Эта боль теперь станет моей, как и все остальное в ней.
Я остаюсь, как гребаный идиот, еще долго после того, как она исчезает внутри.
После того, как я трахнул ее сегодня утром в душе, у меня был идеальный план провести день у нее между ног. Но как бы Ким ни нравилась боль, ей больно до такой степени, что она смешно двигалась.
Поэтому я придумал план Б — целовать все ее тело, поклоняться ее рту, а затем перейти к ее киске.
Однако этот план может подождать до тех пор, пока она не получит то, в чем она нуждается после выписки из больницы — выйти на улицу, быть там и верить в уверенность, которую она медленно обретает, даже не осознавая этого.
Вот почему я предложил свидание. Я улыбаюсь тому, как округлились ее глаза, когда я сказал «свидание», но потом она ответила, что Кириан плохо себя чувствует, и ей придется провести с ним время. Итак, это тройное свидание. Не то чтобы я возражал. Кириана можно подкупить играми и пирожными.
Вот почему она вернулась домой — переодеться и забрать Кириана.
Я захожу внутрь и наливаю себе чашку кофе. Я ищу под шкафом бутылку ликера, подойдет все, что угодно. Это не обязательно должна быть водка.
Даже виски.
Я захлопываю шкаф, вспомнив, что дорогой папочка запретил алкоголь дома. Я провожу рукой по бровям. Люди испытывают головные боли после похмелья; я же, когда не пью свой утренний «кофе».
— Никакого алкоголя. Привыкай к этому.
Папа стоит у лестницы. Впервые за все время в его словах нет настоящей злобы.
На нем пижама — это еще одно первое. Даже если это выходные, папа всегда находит ужин, благотворительность, поздний завтрак.
Каждый случай — это способ общения с людьми, а люди его специальность.
Просто не человек напротив него.
— Ты же знаешь, что я на самом деле держу заначку везде, верно? — я приподнимаю бровь. — Ахмед не может найти все.
— Я знаю. — он потирает челюсть. — Вот почему ты отправляешься на реабилитацию.
— Конечно, отец, — говорю я с сарказмом. — Я закончу любую программу, а затем вернусь, чтобы сделать то, в чем я хорош: разрушить твою карьеру.
— Разрушить мою карьеру? — он повторяет с тем же уровнем моего сарказма. — Неужели ты не можешь понять, что губишь свою жизнь, а не мою карьеру?
Я не идиот. Я знаю, это.
— Если это на шаг ближе к падению великого Льюиса Найта, я счастлив пойти на жертвы.
Секунду он ничего не говорит, просто продолжает смотреть на меня, будто я его злейший враг, но также и ближайший союзник. Его жизнь так одинока, несмотря на всех членов его партии и на то, что, черт возьми, он никому не доверяет.
— Что насчет нее? — его вопрос заставляет меня застыть.
— Нее?
— Ким. — он снова потирает челюсть, прежде чем позволить своей руке упасть на бок. — Что ты можешь ей предложить, если разрушишь свою жизнь? Ее психическое состояние достаточно тяжёлое. Я не позволю тебе ухудшить это. Кэлвин тоже не даст.
Теперь видно его истинное лицо. В конце концов, его настоящий биологический ребенок это тот, кто имеет значение.
Папа всегда спрашивал о ней, следил, чтобы о ней хорошо заботились, и сказал Ахмеду, что у нее и Кириана свободный доступ в наш дом.
Когда она была госпитализирована, я несколько раз слышал, как Кэлвин разговаривал с ним. Папа едва находит время, чтобы поесть, поэтому удивительно, что он позвонил кому-то за пределами своего рабочего круга. И не просто кому-нибудь — Кэлвину.
В течение многих лет он проявлял свою заботу незаметно, как любящий дядя. Потому что его карьера не позволяет ему открыто говорить о незаконнорожденном ребенке.
Ну, раз отец не любит сюрпризов, пора испортить ему утро.
— Она знает, — говорю я.
— Она знает что?
— Что ты ее отец, точно так же, как я знаю, что ты не мой отец. — он молчит, но его лицо не меняется. — Подожди. Ты уже знаешь?
— Кэлвин рассказал мне.
— Верно. — я усмехаюсь. — С каких это пор вы двое держите свою линию разведки открытой?
— Сейчас это не важно.
