— Не-не-не… — странно, будто безумец, рассмеялся. — Я не буду тебя тр*хать, мурзилка.
Доминика машинально совершила очередной вдох, который буквально выжег ей легкие. Какие-то интонации в голосе Града вынудили ее изнутри вспыхнуть и загореться. Доведенные до предела исступления многомиллионные разветвления нервных микроволокон закоротило.
Замыкание, и темнота.
— Ну и дурак!
Упираясь пятками и локтями в ковер, резко дернувшись, подалась назад. Планировала подняться и скрыться в ванной. Возможно, поплакать там, собраться с мыслями и силами. Влага уже подступала к глазам, пощипывая и обжигая слизистую.
Только Градский не дал возможности даже подняться. Снова ринулся вперед, наваливаясь и обхватывая ладонями лицо, неосознанно причинил боль.
— Че ты, бл*дь, психуешь, Кузя? — зажал между большим и указательным пальцами подбородок. — Я с тобой по нормальному хочу. А ты, бл*дь, психуешь и провоцируешь меня.
— По нормальному? Тебя абсолютно невозможно понять! Сам себя послушай! To хочешь, то не хочешь. Что за бред? — яростно перевела дыхание. В пылу эмоций выдала то, чем не следовало делиться: — А я-то про тебя все знаю, уж поверь, Сереженька, от бабья твоего наслушалась. Такие подробности, даже не представляешь! Не настолько я далекая, как ты думаешь. А теперь отпусти!
Когда он не двинулся, психанула еще сильнее:
— Я, блик, сказала, пусти меня!
— Слышь, Кузя, тормозни. Не рыпайся, а то будет… больно. Выдохни, бл*дь, и "присядь".
Только Ника после эмоционального аттракциона, который Градский ей в этот вечер устроил, была уже за пределами разума.
— Это тебе, Сережа, сейчас будет больно, когда я лицо тебе расцарапаю! Ведешь себя как бычара. Не рыпайся, бл*дь… — передразнила его грубый низкий голос. — Покруче ничего не придумал? Оп, оп, иди сюда[1]! Ты вообще, кто по жизни? Коня нарисуй! — с невесть откуда взявшейся достоверностью перешла на гоп-стайл. Вздрогнула всем телом. — Оставь меня в покое!
Градский от такого поворота окончательно слетел в полоумное состояние.
Станция "Едрит-Мадрид".
"Выходим, бл*!"
Поймав рукой оба запястья девушки, грубо завел ей за голову и пригвоздил к ковру, пальцами второй — крепче сдавил подбородок. Коленями затиснул бедра, блокируя любые ее сумбурные метания, отзывавшиеся внутри него адским пламенем.
— Э, мадам, успокойся, давай. Не нарывайся, по-хорошему тебя прошу. С голой жопой, а борзая, как сто китайцев.
А Доминике хотелось бы вывести его из себя! Спровоцировать, чтобы не держался ни за что вообще, чтобы думать способен был лишь о ней… А не о каких-то там правилах, понятиях и запретах.
— Пошел ты, Сереженька! — отрывисто выдохнула, толкая его предплечье грудью. — Знаешь, куда?
— И куда?
— На х**…
Зажав ладонью рот, не дал договорить.
— Чтоб я больше от тебя такого не слышал.
Она умудрялась что-то мычать ему в ответ. К счастью, разобрать было нереально. Нависая над Никой, Градский отстраненно следил за тем, как от частого и свирепого дыхания раздуваются крылья ее носа. Пока она не попыталась его укусить за ладонь.
— Мать твою, Ника… — отдернул руку.
Приготовился к потоку яростной брани, но ее рот лишь несколько раз приоткрылся и закрылся. Взгляд сместился вверх, к потолку. Ресницы запорхали от частого быстрого смаргивания.
[1] "Бодрячком", Сява. Уличный гоп-стайл.
21.3
Потянувшись к стене, Градский слабо ударил по ряду выключателей. Гостиная погрузилась в кромешный мрак ненадолго. Глаза плавно привыкли к темноте, которая не могла быть изолирующей из-за краснеющего за большими окнами предрассветного неба.
Выравнивая дыхание, Ника наблюдала за тем, как Сергей прикрыл глаза. Глубоко вдохнул и немного сдавленно выдохнул. А потом, в очередной раз за эту проклятую ночь, в один миг довел ее до пика, накрывая чувствительную грудь своим торсом и толкаясь в ее открытые бедра своей твердой эрекцией.
