— Неприятно правду слушать? Мы тоже сначала не верили. Скромная такая. Тихая. Воспитанная типа. Столько лет — ни с кем не путалась. А тут… Мужик по делам приехал. Надо же кого-то трахать, правда? Темперамент, все дела. Ухаживать некогда, а тебе не жалко и так дать.
— Что вы от меня хотите?
— «Скорая помощь для сброса напряжения»… — Вместо того, чтобы ответить, она протягивает с наслаждением. Продолжает улыбаться и топтать меня. — Тебя ещё так называют. Тоже услышала. От сотрудниц гостиницы. Сказали: мы не знали, что она еще и шьет… — Кажется, что слышу звон стекла. Что-то лопается, но внутри. — А родители знают, кстати, чем ты занимаешься, Айлин? Была швеей — стала проституткой. Может дочка знает? Вырастет — тоже в профессию пойдет?
Не сдерживаюсь. Поднимаю руку и замахиваюсь. Магдалина, видимо, чего-то такого и ждала. Больно сжимает мою кисть и давит. Опускает. Шагает ближе.
Будь ее воля — придушила бы меня. И я ее тоже.
Красивое лицо кривит уже не улыбка, а настоящая, холодная ярость.
— Слушай сюда, Айлин… — Она склоняется к моему виску. Имя произносит с особенной интонацией. Давит руку так, словно готова раскрошить. А может и правда готова. — Я говорю тебе раз. Не усвоишь — сама виновата. Салманов — мой. Свадьба у нас осенью. То, что я терплю его маленькие шалости сейчас — обычная женская мудрость. Пусть перебесится, в браке будет спокоен. Как его подстилка, пока мы официально о себе не объявили, ты меня устраиваешь. Мы же обе знаем, как много секса ему нужно. Но фокусы со своей малой брось. Я ему кровных детей рожу, и твоей в его жизни места точно не будет. Как и тебе. Месяц у тебя есть…
— На что? — висок щекочет усмешка. Сердце она уже не трогает.
— Свернуть все свои дела по-хорошему, Айлин. Денежку снять, шмотки собрать. Тебе в нашем городе жизни не будет. Я не позволю, чтобы по тем же улицам, что и я, ходила бывшая шлюха моего мужа. Думала, утром с тобой обсудим это по-тихому, но ты решила иначе. Хочешь пободаться — давай. Только вспомни, кто мой отец. Ателье сгорит. Из квартиры тебя выселят. Потоп устроишь на три этажа вниз. Как расплатишься — сама думай. В машине и тормоза могут отказать. Девочка твоя…
Выворачиваю кисть и толкаю в плечи.
— Ты ей ничего не сделаешь. — В горле застревает «она дочка твоего Салманова».
— Начну с тебя, конечно. Если ослушаешься. Ему нажалуешься — я узнаю. Он может вспылить, конечно. Его же шлюха. Но как сама-то думаешь, он скорее от тебя откажется или от перспектив, которые даст наш союз?
Молчу. Я ничего не думаю. Я думать не хочу. Сейчас и жить-то — нет.
— Или ты надеешься, что он тебя в жены возьмет? — Магдалина не ждет ответа. Громко смеется, запрокинув голову, а потом опускает и добивает. Даже не знаю, зачем. Наверное, из ревности: — Шлюх замуж не берут, Айлин. Их трахают. Если нравится — дают деньги на такси. Так что не мечтай. Доедай тортик. Собирай вещи, бери своего ребенка и… Пиз. Дуй.
Глава 27
Айлин
Я запоздало слышу чирк спички, который был сделан давным-давно. Она всё это время летит вниз, оказывается, но бочка почему-то еще не взрывается.
А я бы уже была не против.
Не знаю, за что провинилась перед Аллахом, но моя жизнь зашла на новый круг, уперлась в новый тупик.
Я оказалась в ситуации, один в один такой же, как и пять лет назад. Только раньше у меня не было правильного выхода, а сейчас нет выхода вовсе. Я его не вижу. Только стены.
Вернувшись из уборной, веду себя так, будто в ней меня не растоптали. Даю Сафие насладиться десертом. Улыбаюсь даже… Как-то. Ощущение брезгливости и тошноты не отпускает. К себе. К ней и к нему.
Я чувствую мужские взгляды, но в ответ больше не смотрю. Ставлю между нами свою стеклянную стену.
