Но эта мысль почему-то не доставила никакой радости. Я ощущал себя предателем в каком-то смысле, но больше не стремился найти ту, которой писал столько лет. И даже не мог ответить самому себе, хочу ли вообще увидеться с ней. Остался ли в этом хоть какой-то смысл. Может быть, пусть Психея останется в сказке, которую мы с ней придумали? Сладким воспоминанием. Красивым сном, от которого жалко просыпаться, но все же пробуждение неизбежно. Мне нужна была лишь одна-единственная женщина, а заменять ее кем-то другим, пусть даже самым лучшим, я не собирался.
Несмотря на позднее время, я достал телефон и набрал номер секретарши.
— Вера, закажи мне билет в Каламату. Да, я знаю про пересадки. Найди самый ближайший рейс.
Уже сутки спустя я стоял под скалами, нависающими над пляжем Фонеас, и смотрел на распростертое передо мной изумрудное море и словно вырисованные на горизонте в роскошной оправе земли и воды горы. Великолепие, царственность, безмятежность — эти слова были слишком пафосны, но другие мало подходили сюда. Потрясающая видимость далеко-далеко вперед, контрастный, величавый и бескрайний пейзаж, будто тысячи лет назад.
Я переживал чувство, наверно, сродни тому, что испытывает космонавт, ступивший на неведомую планету под небом, что не знало ни пыли, ни облаков. В такие места невозможно не влюбиться — и одновременно нельзя не испытывать какой-то благоговейный ужас перед ними.
Еще в отеле я отправил письмо Психé. Последнее письмо. Теперь она представлялась чем-то очень далеким, словно находилась не в пространстве или времени, а в каком-то другом измерении, даже не имеющем названия. Потом прошелся по площади, на которой толпились гуляющие, задержался у столиков открытых кафе. Сам не знаю, зачем. Есть не хотелось, но витающий в воздухе шелестящий говор чем-то привлекал меня. Возможно, чувством принадлежности к этому миру, я слышал голоса и как будто ощущал себя живым, хотя не понимал ни слова. Но, может, именно в этом и была прелесть?
Направился в сторону моря, рассматривая зеленые склоны и втягивая в себя удивительно чистый, какой-то совершенно необыкновенный воздух. Невообразимо причудливый, почти волшебный пейзаж пляжа был настолько прекрасным, что казался ненастоящим. Долгожданная и благословенная неизвестность, отрезвляющее одиночество Алисы, направляющейся в Страну чудес.
Невольно подумал о том, как хорошо было бы, если бы Ника находилась рядом. Насколько иначе я чувствовал бы себя. Восхищался бы всей этой красотой вместе с ней. Любовался бы изумрудной, искрящейся водой, все цвета которой переливались, создавая великолепную картину, увековечить которую не прочь был бы любой живописец.
А потом мы вошли бы с ней в эти воды, отрешаясь от всего мира, погружаясь в их лазурную глубину и друг в друга. Услаждаясь этими бесконечными и потрясающими мгновеньями.
Как же мне не хватало ее! Глаз, с любовью устремленных на меня, ласковых рук, теплых объятий. Страсти, которая сводила с ума. Дурманящего, соблазняющего шепота. Я хотел, чтобы она была рядом, именно здесь, где мир, казалось, создан для того, чтобы дарить наслаждение. Хотел наслаждаться ею. Сейчас. Всегда.
Но Ника была невероятно далеко, и не только расстояние разделяло нас. Непонимание и недоговоренность были куда страшнее, я слишком хорошо знал, что не существует даже самых быстроходных лайнеров, что могли бы преодолеть эти преграды. И вообще не представлял, как можно справиться с ними.
Несколько раз за эти сутки порывался позвонить, написать, но тут же останавливал себя. Она ведь попросила не давить на нее. Я и не собирался. Предпочел бы вообще не напоминать о себе, пока Ника сама не захочет встречи. Вот только случится ли это когда-нибудь?