— Конечно, ты важен. Твоя карьера. Твои чертовы выборы. Твоя вечеринка. Так вот почему ты не встретился с ней лицом к лицу? Потому что боишься сказать, что твоя политическая карьера важнее всех остальных, включая ее?
— Я не сказал ей, по той же самой причине почему тебе нужно бросить пить. Ее психическое состояние сейчас не нуждается в большем давлении.
— Конечно, я тебе верю.
— Ксандер, — он произносит мое имя таким нетерпеливым тоном, словно я последнее, с чем он хочет иметь дело. — Думаешь, мне было легко отказаться от своей дочери? От моей собственной плоти и крови? Это было самое тяжёлое решение, которое я принял в своей жизни, но, по крайней мере, я могу увидеть ее, говорить с ней и убедиться, что с ней все в порядке. Кэлвин сказал, что она все еще хрупкая. Я не позволю тебе ухудшить ее состояние.
— Твой приятель по переписке Кэлвин, возможно, упоминал, что я тоже знал? В течение гребаных семи лет, если позволишь добавить.
— Язык.
— К черту это, отец. Ох, подожди, ты никогда им не был. И хуже всего то, что мне не нужен тест ДНК, чтобы это выяснить. — я иду к нему и тычу пальцем в грудь. — Ты перестал быть моим отцом в тот день, когда мама ушла из-за тебя.
Затем я вылетаю из дома. Папа зовет меня, но я считаю, что его как будто не существует.
Я делаю глубокий вдох, прежде чем пойти забрать Ким и Кира. Им не нужно видеть меня на грани возгорания.
В поле зрения появляется Мазда, а затем я вижу ублюдка, который раньше называл себя моим другом.
Он щиплет Ким за щеку и ухмыляется ей, как в каком-нибудь клише из фильма.
Моя первая мысль сломать ему руку.
Забудьте. Это не только моя первая мысль, это все мысли, бушующие в голове.
Теперь никто не прикасается к ней, ни он, никто-либо другой.
Хотя у меня и раньше часто возникали такие мысли, это первый раз, когда я могу действовать в соответствии с ними.
За исключением того, что врезал Ронану в другой раз или до этого. Если он будет продолжать в том же духе, я убью его на хрен.
Я иду к ним, пока они о чем-то радостно болтают. О чем, я понятия не имею. Все, что я знаю, это то, что я ненавижу все, о чем они говорят.
Вместо того, чтобы ударить его по лицу, как хочет часть меня, я просто отталкиваю его, хватаю Ким за руку и прижимаю ее к себе. Моя рука собственнически обхватывает изгиб ее талии.
Легкая дрожь проходит по ней и достигает меня сквозь одежду. Я избегаю ее взгляда, потому что это смягчит меня, а я нуждаюсь во всей резкости, чтобы разобраться с этим ублюдком.
— Bonjour — Привет, Найт. — он усмехается, затем прищуривает глаза. — А теперь отпусти мою Кимми. Я приглашал ее на свидание.
— Она не твоя Кимми. — я притягиваю ее еще ближе, пока не исчезает грань, отделяющая ее крошечное тело от моего.
— Конечно, она моя. Не похоже...
— Она моя. — я обрываю его.
Огромная тяжесть спадает с моей груди, когда я произношу эти слова. Я даже не могу вспомнить, как долго я держал их внутри. Все, что я знаю, это то, что прошло так много времени, что неспособность произнести их в какой-то момент стала болезненной.
Я случайно бросаю взгляд на Ким, но она не смотрит ни на Ронана, ни на сцену. Все ее внимание приковано ко мне, губы приоткрыты, и эта искра сияет в ее темно-зеленых глазах.
Если это заколдованный лес, я готов заблудиться и никогда не быть найденным.
Ронан поднимает бровь.
— Ох?
Верно. Я с неохотой отрываю от нее взгляд.
— А теперь, убирайся и держи свои руки подальше от нее, или я изобью тебя до смерти.
— Ты кое-что забываешь, Найт. — его губы кривятся в ухмылке. — Сначала она пошла со мной на свидание. Не так ли, Кимми?
— Ты, блядь.. — я собираюсь броситься на него, но она обхватывает меня своими тонкими руками.
Это всего лишь прикосновение, но его достаточно, чтобы погасить весь огонь внутри.
— Прекрати, Ро, — ругается она.
