После сегодняшнего вечера я не смогу смотреть на себя или на него как прежде. Не могу поверить, что позволила этому случиться. Почему я пошла на это? Я могла уйти, закричать, что угодно. Он может пытаться давить на меня в этом мире, где он король, но в окружении людей ему это не удастся, не в современных реалиях. Мне стыдно, что я позволила ему так унижать меня, и еще больше стыдно за то, что мне это понравилось.
Я замедляюсь, чтобы лучше контролировать свое дыхание и тело. Он просто парень, который нажимает на все мои кнопки, враждебные и порочные. Становится все труднее убеждать себя, что между нами нет чего-то еще, чего-то темного и зловещего, растущего между нами. Он пробуждает все худшее и лучшее во мне, и я хочу наслаждаться этим. Хочу позволить ему владеть мной. Та, кем я была до него, никогда бы не стала лезть из кожи вон, чтобы заставить парня ревновать. Она никогда бы не надела такое платье. Прежняя я постепенно разрушается, открывая то, о чем я даже не подозревала.
Пока иду, рискую оглянуться, даже если знаю, что не должна этого делать. Похоже, я вышла сухой из воды, поскольку не вижу в темноте его высокого силуэта, но то, что я его не вижу, еще не значит, что его там нет.
Боже, я такая идиотка.
Жар в теле, наконец-то, начинает ослабевать. Он даже ничего не сказал. Не похоже, что ему есть до этого дело, для него я объект, которым он владеет физически. Он даже ничего не сказал о том, что я пыталась заставить его ревновать, кроме признания, что это сработало. Держу пари, он ревновал только потому, что кто-то другой прикасался к тому, что принадлежит ему, а не потому, что ему на самом деле не все равно — в чем, черт возьми, и заключался смысл этого вечера. Я хочу, чтобы он видел во мне человека. Вместо этого он увидел самые темные стороны меня. Зажмуриваюсь и иду чуть быстрее, холодный воздух проникает сквозь мое тонкое платье. Тротуары почти пусты. Все либо остались на ночь дома, либо уже на карнавале. Мимо меня проходит пара, и я опускаю взгляд в землю.
Если бы я только могла заставить свой мозг перестать думать о нем. Мне так надоела эта хренова рутина с его то горячим, то холодным отношением. Никогда не знаешь, с какой стороны к нему подойти, и это так раздражает. Через некоторое время в поле зрения появляется общежитие, и я испытываю огромное облегчение. Поднимаюсь по ступенькам в здание и использую свою карточку-ключ, чтобы войти. Оказавшись внутри, чувствую себя немного спокойнее. По крайней мере, он не сможет попасть внутрь здания, если его кто-нибудь не впустит.
Чтобы подняться в комнату, требуется всего несколько минут. Джек была на карнавале и говорила, что собирается переспать с каким-то футболистом, но я знаю, что завтра рано утром у нее лабораторные занятия, так что, возможно, она уже спит. Возможно, но маловероятно. Джек не из тех, кто отказывается от вечеринки или возможности пообщаться.
К тому времени, как добираюсь до своей комнаты, у меня все еще кружится голова. Кажется, прошли часы с тех пор, как я бросила бейсбольный мяч, а он поставил меня на колени на колесе обозрения.
Быстро снимаю сумку через плечо и бросаю ее на стол. Затем упираюсь руками в потертое дешевое дерево. Это не я. Мне нужно взять себя в руки и просто перестать думать об этом, о нем.
Сажусь за стол и, растопырив пальцы, сосредотачиваюсь. Дышу. Это всего лишь интрижка. Все закончится, как только я ему надоем. Это будет похоже на то, как мой отец поступил с моей матерью. Хорошенькие богатенькие мальчики рано или поздно устают от белых отбросов общества. Стискиваю зубы и встаю, расстегивая молнию на платье, прежде чем направиться в спальню за сумкой с ванными принадлежностями. Холодный душ по-прежнему кажется лучшей идеей.
Взяв сумку в руки, я возвращаюсь в комнату и подключаю телефон к Bluetooth, чтобы включить музыку, надеясь, что это поможет расслабиться.
Мне требуется некоторое время, чтобы найти нужную песню, прежде чем включаю воспроизведение и вставляю наушники. Чаще всего система шумоподавления отключена, но сейчас она работает, и я не слышу ничего, кроме нежного тембра одного из моих любимых исполнителей. Это стоило тех недель, которые я потратила, чтобы купить их на студенческом рынке.
