— Привет.
— Здравствуй.
— Как дела?
— Тебе интересно? Или спрашиваешь, чтобы за что-то зацепиться?
— И зацепиться тоже, — улыбаюсь без тени смущения.
— Порядок.
Может, и глупо, но я чувствую себя очень счастливой, просто вышагивая с коляской рядом с Саульским. В голубом вязаном платье и со своими улыбками я, вероятно, выгляжу слишком броско на фоне крайне серьезного Ромы в строгом темно-синем костюме.
Даже пасмурная погода не способна омрачить мое настроение. Богданчик уснул, как только колеса пришли в движение. Он так мило смотрится в серо-синем махровом комбинезончике. Стоит взглянуть, улыбаюсь. Уже щеки болят.
— Хочешь покатить Богдана? — решаюсь понаглеть.
Саульский хмурится и, кажется, резко теряет присущую ему уверенность. Явно не представляет, что ему делать. Оглядывается на идущую позади охрану. Затем смотрит в спину возглавляющего нашу странную процессию Макара. Тянет время для принятия верного решения.
Я сдерживаю подступающий смех.
— Рома, — не останавливаясь, на ходу отпускаю ручку. — В этом нет ничего сверхсложного, — смотрю вслед продолжающей катиться коляске.
Как я и рассчитываю, Саульский ловит крепкими ладонями изогнутую кожаную дугу.
— Ты что делаешь? Здесь же наклон.
Он ругает меня, а мне так радостно! Смотрю ему в глаза и улыбаюсь. Все шире и шире.
— Я знала, что ты поймаешь.
Наконец Саульский переключает внимание на коляску. У меня сердце замирает при виде бури эмоций, отражающейся на его лице. Чтобы притушить их, ему требуется значительный отрезок времени. Меня саму наизнанку выворачивает. Поэтому я даже радуюсь, когда он справляется. Бросаясь разглядывать окружающие нас кустарники, на самом деле незаметно перевожу дыхание.
— Долго это будет продолжаться?
— Еще минут двадцать, — якобы не понимаю вопроса.
— Юля… Домой поехали.
— Я не готова, — чувствую, что вновь на меня смотрит, но сама глаз от коляски не отрываю. — Сейчас не готова.
— А когда? Юлька…
— Что я могу тебе ответить? — встрепенувшись, все-таки встречаю его настойчивый взгляд. — Точных дат у меня нет.
— Когда будут?
— Саульский… Не дави.
— А мне думается, ты только и ждешь, когда надавлю. Сама не решишься, — отрывисто и глухо заявляет он. — Я прав, Юля? Скажи.
— Рома…
— Просто дай знак, — просит с привычной хрипотцой в жёстком голосе. — Слышишь меня? Юля?
— Слышу.
Когда буду готова к штурму, обязательно дам.
Глава 52
Ты так и знай, что никогда
Мне платье белое не надеть с другим.
© Татьяна Маркова «Платье белое»
Юля
Сегодня у Саульского день рождения. Стрелки часов перемахивают восемь часов вечера, и я, как ни бодрюсь, погружаюсь в печаль. Последние дни Рома работал до семи и без четверти восемь, а чаще даже в половине восьмого, приезжал к нам.
Я не собиралась его поздравлять, но мысль о том, что он с кем-то отмечает, больно царапает душу.
Стараюсь себя отвлекать. За год я вроде как в этом преуспела. Занимаюсь Богданчиком. Позволяю ему подольше поплавать в ванной. Он недавно научился переворачиваться и теперь пытается что-то подобное проделать в воде. Эти потуги выглядят очень смешно и умилительно. А если я помогу, восторгу сына нет предела.
Вечер проходит замечательно. И все же я все время прислушиваюсь: не звонят ли в дверь?
Места не нахожу. Убеждаю себя, что не имею никакого права зацикливаться на подобном. В конце концов, Саульский не обещал приезжать к нам каждый день. Он и не обязан.
А может, он устал от моего упрямства?
Я одеваю Богданчика в пижаму. Но вижу, что на сон сын пока не настроен. В обед долго спал, вот и последствия. Включаю фоном сериал, который начала смотреть пару дней назад, и кладу малыша рядом с собой на покрывало. Он тут же совершает переворот на живот и победно хохочет.
В дверь звонят в половине десятого. Кроме Ромы никто к нам в такое время заявиться не может, поэтому я сходу ощущаю сумасшедшее нервное возбуждение.
