Не говоря уже про некоторые вещи, которые принадлежали моим родителям, в частности моему покойному отцу. Но это уже, скорее, как дань памяти и упрямого нежелания видеть вокруг себя только чужую мебель и чужие предметы повседневного обихода, которые к моей семье не имели никакого отношения.
К тому же, я не удержалась от соблазна прихватить с собой и старые фотографии мамы. Те самые, на которых она была запечатлена со Стаффордом, благоразумно спрятав их в одной из тетрадей альбомного формата среди прочих распечаток и учебного материала. Не знаю, правда, зачем они мне понадобились в чужих апартаментах, но иначе я почему-то поступить с ними не смогла. Хотя допрашивать о них Рейнальда я совершенно не собиралась. Может надеялась однажды встретиться с кем-то ещё, кто был в курсе давнего прошлого этой невозможной по меркам вчерашних и сегодняшних дней парочки?
В общем, какой смысл оправдываться в своих поступках и действиях? Взяла и взяла, как и многое другое не менее значимое для меня. И то больше демонстрируя неприкрытое упрямство касательно неуёмного стремления окружать себя своими вещами.
Правда, Стаффорд едва ли всё это мог оценить со своей стороны. На деле, все эти дни мы с ним вообще никак и нигде не пересекались. Он больше не заявлялся в мои комнаты и никуда меня к себе не приглашал. Что с одной стороны было вроде как и хорошо, но вот с другой — немного подозрительно.
Да и я, честно говоря, всё время пребывала в состоянии напряжённого ожидания. Ведь он мог возникнуть на пороге спальни в любой момент без предупреждения и стука в двери. Как тогда, в свой самый последний приход. Разве что с того времени прошло уже несколько дней (а по ощущениям, как минимум месяц), за которые я успела несколько раз съездить в Юкайа, навестить в больнице маму и дорваться наконец-то до своего мобильного. Я обзвонила, наверное, не менее трети всех друзей, родственников и знакомых со всего штата (и даже за его пределами), включая лучшую подругу Шайлу — родную дочку самого Стаффорда. Как-никак, но мне же надо было объяснить большинству из них, куда я вдруг так резко пропала и как сейчас обстоят дела у моей мамы.
Объяснять, правда, пришлось в несколько непривычном для меня формате, поскольку некоторые моменты из последних событий моей резко сошедшей с рельс жизни выглядели чересчур шокирующими даже для меня. А признаваться Шайле прямо в лоб о том, что её собственный отец выкупил меня на нелегальных торгах в качестве личной забавы и секс-игрушки — было бы явным перебором. Тут и я прекрасно понимала, о чём стоило благоразумно промолчать, о каких вещах следует кое-что недосказать, а какие слегка приукрасить.
Во всяком случае, я была хотя бы благодарна Рейнальду за все его организаторские способности и помощь в бытовых вопросах, как и за его готовность уладить любые наши материальные и даже законодательные проблемы. Тут у меня к нему никаких пререканий вообще не имелось. Создавать идеальный внешний фасад для собственной или чужой жизни он умел, как никто другой.
Странно, что за столь приличное время после разрыва с моей мамой он вообще не женился, хотя слухи о его несостоявшейся помолвке двадцатилетней давности дошли даже до нашего поколения. Да и я была уверена на все сто, что из него бы получился безупречный семьянин и муж (даже если бы всё это время он гулял, как и сейчас, на стороне). По крайней мере, Шайла на него никогда не жаловалась, называла всегда его отцом или папой (никогда по имени, как это стало модно в последнее время) и всегда искренне за ним скучала, если он очень долго отсутствовал дома.
Обычно такие женятся не потому, что влюбляются или следуют врождённым отцовским инстинктам, а как раз из-за прямого долга перед своей родовитой семейкой. Даже будь у подобных ему наследников крупных аристократических кланов все зачатки законченных гомосексуалистов, никто бы в жизни среди праздной публики никогда бы не узнал обо всех их отклонениях или нестандартных пристрастиях. Зато они в обязательном порядке имели традиционные семьи с внушительным количеством собственных наследников — достойных продолжателей своего славного рода.
