Я еле-еле выдохнула:
— Привет… передала из прошлого. Поехали.
Когда я зашла в дом, готовая к серьезному разговору с мужем, он встретил меня в гостиной и был темнее тучи. Значит, уже все случилось, и мне не придется повторять то, что я видела, и уличать его во лжи. Я понимала, что у них произошло в тот день, когда Ренат ушел от меня, но произошло!
Сначала он получил пощечину. Потом я хотела высказать ему все в лицо, но он перехватил мою руку и прорычал:
— Ты обманывала меня… Все это время пила таблетки! — и бросил мне на ладонь пустую упаковку. Рылся в моих вещах?
— Это я обманывала?! Я?! — переложила в его руку пластик, прихлопнув его, как наши отношения. — Ты изменил мне! Или станешь отрицать?!
Ренат попятился, сжал блистер до жуткого хруста, бросил его в сторону.
— Не буду, — потер тяжелый подбородок, горько посмотрел мне в глаза. — И что дальше?
— Я не хочу здесь больше находиться, — шагнула в сторону спальни, но муж остановил, схватив за локоть.
— Сеня, я… мало что помню из той ночи. Я много выпил и был сильно возбужден.
— Отпусти… — процедила, стаскивая со своей кожи его горячие пальцы. — Я помню, почему ты был возбужден. Помню все! И теперь буду помнить, как ты таранил ее! Скотина, Волгин! Убери от меня свои лапы! Не собирался меня не любить, ладно, но унижать зачем? Я ведь старалась быть с тобой честной.
— Честной? — она ткнул в пол, показывая на упаковку таблеток. — Ты знаешь, как для меня это было важно!
— Было! Но ты не сказал, почему! Не признался! — я закричала, срывая голос, пережала ладонью шею, чтобы не болело горло. Чтобы остановить истерику. — Почему ты решил, что я на это соглашусь вот так просто, без доверия? Я не продаюсь, Ренат. Не продаюсь! Ты мог завоевать меня банальной верностью, но не смог!
— На этом все? — он сжал кулаки и опустил их вдоль тела.
— На этом все. Никто никому ничего не должен. Я тебя не люблю, — мерзко стало от вранья, но я не могла так больше, — ты меня не любишь. Детей у нас нет, совместно нажитого имущества тоже. Разойдемся с миром, а ты быстро прикупишь себе новую игрушку.
Я вышла на ступеньку, чтобы подняться в комнату и собрать вещи. Прилетевшие в спину слова обожгли нутро:
— Я не хотел так… Прости меня, Есения. Я тебя отпускаю.
И, как-то странно шатаясь, ушел. Через несколько секунд хлопнула дверь кабинета, и в доме все стихло.
Глава 42
Ренат
— Я не приеду, — разлепив пересохшие губы, ответил на третий или четвертый звонок Давида, еле поднял тяжелую голову от подушки. Голова трещала вторую неделю так, что я ничего не чувствовал и почти ничего не слышал.
Кто-то приходил, кто-то что-то говорил… Ничего не помню.
— Твою мать… — послышалось из трубки скрипящее.
— Не ворчи, — я с трудом сел, опустил голову на ладонь, провел пальцами по взмокшим волосам.
Аверин какое-то время молчал, но я слышал, как напряженно дышит в динамик. Хотя отодвинул от себя телефон, чтобы убедиться, что не страдаю маразмом и не разговариваю сам с собой. Вдруг последствия болезни?
— Анализы пришли… — он тяжело и длинно выдохнул. — Плохие, Ренат. Тебе бы подъехать, мы перепроверим.
— Нет. Хватит. Никуда я не поеду. Смысл?
— Какой может быть в жизни еще смысл? — искренне удивился друг. — Поднимайся, или я сейчас машину пришлю.
— Не стоит. Ты все равно меня не найдешь, — я оглянулся. Старый придорожный отель, в котором я осел, стал на пару ночей домом, но сегодня двинусь дальше. Оставлю за спиной все, что когда-то любил и люблю, вырву себя с корнем из этой жизни. Надоело барахтаться.
— Ренат, что ты как девка на выданье? Дед волнуется же! Ты же знаешь, что ему нельзя.
— Он еще всех нас переживет, — я усмехнулся. — Меня так точно.
— Бред, — огрызнулся Давид и матюгнулся в сторону. — Где ты сейчас? Я приеду. Поговорить нужно.
