Я пытаюсь освободиться.
— Нет. Нет, нет, нет, Господи, просто остановись. Ты такой извращенец. Я не хочу, чтобы кто-то, кроме тебя, прикасался ко мне.
— Хорошо. Потому что я не несу ответственности за то, что случится, если другой мужчина попытается дотронуться до твоей обнаженной кожи. Я бы сломал ему все пальцы до единого. Возможно, и обе руки тоже.
Боже, здесь так жарко. У меня такое чувство, будто лицо горит. Я вся горю.
— Ха. Но ты не против того, чтобы куча людей смотрела на мое обнаженное тело, да?
— Я бы не стал заходить так далеко. Я бы, наверное, замочил любого, кто на тебя посмотрит. Черт, даже не знаю. Думаю, что в этой идее есть что-то сексуальное. Люди смотрят на тебя. На меня. Смотрят, как мы трахаемся, и получают от этого удовольствие. Желая нас.
— Но не имея нас, — подтверждаю я.
— Нет. Определенно нет. Нет, черт возьми. — Алекс берет второй шот, который Пол приготовил для него, пока он был в туалете. Он подносит рюмку к нижней губе и замирает, ожидая, когда я возьму в руку свой собственный шот. Его пристальный взгляд скользит по моей коже, наполненный любопытством. Похоже, он никак не может понять, что творится у меня в голове, и это сводит его с ума.
Текила чертовски обжигает, когда скользит в мое горло. Однако с каждой выпитой рюмкой я чувствую, что горит все меньше и меньше. Такое ощущение, что все мое тело уже горит, а алкоголь почти ничего не меняет.
— Ты ведь хочешь туда, — говорит Алекс. Потянувшись ко мне, он берет мои распущенные волосы и медленно накручивает их на кулак. — Непослушная маленькая Argento. Если ты хочешь спуститься туда, просто скажи об этом. Будь храброй и просто скажи.
— Я… я ...
Он соблазнительно выгибает бровь, глядя на меня.
— Все время заикаешься и паникуешь?
Черт возьми, он так бесит меня. Признаться ему в чем-то подобном... черт, сначала мне придется признаться самой себе. Да, я хочу спуститься туда. Хочу посмотреть. Хочу увидеть. Я хочу испытать что-то новое и сумасшедшее. Неужели это так плохо? Алекс высовывает язык, смачивая выпуклость своей нижней губы, стоит только взглянуть на него, и завиток желания плетется вверх по моему позвоночнику.
— Ладно. Пусть будет по-твоему. — Я хлопаю ладонью по билетам, подтягивая их к себе через стойку. Они идут прямо в задний карман моих джинсов. — Я хочу спуститься вниз.
Весь сдерживаемый гнев и разочарование Алекса сменяются как при повороте тумблера. Я вижу, как это происходит прямо у меня на глазах. В одну секунду его темные, бездонные глаза все еще сверкают от сильного желания сжечь половину Роли. В следующую они полны волнения и интриги, и к лучшему или худшему, его пронзительное внимание резко сфокусировано на мне.
Он маневрирует так, что я оказываюсь зажатой между его телом и стойкой бара, липкое, пропитанное алкоголем дерево впивается мне в поясницу; он подтягивается, крепко держась руками за стойку бара, а я надежно удерживаюсь в кольце его рук. Нервный трепет энергии пробегает от макушки моего черепа, вниз по шее, по позвоночнику, заставляя кожу на моих бедрах покрываться мурашками. Черт, то, как он смотрит на меня прямо сейчас... он хочет сожрать меня. Поглотить каждый кусочек меня, пока ничего не останется. То, о чем он сейчас думает, уже заставляет меня краснеть, а я понятия не имею, что происходит в его красивой, измученной терзаниями голове.
Наклонившись ближе, он шепчет мне в волосы:
— Там внизу змеиное гнездо, Argento. Мы смотрим. Мы не трогаем. Нас не трогают. Если кто-то попытается позволить себе вольности, я их, бл*дь, уничтожу. Если тебе покажется, что ты перегружена или напряжена, я все прекращаю, и мы снова поднимаемся по лестнице. И, наконец, ты делаешь все, что я говорю. Таковы правила игры. А теперь заканчивай свой последний шот. Мы уходим.
