Просто в глубине души понимала, что он прав.
Адам — мой единственный родной человек, моя половинка с самого рождения, а я даже не дала ему права высказаться, как когда-то и Эндрю.
Когда-то говорила себе, что больше не переступлю порог отделения онкологии, больше не поднимусь на третий этаж, ставший за полгода родным, не поздороваюсь с доктором Коннором, который блеснул глазами и улыбнулся, словно ждал долгое время мое появление.
И никогда в жизни не зайду в палату брата, который поступил со мной слишком жестоко…
— Привет, детка, — Адам непринужденно улыбается, как всегда, но, когда натыкаюсь на голубой взгляд, вижу в нем… облегчение, что ли. Или радость. Или неожиданность. Не знаю. Не могу точно сказать, но в сердце в мгновение ока становится чуть теплее, чем раньше.
Может, Себастьян был прав?
— Не называй меня так!
— Как скажешь. Поговорим? — он стучит ладонью по кровати.
— Давай.
Присаживаюсь рядом с ним и тут же попадаю в теплые братские объятья, по которым соскучилась за дни разлуки. Как бы ни отрицала, как бы ни корила его и не называла гадом, он все равно останется моим братом. Навсегда. Я с этим ничего не поделаю. Даже если он совершил преступление, даже если употреблял в свое время наркотики.
Даже если хотел продать меня…
Тут же вспоминаю главную причину обиды. Даже не так — презрения. Разум затмился, когда я оказалась в палате, не хотел видеть истину. Теперь эта пелена спала, а я отодвинулась от брала, глядя в его недоуменные глаза.
Но я обещала ему, и это единственное, что удерживает от побега…
— Рассказывай, — прошу слишком равнодушно, но даже я слышу в своем голосе толику волнения.
Адам глубоко вздыхает, опускает глаза, глядя на свои побледневшие и обколотые после капельниц руки, и наконец-то выдает:
— Давай с самого начала…
Три года назад
Никогда в жизни так сильно ненавидел пробки, как сейчас. Никогда не желал, чтобы все машины на дороге растворились в один миг, и мы наконец-то доехали до места назначения. Поскорее бы избавиться от этого груза, поскорее бы убедиться, что этот человек врет и вернуться домой к сестре. А она волнуется, наверняка заперлась наверху на все замки и трясется от страха, как в детстве, когда ударит молния.
Почему она так наивно поверила какому-то незнакомцу? Сам не знаю. Да и я не нашел ни единого признала лжи, пока не сел в его машину и не начал обдумывать ситуацию. Наверняка кто-то реши нас разыграть, и если это так, то шутка не самая удачная. За это и по морде получить можно. Родители всего лишь задерживаются в магазине, не более того. Нам бы сообщили из полиции, если бы с ними то-то произошло, а не приходил какой-то пакистанец, разодетый, как чертов богатенький мажор. Хорошо, что я Эндрю тайком написал, чтобы приглядел за Ло, на душе было неспокойно.
— Приехали, — говорит он ровным голосом, когда мы паркуемся около полицейского участка. Не заметил, как мы приехали, все за Ло переживал.
— Зачем? — спрашиваю у мужчины, когда он открывает дверь, впустив прохладный воздух в салон, но покидать свое место не спешит.
— Что зачем? — приподнимает темную бровь.
— Зачем вы привезли меня сюда? Вы ведь соврали насчет родителей.
— Ты так уверен?
— Да, — отвечаю резко. — Наверняка вас кто-то подослал, чтобы нас развести, я прав?
Мужчина внимательно смотрит мне в глаза, будто ждет, когда мое отношение к ситуации изменится. Но это не так. Я не поверю этому человеку, пока не увижу родителей.
— Пошли, — встает со своего места и направляется ко входу в здание.
Следую за ним сквозь коридоры, мимо работающих людей в форме, пока не останавливаемся у двери в морг, где нас встречают люди в халатах. Все такие серьезные, внимательные. Как хорошо в роль вошли, вы посмотрите! Даже этот Гранд серьезное лицо состроил!
— О, мистер Гранд, добрый вечер, — здоровается один из докторов с огромными седыми усами. Поодаль от него стоит еще один помоложе. И стоит между двух столов, накрытых белой тканью. Что под ними, думаю, говорить не стоит.
