Вадим включил мобильный, и он сейчас же зазвонил. Не глядя на вызов, Лиманский уже знал — это Захар Иосифович, и сомневаться нечего!
— Сейчас я отвечу, это учитель, вот увидишь, он начнет со слов "Вадик, в чем дело…"
Лиманский улыбнулся Миле. При сигнале вызова она вздрогнула, испугалась. “Все время пугается, надо что-то делать с этим”.
— Твой учитель?! — глаза широко раскрылись.
— Да, считаем на три четверти, в темпе вальса, — Вадим нажал на громкую связь, — и раз, два, три…
— Вадик, в чем дело?! — раздалось из смартфона. Мила чуть не выронила новую чашку, вернее выронила, но Вадим поймал. Она смотрела на него, как на фокусника, а смартфон продолжал голосом Травина: — Ты что, в Петербурге? И что там за женщина с тобой?
При этом вопросе и в глазах Лиманского мелькнуло удивление, но в голосе — ни намека.
— Да, я вчера приехал из Владимира.
— А что ты там делал?
— Общался с директором областной филармонии.
— Так это она с тобой?
— М-м-м… нет, там директор мужчина. Я не совсем понимаю, откуда…
— А ты открой сайт и поймешь, там уже и фото, и комментарии. А из Франции ты когда приехал?
— Третьего дня, — признался Вадим и потянулся за ноутбуком.
— И за три дня не нашел времени позвонить? У тебя после Нового года концерт!
— Я помню…
— Пойдем посмотрим, сейчас выясним, кто нас сдал, — сказал он мимо трубки и поднялся, пошел на кухню — единственное цивилизованное место в интерьере, хотя бы барная стойка и стулья… надо бы мебель и в комнаты — японский стиль не прельщал Лиманского.
На стойке красовался новый чайник и сюда же Вадим поставил раскрытый ноутбук.
Где искать информацию, Лиманский знал гораздо лучше Захара, открыл неофициальный сайт с афишей своих концертов, а группу в соцсетях. На стене группы, в закрепе, красовалась свежая фотография из "Ленты": он и Мила у полки с посудой.
— Смотри, как ты здесь славно получилась, хорошенькая…
Лиманский развернул ноут на стойке так, чтобы Мила могла видеть экран.
— Ой… это… что? — прошептала она и обреченно взобралась на высокий барный стул.
— Это мы с тобой, в “Ленте”, час назад, а вот еще ты с кофемашиной. Надо было купить.
— Зачем? Лучше варить в турке. Нет, ну… А за тобой что, следят?!
— Как тебе сказать… В общем — да. — Вадим развел руками. — Я привык уже, не обращаю внимания.
— Ничего себе…
— Ты почитай только, они, оказывается, дежурство на Московском вокзале установили. Но про Владимир-то как узнали? Вот это осведомленность! ЦРУ отдыхает, и КГБ курит в сторонке… А что это тут?
“Я узнала эту тощую девицу, она со мной рядом сидела на концерте в филармонии. С подружкой. Такая серость. И та ей говорила: “Твой Лиманский”.
— Это они про Тоню. Вадик! Я же видела их сегодня в “Галерее”.
— Кого?
— Тех женщин, с концерта, они правда слышали, как мы разговаривали и на улице у метро, и в зале. Боже мой, какой позор…
— Ну что ты! Сейчас я позвоню Семену, он все это затрет, а их из группы выкинет.
Тем временем по громкой связи смартфон надрывался сердитыми упреками Захара, которые перемежались указаниями и последними новостями. Для Вадима — привычно, но Милу это пугало все больше, она совсем сникла и не вмешивалась больше в их разговор.
— Я заглянул в Талмуд, ты же знаешь, что право на записи перекупили японцы. И это хорошо. Твои счета пошли в плюс, месяца через три-четыре они вернутся к тому, что было до покупки квартиры. А что я звонил?… — Повисла пауза. — А! Вадик, ты же на репетиции, я хотел просить тебя, чтобы ты спросил у первых скрипок, там у них концертмейстер Давид Евгеньевич…
— На какой репетиции? — не дослушал Лиманский.
— В большом зале, ты же сам перенес, когда уехал.
— А сколько сейчас времени?
— Половина шестого, уже полчаса как ты должен… Ты что, не там?!