Сосредоточившись на самоконтроле, Ника напряглась всем телом, чтобы не выгнуться ему навстречу и не застонать.
— Мне вот за тебя памятник поставить полагается.
— Да, конечно, на Приморском бульваре. Дюка[1] снесут, и тебя поставят, нетленного, обнаженного, во весь рост. В полной боевой готовности, с указателем на мою чертову общагу.
— Молчи уже, Кузя, — тяжело выдохнул, снова толкаясь и скользя членом по ее истерзанной желанием плоти. — Когда научишься? — скольжение. — Молчи, женщина, — скольжение.
Горячий приток удовольствия заставил ее задохнуться и все-таки застонать, выгибаясь ему навстречу.
Но стоило Градскому наклониться к ее лицу, Доминика, потворствуя уязвленному самолюбию, отвернулась. Тогда он поймал ее подбородок пальцами. Сжал, оттягивая и раскрывая губы для поцелуя. Располагая свой рот крест-накрест с ее ртом, припал с сумасшедшим голодом.
И в следующее мгновение Ника сдалась его напору.
Не прекращая целовать, он просунул между их телами ладонь, прижал к ноющей от возбуждения сердцевине. Прошелся пальцами к лону, собирая обилие влаги. Направился обратно к чувствительной горошинке клитора. Потер ее сначала ласково и нежно, но вскоре усилил нажим и скорость.
Внизу живота Ники натянулась уже знакомая ей сладкая нить томления. Всхлипывая и постанывая Сергею прямо в рот, она, с совершенно особенной мольбой во всем своем естестве, поддавалась ритмичным поглаживаниям его пальцев. Хлюпающие звуки и их обоюдное шумное потяжелевшее дыхание добавляли остроты тактильным ощущениям. А услышав отрывистые и хриплые, по- мужски сексуальные стоны Градского, Доминика и вовсе потеряла всякую связь с реальностью.
Оргазм разорвал ее на части, набегая по нарастающей безумными яркими волнами. Закричав, она выгнула спину, бессильно предполагая, что с этим феерическим взрывом ее тело покинула всякая чувствительность.
— Се-ре-жа…
Опадая, ощущала внутри себя лишь пьянящую ломоту. Силы и желания двигаться напрочь исчезли. Вернуть бы для начала возможность нормально циркулировать воздух… Но и это у нее не получилось. Продолжая рывками вздыхать, заворожено смотрела за тем, как Градский, привстав между ее разведенными бедрами, раскрыл пальцами ее истерзанную ласками промежность. Жадно и детально разглядывая, торопливо прошелся языком по своей нижней губе. Обхватил свободной ладонью член и, совершив несколько ритмичных рывков, залил теплой спермой дрожащий живот Ники.
Казалось, даже воздух наэлектризовался и завибрировал от его рычащего долгого стона. Опустившись, он снова накрыл ее своим телом. Тяжело переводя хрипловатое дыхание, поцеловал где-то в районе шеи. Абсолютно обессиленная, выжженная изнутри эмоциями и сбитая с толку свежим наскоком лихорадочных мыслей, Доминика умудрилась, обвивая Градского руками и ногами, крепко-крепко его обнять.
Если бы она понимала тогда, что должна ему сказать… Если бы он понимал, что должен ей отдать…
Немного погодя, когда Ника, смущенно кутаясь в стянутый с дивана плед, направилась в ванную, Град увязался следом. Не позволив закрыть перед собой дверь, шагнул за ней в ярко освещенное помещение.
Отвернувшись, девушка встала под теплые струи воды. Чувствовала его взгляд на своем затылке, пока упрямо смотрела перед собой и намыливалась.
— Прости… Прости за грубость, — поймав ее за локоть, чуть потянул на себя. Но она не стала поддаваться и поворачиваться. — Я не хотел, чтобы так получилось. Не хотел так с тобой…
— Все ты хотел, Сережа, — спокойно глянула на него сквозь распрыскивающиеся между ними струи воды.
Он помолчал, бегло осматривая ее лицо. Приоткрывая губы, выдохнул, отталкивая льющуюся воду. Провел ладонью ото лба до затылка. Несдержанно скользнув взглядом по ее обнаженному телу, заметил на светлой коже синяки и засосы.
Раздувая ноздри, хмуро свел брови.
— Во многом… по большей части, я виновата.
У него достойного ответа для нее не нашлось. Переваривал внутри злость на себя самого. Та, если и уходила, оставляла после себя тошнотворное опустошение.