Тогда что не так было со Стаффордом? Почему он, будучи первенцем своих законных родителей, предпочёл оставаться принципиальным холостяком едва не всю свою сознательную жизнь? Как правило, ни жёны, ни дети для таких, как он, обузой не являются. А вот обязательным приложением к их публичной жизни — да и ещё каким!
Как бы там ни было, но ломать над этим голову без прямой помощи от первых (или хотя бы вторых) лиц было бесполезно. Хотя я и не бросала попыток, используя часть своего личного свободного времени на нужные поиски в бескрайних просторах глобальной сети. Правда, пока безрезультатные, но всё равно хоть какие-то. Общеизвестная информация, как ни крути, но тоже информация. К тому же, я не теряла надежды, что всё равно что-нибудь обязательно найду или узнаю каким-нибудь другим способом.
И спасибо Стаффорду за возможность снова пользоваться интернетом и другими коммуникационными связями с внешним миром. Теперь я ощущала себя хоть немного посвободнее и могла спокойно выходить не только из своих комнат, но и из самого дома. Главное, заранее поставить о своих намереньях в известность через слуг самого хозяина пентхауса. А отказов на свои просьбы я практически не получала. Тем более если они были абсолютно невинными и никаким сомнительным душком не отдавали. Я ведь прекрасно помнила о нашем с ним последнем разговоре и не понаслышке знала, на что он был способен. Поэтому старалась не лезть на рожон и вести себя как можно осторожнее, не привлекая к своим действиям и озвученным желаниям подозрительных взглядов со стороны.
Единственное, в один из последних дней последнего уик-энда я всё же повела себя не совсем разумно. Мне как раз удалось вырваться из дома благодаря вернувшейся в мою новую жизнь Симоне, которая повела меня в эту субботу в один из торговых центров мегаполиса на распродажу брэндовых шмоток (коих у меня и без того теперь хватало выше крыши). Правда, на этот раз моего профессионального имидж-стилиста волновало слишком скудное количество в моих сегодняшних «скромных» вещевых запасах достойной галантереи из стильных аксессуаров. Возражать ей что-либо на этот счёт я не стала. Да и пройтись лишний раз по городу (или хотя бы по магазинам) мне бы не помешало.
К тому же, ждать появления Стаффорда, не имея при этом никакого представления, а появиться ли он сегодня вообще, мне уже откровенно надоело. И едва ли бы он заявился, зная заранее о том, что ко мне придёт Симона и потащит меня вскоре в центр.
Единственный минус в подобном общении, Симона слишком много говорила о своей работе. Вернее, о том, что знала лучше всего — о тенденциях современной моды, о тканях, косметике и даже о коллекциях абстрактной живописи, которую сейчас со столь безумным ажиотажем раскупают с каких-то новомодных выставок в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе. Не скажу, что мне многое в её бесконечных лекциях было неинтересно, но временами мой слух будто сам по себе отключался, и некоторая часть чужих слов, грубо говоря, пролетала мимо моих ушей.
Но самое главное в данной вылазке, мы с Симоной гуляли по торговому центру Вестфилда (в частности по пятиэтажному универсаму Нордстрому) на Пауэлл-стрит одни. По крайней мере, до поры до времени. Приставленного нам водителя вызывали по сотовому лишь в самых экстренных случаях — если закупленных нами вещей становилось чуть больше, чем нам хотелось бы их с собой тягать. Может благодаря этому мне и удалось сделать то, чего бы я никогда не сделала при конвоирующем нас на постоянной основе бдительном телохранителе.
— Простите, пожалуйста! Вы ведь Мона, да? — столкнуться случайно у прилавка одного из бутиков многолюдного Нордстрома с любовницей Рейнальда Стаффорда и даже узнать её? Наверное, это сродни выигрышу джек-пота в национальной лотерее. Но я действительно не ошиблась и действительно узнала в этой породистой красотке ту самую гостью, которая не так давно заявилась в апартаменты Стаффорда на Фолсом Стрит.
