— Ах, вот, значит, как?! Теперь ты у нас сволочь, которой никто и ничего не нужно. Отлично. Хотя раньше всё было иначе. Знаешь, как это называется? Использование. Ты меня использовал, а теперь нашёл предлог, чтобы от меня избавиться!
— Ты слышишь себя со стороны? — обескуражено выдаю я.
— Нет, конечно. Уши-то у меня к моей башке приделаны, — язвительно выплёвывает он.
— Надеюсь, ты не веришь в то, что несёшь.
— Да нет, теперь верю. У меня случилось, можно сказать, горе. И это была хорошая проверка для тебя. Поздравляю, тот Снейп, которого я тут обнаружил, её провалил. Зато тот Снейп, которого я вернул, сдал экзамен мастерски. Именно этого и нужно было от тебя ожидать.
— Гарри, одумайся. Что ты говоришь? — стону я, закатывая глаза.
Но он, кажется, сейчас вообще невменяем. Я понимаю, что он расстроен, но его поведение переходит всякие границы. Даже я не в силах больше терпеть весь этот бред вперемешку с дерьмом, которым меня поливают. Определённо, нам обоим нужно остыть. Завтра всё будет иначе, я уверен. Он одумается и поймёт, что был неправ. А мне хватит времени, чтобы как следует успокоиться.
— Я говорю правду! Ты просто…
Он не договаривает, потому что в этот момент ставни с грохотом ударяются о стену, а влетевший в спальню порыв ветра хлопает ими так, что, кажется, сейчас выбьет стёкла. Снова мелькает молния, но на этот раз вспышек несколько, прямо друг за другом. Мы ошарашенно молчим, глядя друг на друга в холодном мерцающем свете. От бесконечных вспышек начинает кружиться голова, и я крепче вцепляюсь в кресло, практически наваливаясь на спинку животом. Ноги ноют ещё сильнее, и у меня возникает желание на самом деле отрубить их. Боль не слишком сильная, но настолько навязчивая и раздражающая, что у меня вырывается тихий стон, который тут же перекрывает оглушительный гром. Кажется, он стал ещё громче, словно гроза зависла над моим домом. И вдруг всё резко прекращается. Вспышек больше нет, а грохочет уже где-то вдали. Отчётливо слышна барабанная дробь капель дождя по крыше и подоконнику. Появляется отрешённая мысль, что такой странной и скоротечной грозы я не наблюдал, пожалуй, ни разу в жизни.
Я с трудом выпрямляюсь, провожу дрожащей рукой по волосам и поднимаю взгляд на Гарри. Его губы превратились в тонкую полоску, кожа бледная, спина неестественно выпрямлена, руки сжаты в кулаки. Я ощущаю дикую слабость, голова до сих пор кружится, колени дрожат. Мне хочется упасть на прохладные простыни и уснуть. У меня просто нет сил сражаться с Гарри и спорить по поводу несуществующих проблем.
— Уходи, — тихо, но твёрдо говорю я, пока он снова не начал на меня орать.
— Что, теперь выгоняешь? — болезненно усмехается он.
— Нет. Но я не хочу продолжать этот разговор. Сегодня, по крайней мере. И на повышенных тонах. Возвращайся, когда придёшь в себя. Я буду ждать.
— Только вряд ли дождёшься, — с вызовом выплёвывает Гарри, резко разворачивается и вылетает из спальни, хлопнув дверью.
В этот момент у меня подкашиваются ноги, и я тяжело оседаю на кровать. Я бессмысленно гляжу в пол и чувствую себя так мерзко, что к горлу подкатывает тошнота. Сглотнув горькую слюну, я решаю закрыть на ночь окно, а заодно проследить, покинул ли Гарри дом и не устроит ли он мне сюрприз посреди ночи. Я вздыхаю, пытаюсь подняться, но тут же падаю обратно на постель, потому что ноги отказываются служить. Хмурюсь, дотрагиваюсь до правого бедра. Быстро закатываю штанину и царапаю кожу ногтями почти до крови. Но едва чувствую это.