— Я перезвоню.
Лиманский смотрел на Милу, и во взгляде его она прочла, что произошла по меньшей мере мировая катастрофа.
— Вадик, что?
— Я забыл, что перенес оркестровую репетицию на сегодня, а напоминалок в телефоне не установил… — Лиманский сорвался с места. — Надо ехать, Милаша! Или ты жди здесь, я один…
— Нет уж, я с тобой!
***
Они бегом поднимались по уже знакомой Миле лестнице через зрительный зал к сцене. Было странно, что зал пуст, между рядами копошились женщины, но без форменных костюмов они не были такими официальными, просто женщины. А на сцене люди, целый оркестр сидит, дирижер стоял спиной, но ему указали на Лиманского, и тогда маэстро обернулся. Невысокого роста, худощавый, седая шевелюра, глаза внимательные, чуть раскосые, нос орлиный — восточные черты лица необыкновенного благородства. Хоть и видно, что в солидном возрасте творческой мудрости, но язык бы не повернулся назвать Мараджанова стариком. Он смотрел в зал с высоты режиссерского пульта. Долгий взгляд, обращенный на Лиманского, был по-отечески укоризненно-грозен,
— Вадим Викторович! Ну что же это? Мы уже два раза симфонические картины прошли…
Мила испугалась и спряталась за спину Вадима. А тот развел руками и сказал:
— Повинную голову меч не сечет, простите, Эрнст Анатольевич, коллеги! Я — проспал! Нет, более того, я забыл, что на сегодня нам назначено…
Оркестранты загудели. Не то чтобы сердито, Лиманского знали как исключительно обязательного и пунктуального солиста — что в музыкальном тексте, что в явках на репетиции и концерты, он всегда был безупречен..
— Ну что с вами делать… Давайте уже начнем, — покачал головой дирижер.
Миле было страшно, но вместе с тем она не хотела, чтобы Вадима ругали. Ведь вышло все из-за неё…
— Это я виновата! — выступила она из-за спины Лиманского и пошла к сцене. Теперь она стояла внизу, а дирижер взирал на неё, удивленно приподняв брови.
— Не могу поверить, чтобы такая красивая девушка была в чем-то виновата. Признайтесь, вы выгораживаете Лиманского? Мне бы таких поклонниц…
Вадим тоже подошел, обнял Милу за плечи.
— Это не просто красивая девушка, Эрнст Анатольевич. Познакомьтесь — это Мила… Людмила Сергеевна Лиманская, моя жена. Мы позавчера расписались.
— Так с этого надо было начинать, а то — “проспал”… Ну вот, есть повод отметить, как раз все в сборе. — Маэстро развернулся к оркестрантам, что сидели и оживленно перешептывались по группам инструментов. — Господа, после репетиции прошу не расходиться, будем поздравлять новобрачных, — он выдержал паузу, — в буфете.
Оркестр отозвался одобрительным эхом и смешками, но как только Мараджанов поднял руки, тут же воцарилась тишина. Он кивнул в сторону духовых, мигнул трубачам и тромбонам и сказал:
— Сон в летнюю ночь, номер семь ин це дур…
Трубачи дружно поднялись, и под сводами Большого зала Санкт-Петербургской академической филармонии Мила услышала фанфары свадебного марша. А потом почувствовала, как Вадим подхватил её на руки.
— Вадик! — Она смутилась и спрятала лицо у него на груди.
— Нет, Милаша, не прячься, это ведь моя семья… не будем традиции нарушать. — И под радостное пение труб Лиманский понес Милу через партер в ложу бельэтажа. Там осторожно опустил у кресел, обнял и поцеловал сначала в губы, потом ладони.
А прекрасная музыка все звучала…
Мила и Вадим стояли рядом, взявшись за руки, как во Дворце бракосочетания, а лучший симфонический оркестр Петербурга во главе с дирижером и художественным руководителем желал им долгих лет счастливой семейной жизни.
Финальные аккорды, аплодисменты, приветственные возгласы, стук смычков по пюпитрам.
— И никаких слез! — упредил Вадим порыв Милы. — Улыбайся, Милаша, улыбайся, они хотят видеть твою улыбку.
Конец первой части
Книга вторая. "Пианист. Долго и счастливо"
Пролог
