, страхами и сомнениями, надеждами и глупыми мечтами. Хотя всегда, всю свою жизнь я хотела, чтобы ты была тем человеком, которому я могу рассказать всё самое сокровенное. Но не сложилось… Ты никогда меня не понимала. Я смирилась с этим. Но и одобрения от тебя я тоже не получала. И с этим я свыклась, хотя до последнего старалась заслужить твоё уважение, услышать от тебя ласковое слово. Но всё твоё внимание всегда доставалось другой дочери.
— Диночка, — мама прижимает руки к груди, она шокирована моими словами, смотрит удивлённо и растерянно, но я не собираюсь останавливаться. Выскажу всё здесь и сейчас.
— За этот месяц я много осознала, мам. Я больше не обижаюсь и не держу на тебя зла. Отныне я живу своей жизнью. И Марк занимает в ней огромное место. Он делает меня счастливой, целостной, настоящей. Я знаю, что ты не веришь в наш союз, но это не повод презрительно фыркать на Марка. Он прекрасный человек, ты обязательно это увидишь, если откинешь в сторону дурацкие предубеждения.
Я выдыхаюсь. Сказано так много и так мало. Зато наконец я выплеснула все детские обиды, приняла ту недолюбленную, одинокую девочку, которая всегда жила внутри меня, и отпустила её с миром. Теперь я другая. Полноценная и счастливая.
— Я люблю тебя, мама. И прошу отнестись с уважением к моему спутнику. Ты сможешь это сделать?
Мама кивает. Она бледная, потерянная, шевелит губами, но ничего не произносит. Наверное, переваривает мои слова. Хорошо, что не кричит и не возражает, я очень этого боялась. Значит, услышала меня.
Через несколько минут к нам подходит уставший врач. Говорит, что отец недельку полежит в больнице, после чего ему нужно будет вести правильный образ жизни и регулярно наблюдаться у врача, чтобы снизить риск повторных приступов.
Я не замечаю, как начинаю плакать от облегчения. Мама тоже всхлипывает рядом со мной. А потом происходит необъяснимое — мы обе бросаемся друг другу в объятия. И ревём на всю больницу, обрадованные хорошей новостью. Папа будет жить. Это самое главное!
Марк возвращается в тот момент, когда мы с мамой успокаиваемся. Он что, подсматривал за нами? Я бы не удивилась. Вряд ли разговор с Игорем Святославовичем занял аж двадцать минут.
— Папа спит после лекарств. Сказали, что мы можем навестить его завтра утром, — сообщаю любимому.
— Вы не отвезёте меня домой? — вежливо спрашивает мама, обращаясь к Марку.
— Без проблем, — соглашается он. — Только подскажите, как к вам обращаться?
— Анна Леонидовна, — на губах мамы появляется некое подобие улыбки. Что ж, уже неплохо.
Спустя полчаса мы останавливаемся около родительского дома.
— Я скоро вернусь, — предупреждаю Марка.
Иду вслед за мамой. Мы обсуждаем, во сколько лучше поехать в больницу, нужно ли брать с собой какие-то продукты или нет. Параллельно с этим я пишу Алёне, что с отцом всё нормально, получаю от неё кучу взволнованных сообщений и терпеливо на них отвечаю.
— А ты где будешь ночевать?
— В своей квартире.
— Да, конечно, — вздыхает мама. Неужели она хотела, чтобы я осталась здесь? Да нет, показалось.
— Постарайся заснуть, хорошо? Я подъеду к восьми.
— Одна?
— Не знаю. У Марка много работы, я пока не уверена, сможет ли он остаться здесь до завтра.
— Ясно.
Мама садится на диван, приглаживает волосы рукой, и я решаю, что пора уходить. Меня ведь ждут.
— Я очень виновата перед тобой, Дина, — надтреснутым голосом произносит мама.
— Может, не будем больше о плохом, а? — губы дрожат, я не хочу снова расчувствоваться и плакать. Хватит! И без слов ясно, что она хочет сказать. Мне этого вполне достаточно.
— Хорошо... Я люблю тебя, доченька, — признаётся мама. Кажется, во второй или в третий раз в жизни. Я слышала от неё такие признания лишь в детстве.
Мы неловко прощаемся, и я убегаю к Марку. Слишком много переживаний за один день. Чувствую дикую усталость, но вместе с ней и окрылённость, и странное умиротворение. Пусть мы с мамой и не близки, но она любит меня и постарается принять мой выбор.
— Тебе нужно уезжать? — с плохо скрываемой тоской спрашиваю Марка.
— Нет. Я не оставлю тебя одну.
— А как же работа?
— Гендиректор со всем справится. Не переживай.
— Ты не злишься на мою маму? Я не подозревала, что она так отреагирует на твоё появление.
— Всё нормально, Дина. Чего-то подобного я и ожидал. Конечно, хотелось сказать пару ласковых слов, но понимал, что делать этого не стоит. А когда увидел, как ты обнимаешь маму, то вся злость испарилась. Вы всё же нашли общий язык?