Уже чувствую, как напряжение спадает, мышцы расслабляются, а сердцебиение замедляется. Иногда на меня так действует музыка или долгие занятия в библиотеке. Но теперь, каждый раз, когда захожу в библиотеку, я думаю только о Дрю.
Черт, мне нужно полотенце. Я возвращаюсь в комнату, направляясь прямиком в свою спальню, когда вдруг чья-то рука зажимает мне рот и прижимает к твердой груди. Секундой позже меня сбивают с ног, и я наношу ответный удар по ногам нападающего, но каждый удар оказывается бесполезным.
Крик застревает в горле, а в ушах звенит от музыки и неровного биения моего сердца. Наушники выскальзывают из ушей и с резким щелчком падают на пол. Зубы вонзаются в мягкое местечко за ухом, и мое тело, все еще возбужденное после предыдущего, становится горячее.
Моему разуму требуется некоторое время, чтобы осознать то, что говорит мое тело. Это он. Он здесь. Он вломился в комнату и теперь собирается овладеть мной. Не знаю, стоит ли мне закричать и убежать или умолять, умолять его облегчить эту ужасную боль, которую он причинил. Облегчить мою боль так, как, я знаю, может только он.
Чем больше я сопротивляюсь, тем глубже его зубы впиваются в мою кожу. Плечо пронзает боль, и звук моего крика просачивается сквозь его большую ладонь, которая все еще крепко сжимает нижнюю часть моего лица. Он освобождает меня от зубов, но не от своей хватки.
— Хорошая девочка, — шепчет он мне на ухо. — Вот так, кричи для меня.
Чувствую, как он крепко прижимается к моей спине, когда тащит меня к столу в центре комнаты. Я получаю передышку, когда приземляюсь на дерево животом. Прежде чем успеваю пробормотать хоть слово, он засовывает что-то мне в рот и завязывает так туго, что оно впивается в уголки губ. О мой Бог. Погоня в лесу казалась абсолютным безумием, но это… это совсем другое.
Меня охватывает потребность пустить ему кровь и заставить его почувствовать ту же боль. Пытаюсь дотянуться до него все еще свободными руками, и когда ногти впиваются в голую плоть, погружаю их глубже, прежде чем провести ими по коже.
Он издает шипение, единственный звук, выдающий дискомфорт, когда прижимается ко мне всем телом, обхватывая мои руки своими, крепко сжимая, его бедра вплотную прижимаются к моим.
— Ты заплатишь за это, цветочек. — Усмехается он, мрачным и хриплым голосом.
Ноги дрожат, и чувствую, как по ним стекают следы моего возбуждения.
— Уже закончила кричать? Тебе это не нравится, не так ли?
Мое платье задирается на спину, трусики срываются грубым рывком, который, я знаю, оставит следы. Он прижимает свои руки к моим на краю стола.
— Держи их здесь, или я свяжу тебя и оставлю в таком состоянии, мокрую, нуждающуюся и едва соображающую.
Я хватаюсь за стол и зажмуриваю глаза, чтобы сосредоточиться на ощущениях. Его мозолистая ладонь гладит мою голую попку, затем большой палец задевает мою щелочку, опускаясь все ниже и ниже, пока не достигает тугого кольца мышц. Нежнее, чем я ожидала, он надавливает на дырочку, пока его большой палец не проскальзывает внутрь. Ощущения странные и немного неприятные.
Я вскрикиваю, и он толкается внутрь еще немного.
— Твоя попка стала еще туже. Скоро я трахну тебя сюда, но не сегодня. Для этого я хочу твою киску.
Он снова склоняется надо мной. Раздается тихий шелест ткани, затем его толстая головка упирается в мою набухшую, ноющую плоть. По коже пробегают мурашки, и когда он ко мне прижимается, я протягиваю руку, пытаясь замедлить его.
Воздух покидает легкие, когда он входит в меня до упора, сильно и быстро, так грубо, что мои тазовые кости вдавливаются в стол. Его руки сжимают мои.
— Что, я, блядь, сказал? Не двигайся.
Я пытаюсь заговорить, но все слова заглушаются дурацким кляпом во рту. Когда начинаю извиваться, он берет меня за руку и прижимает щекой к дереву. Я снова тянусь к нему, в венах кипит раскаленная ярость, и царапаюсь, пытаясь заставить отпустить.