Плачу за своего ребенка. Забираю своего. Ухожу со своим. И как же страшно, Аллах, оттого, что на самом деле она ведь наша! И от этой связи никуда и никак уже не деться.
Сообщение от Айдара приходит тем же вечером. Его «Привет, как дела?» звучит ужаснейшей из пережитых насмешек. Это больнее, чем когда отец с размаху бьет по лицу.
Как бы странно и страшно ни звучало, я ведь ему снова открылась… Я ему доверилась. Опустившись в тот раз на колени, я думала, это мой жестокий шаг навстречу.
Сейчас понятно — придумала себе сказку с преодолением и возможным счастливым концом, но мне казалось, я смогу заработать прощение. Получилось же… Наказание в самом разгаре.
И всё играет новыми красками.
Он меня приручал. Межевал жестокость с нежностью. Путал. Выводил на ложные следы и позволял делать ложные выводы.
Я разучилась перечить. Я расхотела сопротивляться. Я почувствовала себя достойным счастья человеком. Я ему стол накрыла, господи… Себя дала… Всё дала…
А он и примчался только потому, что я могла раньше времени обо всем узнать. Взбрыкнуть. Сбежать. Добавить ему проблем.
Но права создавать ему проблемы в его вселенной у меня больше нет. А моей вселенной давно не существует. Только в моей голове.
На сообщение я не ответила. Что?
Палец вверх и спать. Правда вместо спать — пытаться согреться в условиях, когда внутри — Антарктида. Не знаю, откуда она там, но ничего кроме холода я не чувствую. Зато он гасит боль.
После этого он не трогает меня несколько дней, но во вторник утром всё равно прилетает: «Приедешь в 8?».
Я читаю и меня начинает тошнить сразу и от перспективы, и от приказа, который звучит, как вопрос.
Айдар продолжает играть. Король хочет выебать свою пешку. Видимо, невеста недостаточно смелая, чтобы ставить ультиматумы ему. А вот мне…
Я начинаю ловить странные взгляды кожей. Хозяйка, забирая деньги за квартиру, впервые спрашивает: «но ты же мужиков своих сюда не водишь, правда?».
Ищу признаки знания в глазах кассиров, водителей маршруток и их пассажиров. Постоянных и новых клиентов.
Боюсь увидеть страшный вопрос в глазах дочери. А вдруг и воспитательницы в садике тоже?
Очень хочется спрыгнуть. Взять ее и действительно раствориться. Но я же понимаю, что нельзя. Он нас найдет и тогда уничтожит уже быстро. Или он, или она. Выбор у меня невелик.
А пока я даю ему травить себя медленно. Все время, пока привожу себя в порядок и еду в город, в голове слова о шлюхе. И я даже внутри спорить не могу. Они же справедливые. Он сделал из меня свою шлюху. Я просто закрывала глаза на то, насколько это очевидно.
От жалости к себе дрожит нижняя губа. Кипятком шпарит жуткий стыд перед дочерью. Отводя ее в гости к Алле, в глаза я посмотреть уже не смогла. Соседке. А когда не смогу собственному ребенку?
Вспоминаю его слова: Сафие будет лучше в городе побольше…
Наконец-то ловлю настоящий контекст.
Он будет таскать нас с Сафие за собой чемоданом. Шлюху и рожденную ею дочку. Рано или поздно дочка осознает, что я и моя любовь к ней — это грязь, от которой лучше отмыться.
Я думаю об этом и страшно до шевелящихся на голове волос. Но есть ли выход? Нет. Моя жизнь отныне — голое ожидание самого жестокого из возможных наказаний.
Может быть кто-то на моем месте прошагал бы по просторному гостиничному фойе гордо, потому что никто не имеет права вмешиваться в личные жизни других. Я же обнимаю себя за сжавшиеся плечи и вбиваю свою слабость в блестящую плитку дробным стуком каблуков.
В лифте еду одна. Смотрю в потолок, кусаю губы и плачу. Я не хочу всего этого. Я не хочу… Можно мне что-то вколоть, чтобы я хотя бы забыла?
Выйдя — стираю с щек следы преступления. Для него ведь это уже преступление.
А я даже не думала, что он меня так ненавидит…
С другой стороны, он же обещал меня уничтожить. С чего я решила, что план поменялся?
Коридор кажется бесконечным. Я иду медленно, пока не смиряюсь с тем, что оттягивать неизбежность бессмысленно.
Я даже «нет» написать в ответ не смогла. Чтобы что? Ждать его в гости? Злого?