Пока иду с Богданом к двери, слушаю оголтелые удары сердца и пытаюсь удержать дыхание в нормальных частотах.
— Привет.
Боже, я улыбаюсь как идиотка! Никак не могу прекратить. Да, у меня явно какие-то проблемы: то ли с головой, то ли с лицевыми мышцами.
— Привет. Извини, что так поздно, — убийственно спокойно произносит Рома, пока я отхожу в сторону, чтобы впустить его в квартиру. — Только освободился. Были проблемы с погрузкой.
— Да… Я понимаю. Ничего страшного. Мы еще не спим. Только Момо, она рано пошла. Болеет, — сумбурно сообщаю я. Провожаю его в ванную, где он, как обычно, тщательно вымывает руки и лицо. — А ты в курсе, что теперь должен еще что-то сделать с тем добром, которое я у тебя перехватывала, чтобы привлечь внимание?
Рома выпрямляется, поднимает голову и, вскидывая брови, через зеркало смотрит мне в глаза.
— Привлечь мое внимание? Чтобы это сделать, тебе всего лишь нужно было прийти домой.
— Ну, так я не решалась.
— Поэтому решила поиграть?
— Ага.
— Я эти чертовы игры на всю жизнь запомню. Точнее, твое появление у арки.
— На то и был расчет, — зачем-то продолжаю говорить совсем не то, что должна.
— Тогда, я думаю, скупленное тобой добро надо сохранить.
— Зачем?
— Так мне хочется.
— Мм-м… Ну, как хочешь, — давая Роме вытереть лицо и руки, рвусь дальше, как ни пытаюсь себя придержать: — Ты голоден? У нас есть запеченный картофель. С мясом. Как ты любишь.
— Зачем вы готовите мясо?
— Я стараюсь питаться полноценно. Научилась.
Пока Саульский ужинает, мы с Богданом сидим рядом. Почти не разговариваем, но именно так, в тишине и свете приглушенных ламп, мы впервые ощущаемся как семья.
Мне кажется, что и Рома смотрит на нас иначе. Так, что у меня в груди все переворачивается, и щеки наливаются горячим теплом. Возможно, это всего лишь последствия пережитой тоски, когда я думала, что он не приедет. Возможно, что-то гораздо серьезнее. Я не знаю. И пока не хочу ломать над этим голову.
Едва заканчиваем с уборкой в кухне, Бодя тоже требует, чтобы его покормили. Конечно же, грудью. С прикормом у нас так и не срослось пока.
Каждый раз, когда Саульский находится рядом с нами при кормлении, я ужасно смущаюсь. Если бы он хотя бы не смотрел… Или же смотрел не так пристально… А он смотрит. Так, что у меня внутри все горит.
— Это нормально? — Рома обеспокоенно смотрит на икающего после еды Богдана.
— Скорее всего, переел. Или воздуха хватанул.
Отхожу от кровати, на которой лежит Богдан, и, тихонько выдыхая, несмело оглядываю мужа. Никаких вещей для него в моей квартире нет. Поэтому Саульский для своего удобства может лишь расстегнуть несколько верхних пуговиц рубашки и подкатить рукава.
— Посидишь с Бодей? Хочу в душ успеть, пока ты тут. А то Момо сегодня помочь не сможет.
Рома напряженно перемещается в кресле, пододвигаясь к самому краю. Растерянно рассматривая Богдана, очевидно, слишком ответственно принимает порученное задание.
— Хорошо, — делает внушительную паузу, будто бы все еще примиряясь с происходящим. — Что мне делать, если он будет плакать?
— Возьмешь его на руки. Серьезно, Рома… Просто попробуй.
Он ведь, конечно, никогда не признается в своих страхах. Но нужно с этим что-то делать. Пока Саульский молча сверлит меня глазами, я в очередной раз решаю ускорить процесс.
Осторожно поднимаю малыша и подхожу с ним к Роме. Он встает, и я на мгновение теряюсь от его подавляющей близости. Приходится напомнить себе, что сам Саульский пребывает из-за нас в растерянности. Избегая зрительного контакта, говорю ему якобы спокойным тоном:
— Видишь, как я держу? Столбиком. Просто возьми так же.
Пока я передаю ему сына, наши руки на несколько секунд соприкасаются. Отстраненно отмечаю искры возбуждения, вызванные этим физическим взаимодействием. Все же стараюсь сосредоточить внимание на том, что именно мы делаем.