Поднял с земли небольшой плоский, обкатанный волнами камешек, запуская его по поверхности воды, и загадал, что, если наберу десятку «блинчиков», все будет хорошо. Дурацкая попытка успокоить самого себя, как будто от этой детской забавы что-то в действительности могло зависеть. Камень запрыгал по волнам, а я впился в него глазами, отмечая каждый шлепок. Пять, шесть, семь, восемь… На девятке он как будто завис, погружаясь в воду, и я был уверен, что это конец, но потом словно какая-то сила вытолкнула его обратно, и я рассмеялся, как мальчишка, продолжая считать теперь уже вслух. Десять, одиннадцать, двенадцать… Солнце коснулось своими лучами воды, и она заискрила, и в этой светящейся лазури мой камешек стал почти невидим. Но я успел различить еще несколько прыжков. Пятнадцать, шестнадцать… Легкий ветерок коснулся лица, невесомо сдувая усталость. Девятнадцать, двадцать… Я на мгновенье закрыл глаза, делая глубокий вдох, а потом начал медленно раздеваться.
Глава 37
После бессонной ночи и измучивших меня переживаний рассчитывать на то, что удастся сосредоточиться на лекциях, не приходилось. Я перебрала огромное количество вариантов, но так и не нашла разгадку, а в голове получилась совершеннейшая каша.
И еще я соскучилась. Так сильно соскучилась по Матвею, что не могла думать ни о чем другом. Продолжала ревновать, обижаться, злиться — и при этом больше всего на свете хотела быть рядом.
Мне до физической боли не хватало его, будто вырвали из груди часть сердца, выдрали, оставляя вместо нее зияющую рану. Понимала, что виновата сама, останься я у него дома и дождись мужчину, сейчас все могло бы быть иначе. Он бы объяснил, если бы я набралась смелости признаться.
Боль и стыд смешались, лишая остатков самообладания. Я корила себя за поспешность, за то, что снова не прислушалась к словам Матвея, не сдержала данное ему обещание. Он ведь никогда мне не лгал. А я… Где были мои глаза? А разум?
Впрочем, ответ здесь и не требовался. Наслушалась Ингиной болтовни и поддалась ревности, ничего не выяснив. А теперь он уехал. И ведь даже не в другой город! Так безумно далеко. И я понятия не имела, куда именно.
Греция… если бы и захотела отправиться следом и попытаться его найти, разве это возможно? Тем более, что ни документов, ни денег для дороги у меня не было. Оставалось только ждать, но сколько на это уйдет времени, я и примерно не представляла.
Сама просила дать тебе время! — издевался внутренний голос, терзая мою и без того измученную душу. Я пыталась вслушиваться в слова преподавателей, чтобы хоть как-то отвлечься, но выходило плохо. Мысли возвращались к Матвею, я говорила с ним, просила прощения, умоляла мне все объяснить, потом снова шептала, что очень сожалею — и так по кругу.
— Ник? — шепотом спросила Инга, придвигаясь ближе ко мне и трогая за локоть. — У тебя что-то случилось?
Я бросила на нее такой откровенно злой взгляд, что подруга ошарашенно отшатнулась, а мне тут же стало стыдно. Что бы там она не наговорила мне в тот вечер, принимать или не принимать ее слова на веру было только моим решением. И я сделала выбор совсем не в пользу любимого человека. Но винить за это кого-то другого было бы глупо.
— Извини, — я попыталась улыбнуться, хотя это оказалось непросто. Но новые ошибки сейчас точно не нужны. — Просто я дура и натворила много глупостей. Но говорить об этом не хочу. Не сейчас, ладно?
Инга как-то растерянно улыбнулась в ответ и кивнула, отодвигаясь, а я снова погрузилась в собственные мысли.
Может быть, мне позвонить ему? И сказать все, как есть? Или хотя бы отправить сообщение? Кто знает, может там из-за работы сейчас совсем не до моих звонков.
Я несколько раз начинала писать черновик, прямо в лекционной тетради, но слова не желали подбираться, выходили какие-то обрывочные, сумбурные фразы, и это расстраивало еще сильнее. Я неожиданно подумала о том, что наверно, как-то очень похоже ощущала себя Психея, когда нарушила обещание, данное Амуру. Когда зажгла лампу, открывая то, на что не имела права. Я ведь тоже влезла туда, куда меня не звали. И тоже нарушила данное слово. Но если ее ждали годы скитаний до того мгновенья, когда появилась возможность что-то объяснить, то меня подобная участь совершенно не устраивала. Я должна была найти выход. И найти его как можно скорее, чтобы не потерять то, что так дорого для меня. И в этот раз поступить правильно. Понять бы еще только, что окажется действительно правильным теперь.