— Здравствуйте. Привел родственника, как вы и просили, — мужчина указывает на меня.
— Замечательно. Молодой человек вы готовы?
Что? Готов? К чему? Это же все розыгрыш. Какое к черту опознание? Не хочу я в этом участвовать! Вы что, действительно поверили этому пакистанцу? Я лично нет. Прекращайте! Это уже не смешно!
— Мистер Браун, — из размышлений выводит старческий голос патологоанатома. — Вы готовы к опознанию?
Что? Решили все-таки до конца играть? Да пожалуйста!
— Готов, — смело отвечаю мужчине.
— Тогда приступим. Подойдите ближе.
С каждым шагом чувствую, как смелость покидает меня, а происходящее вокруг, вообще никак не пахнет розыгрышем. Что этот хренов пакистанец не врал, а мужчина в халате действительно врач, а не наемный актер. Но осознаю это слишком поздно. На неподготовленную морально голову, когда открывают белую простыню, а под ней лежит…
— Мама…
Вырывается абсолютно случайно. Скорее от шока, нежели от осознания действительности и неверия. Несколько часов назад она готовила завтрак на кухне, улыбалась этими самыми губами днем, махала пальцем с кольцом, которое подарил отец на годовщину. Тем самым, которое красуется на том же месте. Теперь она лежит вся холодная, белая, словно фарфоровая кукла с закрытыми глазами. Все надеюсь, что она их откроет, что скажет хотя бы пару слов, но мама лежит неподвижно.
— Покажите отца, — требую у врача, не особо различая его среди прохлады и расплывчатости в глазах.
Мужчина тут же показывает на соседний стол, держит простыню за уголки, но я сам раскрываю ее, не дождавшись вопроса о готовности. Он там. Такой же холодный и такой же бледный. Неживой.
Господи…
— Дать воды?
— Не стоит, — вытягиваю руку, заставляя мужчину-пакистанца отойти от меня. Не нужно ничего сейчас. Не нужно.
Их больше нет… Родителей нет… Что я скажу Ло? Что этот человек оказался прав7 Что он не лгун какой-то? Фак!
— Давай отвезу тебя домой, — мистер Гранд все-таки берет меня за плечи и уводит прочь от бездыханных тел родителей.
Снова проходим через коридоры, по которым снуют рабочие, только сейчас совсем не замечаю жизни вокруг, или какой-то суеты. Не чувствую жалкие взгляды, недоуменные, странные. Не ощущаю сочувствия к себе. Ведь в голове крутятся только одни мысли.
Их нет…
Я столького у них не спросил. Забыл спросить у отца, как порадовать Нэнси, что подарить на день рождения Ло. А мама…
Я так и не попробовал ее фирменную индейку.
— Ты в порядке?
А по мне не видно? Я, блядь, выгляжу так спокойно, или как?
— Мне нужно домой.
Мужчина без слов зажигает мотор и мы едем уже по пустынным дорогам. И где эти долбаные пробки, когда они так нужны? Ведь мы в скором времени доедем до дома, до места, которое наверняка напомнит о трагедии. На пороге меня встретил Ло и попросит рассказать правду, не зная, насколько она горькая…
Может, ей позвонить?
— Держи, — мужчина протягивается какой-то пакетик, когда мы останавливаемся на светофоре.
— Что это?
— Поможет пережить шок. Все наладится, не переживай.
— Спасибо.
— Адам, — зовет меня, а затем медлит с речью. Ну что ты от меня хочешь, а? соболезнования принести? Ага, спасибо. — Когда-то мы были близки с твоими родителями, если что, можешь рассчитывать на меня.
Сейчас это сказано совсем невовремя, потому что я не в состоянии воспринимать даже самые адекватные слова нормально, но в итоге, не найдя сил ответить хоть что-то колкое, говорю тихим, чересчур высоким голосом:
— Хорошо.
***
Два года назад…
— Эй, Браун, к тебе пришли, — кричит мудак, который запер меня в этом богом забытом месте.
Не знаю, какой сегодня день, какое время суток и как долго нахожусь здесь. Вроде пару часиков, не больше. Или это из-за дозы меня шпарит по полной программе? Да вроде эффект отошел, мало нюхнул. Вот тебе и сочельник.
