— Тогда почему ты здесь? — он отстранился, вернулся за стол и пригласил присесть. Я отказалась, качнув головой. Насиделась в поезде и машине.
— Он изменил мне, — выдохнула и отошла к стене, чтобы не упасть. Ноги показались свинцовыми, а в сердце будто ржавый гвоздь застрял. Ни туда, ни сюда.
— За такой короткий срок? Ты что, показалась ему недостаточно хорошей в постели? Вот же мразь! — папа грохнул кулаком по столу, а я подскочила. Что с ним? Он сам не свой. Несдержанный, будто его подменили.
Я не стала развивать тему, просто промолчала, выждав, пока отец успокоится.
— Подала на развод?
— Еще нет, только собираюсь, но, папа… — я опустила глаза и смяла перед собой руки. — Я не возьму у него ни копейки.
— И правильно! Сами справимся, — отец откинулся на спинку стула, закрыл глаза и потер устало переносицу.
Мы молчали какое-то время. Я стояла у стены, папа неподвижно пялился в потолок.
— Аня рассказала тебе, да? — вдруг проговорил он с тяжестью.
— Прости, что я скрыла это от тебя, — отвернулась, не в силах удержать его обвиняющий взгляд.
— Что скрыла?
— Я видела маму с этим… твоим конкурентом. Вернулась раньше домой и застала их в постели. Папа… она давно тебя обманывала.
— Есения, — он снова поднялся, — спрятал руки в карманы, подошел к окну. За стеклом было черным-черно, только колкий снег царапался и разбавлял тишину шуршащими звуками. — Я давно твою мать не любил. — Он разрезал ладонью воздух перед собой. — Что говорить, я ее не любил никогда. Ради тебя и бизнеса держался, дурак. Мы только мучились вместе. Жаль, что я тянул и не отпустил ее.
— Я все равно не смогу ей простить…
Папа резко обернулся.
— Не смей, слышишь? Обижаться на нее не смей. Жить двадцать лет с человеком, который тебе не по душе — это издевательство. Она сильная женщина и заслуживает счастья, а ты… — ткнул в меня пальцем, — ее дочь! Ты не посмеешь ее винить.
— Пап… — я сжала губы, вспоминая, сколько гадостей маме наговорила на свадьбе, а ведь она пыталась меня поддержать, до последнего была рядом, а я не понимала. — Извини. Я не… знала, что все так.
— Вот и славно. Отдохнешь и через пару дней съездишь к матери, сходите в кафе, по магазинам. Что там еще девочки любят?
— Пап… — я ступила ближе. — Он тоже не смог меня полюбить.
— Мужики все козлы — слышала такое? И часто не ценят то, что у них есть.
— Слышала, но не думала, что полюблю одного из них.
— Успела, значит, привязаться? — папа нахмурился, а я поджала дрожащие губы.
— Еще как. Корнями пророс в мое сердце.
— Время — лучший советник, дорогая, — он снова отвернулся в окно. — Так мне мама говорила, твоя бабушка.
Я заулыбалась сквозь слезы. Значит, папа все помнит и все ценит, просто о многих вещах не говорит.
Встала рядом с отцом и тоже посмотрела на улицу. Молчание снова затянулось, но теперь оно не было таким болезненным и горьким, как в первые минуты встречи. Мы друг друга прекрасно понимали.
Папа обнял меня за плечи одной рукой и притянул к себе, позволив положить голову ему на грудь. Как давно он был таким — чутким и добрым, слушающим и понимающим. Как же я скучала.
— Мне жаль, Андрэ, милая… Я слышал, что случилось, и общался со следователем.
— И мне жаль… но нужно жить дальше.
— С этим полностью согласен. Может, закажем пиццу? — папа повернул голову и легко коснулся моего виска поцелуем. Он него пахло терпким парфюмом и молодостью — да ему же слегка за сорок, в расцвете сил, не намного старше Рената. Я осмотрела его светлое лицо, мелкие морщинки вокруг глаз, волосы, тронутые на висках сединой.
— Только если они приедут до того, как я усну на твоих руках. Как в детстве, помнишь?
— Помню, Синичка.