— О чем? — я заставил себя встать, взял со стола пачку сигарет и вышел в одних трусах, несмотря на хороший мороз на улице, на обшарпанный и грязный балкон. Вид из номера открывался пиздец просто — какие-то корявые лесопосадки, а за ними мусорный завод и горы, го-о-оры хлама. И этот запах, от которого выворачивало наизнанку всю ночь.
Как у меня получалось скрывать недомогания — ума не приложу, но когда Есения была рядом — нихрена не болело, я даже наивно подумал, что чудом излечился, когда впустил ее в свое сердце.
Все правильно. Нужно было давно ее отпустить, а я все не решался. О чем думал — не знаю. Мечтал, что рассосется, что свалит эта тяжесть в затылочной части. И вот… Плохие анализы. Чего и стоило ожидать.
— Ренат! Ты там еще живой?! — ор в ухе, заставил очнуться и вернуться в реальность. Я поднес сигарету к губам, чиркнул зажигалкой и с наслаждением затянулся. Лет десять не курил, а сейчас захотелось. Будто никотин поможет мне не помнить ничего и не чувствовать.
— Живой. Не о чем нам говорить, передай мою очередь на операцию тому, кому нужнее. И все оплати за мой счет, мне все равно уже ничего не нужно.
— Да как же? Блядь! Да услышь ты меня! — Аверин что-то еще орал, а я вытянул трубку перед собой и выпустил ее из рук, отправляя в полет с пятого этажа. Выживет или нет? Вряд ли. Так и я — моя песенка спета и пора признать поражение.
Но не получалось. Я тянул сигарету за сигаретой, пока снова не затошнило. Есения… моя девочка. Зачем я ее привязывал к себе? Зачем? Ей было больно, когда узнала о той ночи. И мне было больно.
Сердце будто вынули из груди и раздавили каблуком. Я сам это сделал.
Все это грызло мучительно и не первый месяц, я даже порывался жене сказать, признаться, что тогда ошибься, что это ничего не значило для меня, просто секс, но не смог. Боялся, что она развернется и уйдет, что останусь один. Эгоист чертов!
Я даже знал, почему она не простит.
Ее мать изменила отцу, а Есения стала свидетелем — и она сама признавалась, лежа у меня на груди, остывая после секса, что измена — ее пунктик. Она прямо так и сказала, уходя из дома, что простила бы все — нелюбовь, жестокость, факт покупки ее тела, но не измену. Как она тогда на меня смотрела… душу выворачивала. Так глубоко ныряла в глаза, что я думал сдохну на месте от ее взгляда, а не опухоли под черепушкой.
А еще она сказала, что не любит. Так скупо и просто: «Я не люблю тебя, ты не любишь меня», будто это как-то нам поможет.
Врала. Я знаю. Однажды, после жаркого третьего раза за ночь, я притворился, что сплю. Не хотел больше выматывать жену, хотел дать поспать, а Есения прижалась ко мне всем телом и прошептала те заветные слова, которые Я. НЕ. ХОТЕЛ. Слышать!
Да мне и не нужно было слышать, чтобы знать.
Потому что понимал всю ту боль, через которую ей придется пройти. Из-за этого не объяснял, что измена по сути и не была изменой, мы тогда фактически и не были близки, разве что по документам.
В какой-то степени та сучка брюнетка сделала мне добро, перечеркнула наш фальшивый брак с Есенией одним своим появлением.
Но больше всего меня убило то, что жена обманывала меня и пила все это время таблетки. Случайно, из банального любопытства, открыл ее шкатулочку с поделками и нашел пустой блистер противозачаточных.
Как я тогда злился, не передать словами. Разбил окно в кабинете, отцовскую любимую вазу перевернул, картину порвал… измочалил тогда руки в кровь.
Не на Есению злился, нет. На себя. А когда она еще и высказала, что не доверяет мне, что не готова стать матерью вот так — я понял. Она, Есения, моя умная девочка, сильнее, чем думаю. Мудрее, чем я представлял. Уберегла себя от неподъемной ноши, я даже был рад, что у нас ничего не получилось. С ребенком оставить ее одну — совсем казалось жестоко.
Документы о передаче наследства на ее имя, я уже подписал. Паша все заверил, и я спрятал их в сейф до часа Х. Жаль, что земли не уберег, дед так и не связался со мной — все катается по столице. Плевать! Мне уже на все плевать. Я уже даже не обижаюсь на него за этот безумный вынужденный брак, который принес в мою жизнь новое дыхание с привкусом горечи.