— Милти! — хрипло и испуганно кричу я. — Милти!
Эльф появляется мгновенно и смотрит на меня преданными глазами, но я не представляю, зачем его позвал. Мне нечего ему сказать. Мне просто нужен кто-то живой, при ком бы я мог испугаться. Главное — не в одиночестве.
— Милти, — уже тихо шепчу я, чувствуя, как щёки колет от бегущих по ним слёз. — Милти, побудь со мной, пока я не усну.
Эльф удивлённо кивает, а я откидываюсь на спину поперёк кровати, даже не подумав лечь как следует, и закрываю глаза. В голове пусто. На душе тоже. Я словно отключаюсь от всех мыслей и переживаний. Единственное, что напоминает мне о реальности, — это тяжёлые капли дождя, мерно барабанящие по крыше дома.
Глава 21.
Замерший на краю
Едва переступив порог квартиры, я выбрасываю руку с палочкой вперёд, и через несколько секунд в мою протянутую ладонь влетает початая бутылка огневиски. Я открываю пробку и делаю несколько жадных глотков. Выпивка дерёт горло и, словно расплавленный свинец, жжёт желудок, но я заставляю себя выпить столько, сколько могу. Моя цель проста: напиться до такого состояния, когда я прекращаю думать и анализировать происходящее. И уже через две минуты мне это удаётся. Градус ударяет в голову мгновенно. Всё вокруг медленно плывёт, меня шатает, ноги заплетаются. Зато из головы тут же исчезают все мысли по поводу Уидмора, Аврората, Северуса, и остаются только простые команды для тела: «осторожно, стул», «сними ботинки», «до постели ещё три шага». Я пытаюсь стянуть брюки, но путаюсь в штанинах и просто падаю ничком на застеленную кровать. Вырубиться мне удаётся уже через минуту.
***
Как и всегда с похмелья, просыпаюсь я очень рано. С трудом поворачиваю голову и гляжу на настенные часы. Восемь утра. Очень символично, потому что я всегда просыпался в это время, чтобы вставать на работу. Я пытаюсь подняться и не могу сдержать громкий стон, когда голова перевешивает тело, а шея сейчас сломается. Мне приходится крепко зажмуриться и стиснуть виски, чтобы сесть. Я нашариваю на тумбочке палочку и призываю антипохмельное зелье. От его горького привкуса к горлу подступает тошнота, но я мужественно продолжаю сидеть на постели, сражаясь с собственным желудком, и жду, пока зелье начнёт действовать. Через минуту головная боль проходит, картинка перед глазами становится чётче. Я облегчённо вздыхаю и плетусь на кухню, чтобы сварить себе кофе. И лишь устроившись за столом с чашкой горячего крепкого напитка, я позволяю себе воскресить в памяти события прошлого дня.
Уидмор поступил как настоящий подонок. Рылся в моих бумагах, пока меня не было. И, разумеется, нашёл то, что искал. Правда, как он вообще узнал о Дорсете, я так и не понял. Наверное, очередной рейд в его магазин обнаружил нестыковку в проверочных актах, подписанных мной. Впрочем, уже неважно. Важно другое. Я остался без работы. Но это ещё не всё. Я поругался с Северусом, я наговорил ему много всякого… Я даже не знаю, каким словом это можно назвать. Но почему-то даже сейчас меня не «поглощает вселенское чувство вины», которого я опасался, вернувшись вчера домой. Наверное, потому что всё сказанное было правдой. Я действительно лишился работы из-за него. Вернее, из-за своего глупого гриффиндорского желания ему помочь. Я ведь прекрасно знал, на что шёл, подписывая бумаги Дорсету. Но тогда это меня не остановило. Голос разума так и не проснулся. За что я теперь и расплачиваюсь.