Глава 44
Есения
Через несколько месяцев
— Как это никто не вручили документы? — я села в кресло и, прижав телефон к уху, откинулась на спинку. Поясницу ломит уже вторую неделю, и причина — с одной стороны, счастливая, а с другой — горькая. Я-таки успела забеременеть от мужа, но он об этом узнает только через мой труп. Не видать ему моего малыша. Но новость, услышанная от адвоката, поразила. Волгин не получил документы о разводе.
— Дом по вашему адресу закрыт и пуст, конюшни поддерживает местный фермер, а хозяина там нет.
Что-то екнуло под сердцем. Колкое такое, как заноза. Куда делся Волгин?
— Найдите его и вручите эти чертовы бумаги! — я сжала переносицу до острой боли. Если все это затянется, мне придется раскрыть факт беременности, и нас еще долго не разведут, хотя… деньги же могут все, можно подкупить кого угодно и купить кого угодно. Только не в случае с Ренатом. Мне не тягаться с его состоянием.
— Есения Олеговна, — адвокат расщедрился на ласковый тон, — все сделаем, вы только не волнуйтесь.
— Это срочно. Я вам не просто так плачу двойную норму.
— Понял.
И отключился, не прощаясь.
В дверь позвонили, я тяжело встала и, еле переставляя налитые ноги, побрела открывать.
Последние месяцы жила в родительском доме одна. Отец месяцами в отъездах, на каких-то семинарах и встречах, а Аня… его сопровождает, как личный помощник. Я давно подозреваю, что у них что-то завязалось, но они всячески скрывают. Возможно, не хотят меня ранить.
Мама уехала в Тибет — чтобы найти себя, как она сказала.
В целом, жизнь текла спокойно и без высоких взлетов и резких падений, но время от времени томно ныло под ребрами, ворочало в груди сердце, как-будто тлеющие догорающие угли. Когда я просыпалась утром с тошнотой, когда вспоминала наши жаркие ночи и дни с мужем, когда перед глазами стояли те самые кадры с видео, которое расшарили журналисты по сети в первые же сутки. Всю эту грязь так никто и не почистил. Ренат словно опустил руки, перестал всячески защищать свою личную жизнь от посягательств, хотя раньше относился к этому очень ревностно. За последние месяцы на него вылилось столько дерьма, что даже мне стало не по себе, ведь его выставляли, как полную мразь, а меня возвышали и превозносили, словно нарочно. Сколько можно его мучить? Да хватит уже, народ. Мы расстались. Точка.
Месяц назад, после сильной задержки, я решилась сделать тест и, узнав результат, просидела до утра на подоконнике и смотрела в одну точку. Волгин добился своего, у него получилось забрать у меня все — тело, душу и сердце. Именно тогда я думала, говорить ему или нет о беременности, но если муж не удосужился приехать за это долгое и мучительное время, не попытался меня вернуть, не попросил прощения за измену, не умолял, не признавался в любви — значит, я ему не нужна и он довольствуется объятиями знойной брюнетки, ведь она больше похожа на его покойную жену. Я не стану соперницей, пусть будут счастливы.
Только меня не трогают.
А я буду! счастлива с любимой крошечкой. Одна. Я справлюсь. Провела рукой по животу и заулыбалась. Вот оно — то, чего хотело мое сердце.
Открыв дверь, впустила внутрь февральский голод и высокого статного мужчину. Если охрана его пропустила — значит, ему можно доверять. Знакомое у него лицо и глаза… разноцветные. Соколов? Точно!
— Добрый день, Есения. Я — Даниил Соколов, следователь. Веду дело Андрэ Флобера.
— Я помню вас, — сдержано кивнула и пригласила мужчину войти. Он скинул перчатки, пальто и водрузил все на вешалку, разулся быстро и, прихватив черную кожаную папочку, прошел за мной.
— Воды можно попросить?
— Конечно, — я пошла в кухню, он за мной. Высокий такой, широкоплечий, не больше Рената, но внушительный. Рядом с ним мне вдруг стало жарко, горло защекотало, и тошнота подползла до самого горла. Будто от его тела идет немыслимое тепло.
— Вам лучше присесть, Есения, — следователь осторожно положил папку на стол, взял из моих рук стакан с водой и осушил его залпом.
— Я слушаю.
— Вы садитесь-садитесь. Разговор будет долгим.
И я присела, едва согнув колени.