Я могу сосчитать по пальцам одной руки, сколько раз я был здесь за последние восемнадцать месяцев; это будет моя четвертая экскурсия вниз по этой лестнице, пока в «Роквелле» проходит сеанс «Возмездие за грех». В первый раз мне пришлось кормить зверя. Я должен был знать, что за чертовщина здесь происходит. Мне было так же любопытно, как сейчас Сильвер, поэтому я сидел в одной из темных кабинок один, впитывая все, что происходило вокруг меня, запечатлевая и записывая извивающуюся, обнаженную, освещенную красным светом плоть, чтобы оценить ее позже, когда я вернусь в трейлер. Я пробыл там чуть больше часа, осушив при этом полбутылки Джека, но за эти шестьдесят минут ко мне подходили по меньшей мере восемь раз. К моему дискомфорту, это были в основном парни — огромные, накачанные, бывшие заключенные, которые выглядели так, будто могли бы съесть меня на гребаный завтрак — спрашивая, не хочу ли я трахнуть их жен.
Достаточно сказать, что я вежливо отклонил их щедрые приглашения. Их жены, возможно, и были горячими, но даже тогда я не был настолько глуп, чтобы участвовать в деятельности, которая, скорее всего, убьет меня на хрен.
Во второй и третий раз, когда я пришел сюда, я тащил ящики с пивом в клуб, потому что посетители выпили весь бар досуха. Я не могу решить, будет ли приход сюда с Сильвер сегодня вечером самой глупой вещью, которую я когда-либо делал в своей жизни, или это будет просто еще одна странная вещь, которую мы испытаем вместе, но я признаю, что есть чувство предвкушения, несущееся по моему телу, как поезд на рельсах, растущее все быстрее и быстрее по мере того, как мы движемся вниз по ступеням.
Я иду впереди нее, бросая взгляд в каждый темный угол главного бара клуба — привычка, которую приобрел в колонии для несовершеннолетних, а также в каждом приемном доме, куда я когда-либо ступал. Убедившись, что здесь нет ничего опасного, снова оглядываюсь, заставляя себя увидеть это место таким, каким Сильвер, должно быть, видит его прямо сейчас, в самый первый раз. Это место заполнено частично, а в некоторых случаях и полностью обнаженными телами. Судя по выражению лиц людей, в этом нет абсолютно ничего предосудительного. Группы людей собираются вокруг высоких столов, потягивая коктейли, смеясь и шутя друг с другом.
Естественно, здесь нет окон. Бар, идущий вдоль левой стены комнаты, освещен тонкими желтыми лампами и свечами, расставленными вдоль полок между полированными бутылками ликера. Остальная часть клуба купается в красном свете, отбрасывая чувственные тени на обнаженную плоть.
В дальнем конце бара: сцена вдвое больше обычного размера, на которой установлены три дополнительных стриптизерских шеста. Люди парами, а иногда по трое или четверо — сидят в кабинках, расположенных под углом к сцене, наблюдая, как черноволосая женщина с маленькими дьявольскими рожками на голове соблазнительно танцует на сцене. В руках она держит два больших веера из алых перьев, чтобы скрыть свое тело, стратегически переворачивая их и вращая, позволяя одному упасть только для того, чтобы сохранить свою скромность другим в последнюю секунду. Или почти сохранить свою скромность. Она обнажена, бледная кожа практически светится на сцене, веер прикрывает все, что может заставить ее покраснеть. За исключением того, что каждые несколько секунд или около того веер скользит или кокетливо опускается, и виден изгиб ее груди. Вспышка её соска. Верхушка ее бедер. И танцовщица не краснеет.
Я искоса смотрю на Сильвер. Наверху, в обычном баре, она видела и похуже. Стриптизерши там, наверху, полностью раздеваются, если к их ногам падает достаточно долларовых купюр. Но здесь все по-другому. В воздухе витает повышенное сексуальное напряжение. Мужчины и женщины на высоких стульях, развалившиеся в кабинках и прислонившиеся к стойке бара, пришли не только для того, чтобы насладиться зрелищем. Они пришли, чтобы найти какое-то свое собственное волнение. Установить с кем-то какую-то тайную, запретную связь, даже если эта связь возникает только тогда, когда они встречаются глазами с незнакомцем и между ними передается невысказанное послание.
Я раб своих желаний.
